Аида тайные ходы
хранят подземный строй природы
и реки грунтовой воды
вливаются в речные воды

И зеркала хмельных земель
послушны облачным теченьям
небесный сбраживая хмель
слепя и увлажняя зренье

Там роща как Эдип слепа
и в ней витийствует Овидий
и в ней кончается тропа
и этого она не видит

Она не видит как слега
теснит болотце под травою
и хрустом косточки
с тропою
соприкасается нога

На землю падает звезда
земля на привязи у солнца
и солнце золотым червонцем
летит неведомо куда
туда
откуда оно родом
откуда звёздная порода
роняет искры по ночам
подобно гаснущим свечам
в среде густого углерода

и с этим неживым кольцом
больших космических событий
встречается моё лицо
в пространстве светоносных нитей
в кругу любовей и открытий
и строчек в сложенном листе
как точек в звёздном решете

и новорожденные звёзды
насиженные покидая гнёзда
взрывают галогенный свет
и гасят свой секундный след
чтобы в прощенье и прощанье
чужие исполнять желания

я загадал своё
когда
на землю падала звезда

В рассвете гасятся фонари
листвою плещутся сентябри
отходит дрёма с машин мостов
и оживает хитин домов
иду по выпученной мостовой
я сном измученный и пустой
фантомным будничным пледом утр
бензиновой лужею перламутр

А мне даёт добро воробей
моим шагам в восемьсот локтей
и пляшет взглядом не закреплён
в тиши пространства раскат времён
а мне природой кирпич домов
фабричной одой псалмы богов
встречаю день как архипелаг
сдаю плацкарт и беру общак

я остаюсь на игле времён
я окунусь в привокзальный звон
меня встречает московский рок
мне инфразвуком бубнит в висок
что на востоке звенят моря
что неспроста занялась заря
что день до вечера не доживёт
что день до печени проберёт

А к ночи мне в потолок лицом
ночной неон собирать с окон
и думать слепо раскрыв глаза
что не простившись уснуть нельзя
иначе новый грядущий день
не даст добычи, не даст потерь
не даст добычи в своих весах
не даст потерь на своих часах

и солнцу новому не взойти
покуда боль не собрать в горсти
в тяжёлом занавесе того дня
в тяжёлом абрисе того меня

Граф неподкупен.
Снег некрупный на львиных гривах.
Шпиль блестит.
И броненосец пятитрубный
В Кронштадской гавани стоит.

Окрест Россия лубяная,
Цветной, цыганский шумный стан,
Молчащая, глухонемая,
Одета в онуч и кафтан.
А в ней живут мещане рая,
В столицах, сёлах, по углам,
Волошин, Тэффи, Вересаев,
И разночинец Мандельштам.

И нет такой на свете скуки,
И неизменен ход планет.
И не падут бессильно руки.

Молчи.
Так будет тыщу лет.

Боже, как светит эта звезда
эта звезда смела
зеркалом омут, мутна вода
вязкая как смола
небо в воде как вода небес
слёзы слепой Лилит
бредит разрывом струны надрез
болью больной саднит
вечность веков вековечна нам
смейся — не доживёшь
трудная правда бесцветна там
где многоцветна ложь

Только в нейтральных водах мечты
ангелов трубна медь
но чем белоснежнее их персты
тем натуральней смерть
тем тяжелей её невода
громче её псалом

Боже, как светит эта звезда
в форточку напролом

в моём столе лежат вещи
старые
таинственные
      бесполезные

о их именах догадывается только моя
память
их прошлое может припомнить только моё
прошлое
их одиночество может услышать только моё
      одиночество

они забыли родство
и они братья и сёстры только
      вместе

когда-то это будет моей жестокостью
я вынесу их из дома
из памяти

у них
ничего
не было кроме
моей
      памяти

Наверное, всё это там
и чуткость к дальним голосам
и ярь безветренного поля
в котором есть покой и воля
а глянь
и счастье пополам
наверное, всё это там
наверное
я сам не знаю

И только раз весною в мае
всё возвращается к словам
что медлятся в неясном
там
в дыханье
родственном словам

Снаружи холодно и серо
внутри не прибрано, тепло
а на столе стоит бухло
и тень бежит от шифоньера

И мне с певучей половицей
ночь ночевать и день дневать
и жизнь живую проживать
и ленью ленною лениться

И пригасив пятно огня
всё думать, точно иль не точно
то, что при мне бывает очно —
бывает ли и без меня?

И почему отцвёл шафран
и от кого тепло и пища
и лары
этого жилища

и что здесь делаю я сам?

Я уйду, меня нигде не будет,
Ни на Сретенке, и ни на Моховой.
Был и нет — резонно скажут люди —
Это с ним, известно, не впервой.

Не впервой сверяться по погоде
В вечном ожидании Годо*.
Только он поблизости не ходит,
Ни сегодня, ни вчера, ни до.

А придёт большой бразильский крейсер.
Старым юнгой он возьмёт меня,
Я исчезну в кругосветном рейсе,
И меня полюбит матросня.

И оставят грусти и напасти,
И простят мне горести грехи
Смуглый кок, престолы, силы, власти,
Серафимы, ангелы, стихи.

И ночь без имени, и небо без лица,
И белена в саду суха листами,
И птица дробным посвистом свинца
Шьёт по кусту в забор очередями.

Вселенная вмещается в яйце,
В ней ничего, кроме эм це квадрата.
И тени на замедленном лице
Легли кривой усмешкой Герострата.

Но будет утро, лучше и добрей,
С единорогами и херувимским пением,
И птица та, по Брэму, соловей,
У белены попросит о прощении.

И скинув хлам в мостовый переплёт
С делами, как бутылками, пустыми,
Мы вспомним, что нас кто-то где-то ждёт.

