СЕРГЕЙ ДОНБАЙ
Родился в 1942 году. Автор четырнадцати книг стихотворений, вышедших в Кемерово, Москве, Красноярске. Публиковался в литературных журналах "Сибирские огни", "Огни Кузбасса", "Наш современник", "Москва", "Всерусскiй соборъ", "Сибирь", "День и ночь", "Сибирские Афины", "Начало века", "Врата Сибири", "Алтай", "Барнаул", "Родная Ладога", "Бийский вестник", "Сибирячок", "Литературный меридиан", "Подъём", "Форум", "Роман-журнал XXI век", "Север", "Родная Кубань", "Юность", "Петровский мост", "Русское эхо", "Литературная Феодосия". Лауреат литературных премий им. В.Д. Фёдорова, святого благоверного великого князя Александра Невского, Николая Клюева, "Белуха" и др. Заслуженный работник культуры России, награждён почётной грамотой Президента России. Секретарь и член приёмной коллегии Союза писателей России, главный редактор журнала "Огни Кузбасса". Живёт в Кемерово.
"Речь моя, речкой побудь…"
Сергей Донбай умеет слышать и воспринимать малейшие оттенки родного языка
Подлинный поэт в чём-то сопричастен Творцу: он не отражает, а преображает мир. Сотканный из узнаваемых реалий, ведомых каждому, и переживаний, через которые проходят все на белом свете, мир этот вдруг обретает какие-то удивительные краски и формы, а самые банальные бытовые детали становятся значимыми и многомерными.
Поэтический мир Сергея Донбая полностью отвечает этой парадигме. В нём нет ничего вычурного, нет стремления непременно поразить читателя формальными изысками, но есть мудрость, немного ироничный взгляд на окружающую действительность, запечатлённую с гармоничной ясностью и неравнодушием думающего человека.
Поэтический мир Сергея Донбая полностью отвечает этой парадигме. В нём нет ничего вычурного, нет стремления непременно поразить читателя формальными изысками, но есть мудрость, немного ироничный взгляд на окружающую действительность, запечатлённую с гармоничной ясностью и неравнодушием думающего человека.
Нищим светом облиты снега,
Заунывно дорога басит,
И тоски золотая серьга
Одиноко над полем висит.
Заунывно дорога басит,
И тоски золотая серьга
Одиноко над полем висит.
Всё здесь узнаваемо, всё привычно и бесконечно дорого русскому человеку. Этой природой, суровой и нежной, во многом и сформирован наш национальный характер.
"Мы – дети холодного солнца", – утверждает поэт. Отсюда и русское долготерпение, и безграничное мужество, и тяга к общинности, соборности, ведь преодолевать тяготы всегда легче вместе. А уж тягот этих на долю России выпало немерено. Войны, революции, бесконечные реформы и ломки… Кого-то они сломали и ломают, кого-то делают только сильнее и твёрже в вере.
"Мы – дети холодного солнца", – утверждает поэт. Отсюда и русское долготерпение, и безграничное мужество, и тяга к общинности, соборности, ведь преодолевать тяготы всегда легче вместе. А уж тягот этих на долю России выпало немерено. Войны, революции, бесконечные реформы и ломки… Кого-то они сломали и ломают, кого-то делают только сильнее и твёрже в вере.
Приходилось и поле копать, и могилу,
Череп в руки я брал, отряхнув чернозём…
Верю в землю родную, как в чистую силу!
Жизнь не брезгает смертью – смелее во всём!
Череп в руки я брал, отряхнув чернозём…
Верю в землю родную, как в чистую силу!
Жизнь не брезгает смертью – смелее во всём!
Поэт Сергей Донбай остро чувствует нерв времени, как нынешнего, так и минувшего. Сам плоть от плоти народа, никогда не оделявший себя от его радостей и горестей, он ощущает с ним глубинную, генетическую связь. Выражается это не в каких-то громких декларациях, которых поэт сознательно избегает, а в сопричастности к судьбам простых людей, зачастую отнюдь не святых. В этом смысле показательно его стихотворение "Соцгород". Были в советское время такие районы почти в каждом большом городе, где
…Двухэтажные бараки
Кишат, как джунгли, ребятнёй;
И руки чешутся – для драки –
У ребятни полублатной.
