Чинури

Не даёт покоя эта старая восточная песня,
которую родители танцевали в квартире,
когда мы были детьми, в доме, которого нет,
когда у нас были деревянные окна
с белой облупленной краской, с форточкой,
комнаты были маленькими, окна потели,
там собирались все друзья родителей,
дети друзей, два поколения ровесников,
и мы танцевали эту песню,
звучащую из китайского магнитофона.
Время идёт так быстро, уничтожает надежды,
стирает молодость, разъединяет всех,
дни, осколки, листва, города,
мы есть или нас нет,
время идёт так быстро, молниеносно,
словно проходит одна большая вечеринка
и каждый танцует, как может, воодушевляемый другим,
каждый отрывается от себя, от прошлого, от времени,
лишь бы не оставаться в покое,
лишь бы быть в пульсирующем потоке,
беспощадный ритм, снег и зима,
осень и кофе, веселье и боль,
но никто не останавливается,
каждый танцует, как может,
со своим неутомимым желанием
быть частью,
быть безликим, судорожным, свободным,
быть абсолютным бдением.


* * *

У папы дедушкин смех. У меня папин.
Воскресенье. Лагман. Солнечный октябрь.
Мы говорим о душе, о его необузданном друге,
сорок шесть химий, а он отшучивается,
врач жмёт ему руку,
у некоторых людей нет стопа, нет сомнений,
только абсолютная жажда жить.
Вспоминаем, как ты женился на маме.
Узнаю новые подробности.
Какие были времена!
Дедушка дал слово дедушке и держал его всю жизнь.
Ты был ветреным, яростным, искренним.
Вспоминаем мою школу.
Я тоже долгие годы был яростным,
крик был моим вдохновением
и, как следствие, молчание — воздухом.
Всё ушло и живёт только в нашем диалоге.
Говорим о Кольжате.
Ты, как режиссёр, мечтаешь замкнуть эту историю гонений и горя.
Пусть могилы обретут покой.
Разговор закончится, я уйду танцевать,
а потом ты уйдёшь,
время закроется, как ночь,
и мы вновь станем одним целым.


* * *

В словах невозможно уйти от предметности,
стать чистой интонацией, произношением, движением,
слова преследуют себя, обнаруживают своё эхо, повторяются.
Стакан, вода, лёд металла, предчувствие и желание, о чём это всё говорит, если
этого нет, а есть лишь попытка опознать направление.
Я был, я жил, вставал, шёл, слушал дождь, любовался чувством, смеялся с друзьями, молчал
на кладбище с братьями, как перестать говорить прошлым, когда сам язык мёртв, как мясо,
наполнен воспоминаниями слов, вторичен, отрицает целое, ссылается на другое.
Я хочу сказать открыто, как ветер, распахнуться, не утаивать, как словосочетание люблю
тебя, почти обнять, но в речи тесно.
Я перечисляю жизнь. Осень, дорога, дом, приближение тайны, головокружительный воздух.
Главное выскальзывает из высказывания.
Всегда, то есть не отделяться, не уточнять место-время, как прилагательное,
живое, большое, перетекающее,
не знающее и не способное быть.
Пульсирующее и неуловимое.
Я без меня.


* * *

Сколько раз поутру
деревья октября
обнажат свою тайну,
как люди,
которые по-прежнему близки.
Прохлада и солнце.
Пыл и угасание.
Жёлтый и синий.
Снег и листва.
Жизнь твердит об одном:
у всего своё время
расти, быть, исчезать.