Мы поспешим.
Наш кофе не остынет.

Как дела сегодня у бога
а у бога и смерти нет
и до тёсанного порога
мне орешник несёт привет

А дитя воды водомерка —
это тоже его дела —
иноверка и баядерка
заболела и умерла

И на очень большой планете
оказалось что никого
никого кто хотя б приметил
баловство её озорство

И теперь останется ль пусто
водомеркино то жильё
не об этом танцует грустно
водомер
про своё

своё

Луг зёлёный. Безмерно зелёный.
День прошёл. Очень быстро прошёл.
Это как на ожившей иконе,
Изменяющей краски помол.

Но ведь время неправда, ошибка,
Шлейф от стрелки, самообман.
Но тогда почему же не скрипка,
Почему же, вполсилы, орган?

Потому ль, что за брошенным садом
Чашка озера, синий нефрит,
Станет нашим когда-нибудь взглядом,
Неподвижно глядящим в зенит…

Умерший лёд становится водой
вином перебродившим
в почве
как вести в голубиной почте
внутри природной мастерской

Умершая звезда становится золой
слетающей подобно паутине
сухою радугой в сухой пустыне
бессмысленной
и золотой

Умершая мечта становится виной
сегодняшнего дня перед вчерашним
пропажей в отделении багажном
саднящей раной
свежей болевой

И эта ненадёжная волна
что меньше берега и даже
меньше моря
сама себя в перетекании вторя
к метаморфозе приговорена

Ты не смотри на спящих, не кради
их детские игрушечные тайны
что с ними вместе подросли случайно
чудно необычайно
посреди
базара дней, и суеты, и смуты
где каждый день принадлежал чему-то
из летописей давешних вестей
где в сумасбродстве молодых дождей
теряли память старые дожди

Ты не смотри на спящих, не кради
их сон
идущий рядом впереди
он им расскажет росписью теней
про зиму тёплую, когда луне теплей
про родину ветров, про белизну ветрил
про то, что где-то в этом мире
казарка спит, не складывая крыл
зимой на Каспии, а летом на Таймыре

Мир чёрно-бел
он из другой природы
а мы выдумываем наши небосводы
в которых есть зима, слепа и не быстра
которая раскроет веера
ломаясь под весенним ледоходом
а после станут лета колера
лесные хороводить хороводы

А книжка скажет
радуга — игра
а всё не так
и выдумка всё это
природа и не различает цвета
и в спектре цвет есть чисел трафарет
и ни стихов, ни музык в мире нет

И в книжке в унисон, по методичке
цвета скликаются в вечерней перекличке
сбиваются гурьбою в тесноте
сливаются сурьмою в темноте

и чёрная луна железной джезвой
льёт чёрный кофе в звездопад железный
и изгоняет к нам из тишины
цветные и неправильные сны

Они сидят пыльцой на спящих лицах
они ютятся на косых ресницах
прошедшие через водораздел
мечты и яви
чтобы нам присниться
в другой вселенной
в форме наших тел

а мир по-прежнему
спокоен
чёрнобел

когда взгляд
погружается на дно мира
он обнаруживает другой мир
за последними пикселями этого
мира

ненастоящий мир становится похожим
на изображение джи-пег
в котором мы вероятно тоже ненастоящие

взгляд
однажды
встретив себя в глубине себя
отныне смотрит сквозь этот мир
джи-пег

не находя
своего дна

Обмолвилась болтливая звезда
о том что нас не будет

никогда

что будет ослепительность и море
что море ослепительности вторит
что будут письмена и племена
что будущее прячет имена
и не узнать их небылых скрижалей
они пустые
ветер пелена
и будет ли грядущему дана
та преданность которую
мы знали
и может быть причина для печали
что мы не жили
в оны времена

Не жили мы во времена когда
роились духи в юной атмосфере
когда гнала солёная вода
из океана пращуров на берег
без нас прошёл весёлый неолит
мы не тянули блоки пирамид
не умирали в князевой дружине
не плакали над скрипкой паганини
мы только со своими не и не
в своей четырёхстенной тишине

а то что будет после нас
то —
после
и возле
нашей кутерьмы и козней

Я верю в светлое будущее
Я верю в светлое будущее

будущее не настоящее
оно для других
не взаправдашнее

верили глупые люди
строили город
видели будущие рассветы
ловили счастье антеннами спидол
в бутафорском небе своих снов
гипсовые античные мальчики в парках
счастье умышленного неведения
и прекрасного сумасшествия

и не было проблем на вдохе

КАМЕРА МОТОР
РАБОТАЕМ

время
мы его не поймали
время
перепутало перепутья спутало пути
не сдержало слова как обманывает метбюро
вот оно наше ложное я
светлое будущее упало со стуком скипетра
оставив лишь проекцию травы на небе и
пустые гипсовые глазницы богов-мальчиков

МАМА
ВЕДЬ ТЫ ЖЕ МЫЛА РАМУ

___

нас спасёт боль
защитная функция организма
и я снова

и я снова верю
в светлое
будущее

порт тишины в твоей стране
в твоём туземном государстве
в нём жители стройны прекрасны
в подлунной бледной белизне

в нём плавают твои стихи
корабликами из бумаги
их отдыхающие флаги
хранят ветра семи стихий

в нём откровение вещей
переведённое на звуки
смыкает в пантомиме руки
искрясь песком в саду камней

в журчанье движется вода
твой флот стихов сбивая в груду
сама не ведая откуда
сама не ведая куда

Сидеть в лесу
на поваленной берёзе
стало сидеть жёстко
на поваленной берёзе

а  раньше

а попасть в ад
и бесконечно сидеть
жёстко
на поваленной берёзе

надо
непременно надо
в рай

Господи Иисусе Христе
Помилуй мя грешнаго