Кишат, как джунгли, ребятнёй;
И руки чешутся – для драки –
У ребятни полублатной.
Поэт с потрясающей точностью, но и удивительно поэтично описал непритязательный быт обитателей этих бараков, в которых жили "послевоенных полстраны". Страшный во многом быт, который он запомнил, будучи ребёнком. Но всё-таки это детство, и потому: "Легко от нищей красоты!" И эта привычка довольствоваться малым, радоваться каждому дню – солнцу, ветру, дереву – останется у послевоенного поколения, к которому принадлежит и Сергей Донбай, навсегда.
Мне весело живётся!
А почему бы нет?
Скажу – и улыбнётся
Мне женщина в ответ!
А почему бы нет?
Скажу – и улыбнётся
Мне женщина в ответ!
Не так и много у поэта стихов о любви, но все они полны света, трепетного, целомудренного отношения к женщине, что в наши дни уже само по себе редкость. Оттого и трогают его, казалось бы, личные истории, оттенки взаимоотношений, переживаний, передаваемые с предельной искренностью, иногда с лёгким юмором, а порой с болью.
Особая тема в творчестве Сергея Донбая – тема русской природы. Он, уроженец и житель Сибири, с полным правом говорит о себе и земляках: "Несём, словно платим налог, / Мороза терновый венок". Он сам как бы растворён в этой природе: лес, река, поле – для него живые существа. Вот характерные строки из стихотворения "Деревья":
Особая тема в творчестве Сергея Донбая – тема русской природы. Он, уроженец и житель Сибири, с полным правом говорит о себе и земляках: "Несём, словно платим налог, / Мороза терновый венок". Он сам как бы растворён в этой природе: лес, река, поле – для него живые существа. Вот характерные строки из стихотворения "Деревья":
Безжизненны и недвижимы.
Уже отлетел листопад.
И кажется, с каждой вершины
И души вот-вот отлетят.
Уже отлетел листопад.
И кажется, с каждой вершины
И души вот-вот отлетят.
И совсем не случайно в другом стихотворении поэт восклицает: "Речь моя, речкой побудь". Так неразрывно связаны русское слово и русская природа, но чтобы ощутить это всей душой и сердцем, нужно самому быть чистым и глубоким человеком.
Сергей Донбай влюблён в родной язык, способен слышать и воспринимать малейшие его оттенки и нюансы. Эта способность и придаёт его стихам свежесть и глубину, многомерность и образность.
Гармоничная и классически ясная поэзия Сергея Донбая напоминает дом, в котором человеку удобно и радостно жить. В молодости, кстати, поэт поработал архитектором, получив соответствующее образование. И отец его был известным кемеровским архитектором. Но тяга к литературе, слову –победила, и вот уже почти полвека служит Сергей Лаврентьевич в журнале "Огни Кузбасса". Последние почти двадцать лет – главным редактором. Сколько это отнимает сил и времени, знает только он сам. Но стихи рождаются, душа от неизбежной суеты не остывает. И это главное.
Виктор Кирюшин
Сергей Донбай влюблён в родной язык, способен слышать и воспринимать малейшие его оттенки и нюансы. Эта способность и придаёт его стихам свежесть и глубину, многомерность и образность.
Гармоничная и классически ясная поэзия Сергея Донбая напоминает дом, в котором человеку удобно и радостно жить. В молодости, кстати, поэт поработал архитектором, получив соответствующее образование. И отец его был известным кемеровским архитектором. Но тяга к литературе, слову –победила, и вот уже почти полвека служит Сергей Лаврентьевич в журнале "Огни Кузбасса". Последние почти двадцать лет – главным редактором. Сколько это отнимает сил и времени, знает только он сам. Но стихи рождаются, душа от неизбежной суеты не остывает. И это главное.
Виктор Кирюшин
* * *
В. Ковшову
Нищим светом облиты снега,
Заунывно дорога басит,
И тоски золотая серьга
Одиноко над полем висит.
И луна эта мне дорога!
И печаль эта мне хороша!
Раздевается свет донага.
Бедной пищей довольна душа.
Ждал автобуса народ
Моросило целый день.
Грязь блестела за сараем.
И собакам было лень
Провожать прохожих лаем.
Ждал автобуса народ.
Каждый почитал за благо
Потоптаться в свой черёд
У печи в избе сельмага.
И, вполсилы разозлясь,
Продавщица нас гоняла:
Натаскаете, мол, грязь,
Мой полы за кем попало!
Чтоб она была добрей,
Покупали карамели,
Выручку поправить ей
Помогали, как умели.
И пока про молоко,
Хлеб и мясо говорили,
Те, кто жил недалеко,
На обед домой сходили.
Ждал молоденький шахтёр –
В город вздумал после смены –
И глаза устало тёр,
Словно угольные тени.
Две девчонки для него
Хохотали всё неловко!
Это только и всего,
Что их грело под ветровкой.
На раздумия влекло:
Осуждали и курили.
Те, кто жил недалеко,
Подоить коров сходили.
В сапожищах из кирзы
На дорогу вышел старец:
То ль погоде погрозил,
То ль ещё кому-то палец?
Ждал автобуса народ,
Как работой занят трудной,
До сих пор, наверно, ждёт...
Я уехал на попутной.
* * *
Речь моя, речкой побудь.
Спутав законы акустики,
Бродит в ней детство по грудь,
Вытянув удочек прутики.
Речь моя, тихой побудь.
Лодка, плыви, колыбельная,
Чтобы уставшим уснуть
На быстрине сновидения.
Речь моя, ночью побудь –
Ночкой влюблённого вздора!
Лишь бы подольше подуть
На уголёк разговора.
Речь моя, птицей побудь.
Утро, а может, призвание
В дудку крылатую дуть
Сказочки и привирания.
Вспомнит и выдохнет грудь,
Что – и не знаю заранее...
Речь моя, песней побудь
На ветерочке дыхания.
Вечер
Заунывно дорога басит,
И тоски золотая серьга
Одиноко над полем висит.
И луна эта мне дорога!
И печаль эта мне хороша!
Раздевается свет донага.
Бедной пищей довольна душа.
Ждал автобуса народ
Моросило целый день.
Грязь блестела за сараем.
И собакам было лень
Провожать прохожих лаем.
Ждал автобуса народ.
Каждый почитал за благо
Потоптаться в свой черёд
У печи в избе сельмага.
И, вполсилы разозлясь,
Продавщица нас гоняла:
Натаскаете, мол, грязь,
Мой полы за кем попало!
Чтоб она была добрей,
Покупали карамели,
Выручку поправить ей
Помогали, как умели.
И пока про молоко,
Хлеб и мясо говорили,
Те, кто жил недалеко,
На обед домой сходили.
Ждал молоденький шахтёр –
В город вздумал после смены –
И глаза устало тёр,
Словно угольные тени.
Две девчонки для него
Хохотали всё неловко!
Это только и всего,
Что их грело под ветровкой.
На раздумия влекло:
Осуждали и курили.
Те, кто жил недалеко,
Подоить коров сходили.
В сапожищах из кирзы
На дорогу вышел старец:
То ль погоде погрозил,
То ль ещё кому-то палец?
Ждал автобуса народ,
Как работой занят трудной,
До сих пор, наверно, ждёт...
Я уехал на попутной.
* * *
Речь моя, речкой побудь.
Спутав законы акустики,
Бродит в ней детство по грудь,
Вытянув удочек прутики.
Речь моя, тихой побудь.
Лодка, плыви, колыбельная,
Чтобы уставшим уснуть
На быстрине сновидения.
Речь моя, ночью побудь –
Ночкой влюблённого вздора!
Лишь бы подольше подуть
На уголёк разговора.
Речь моя, птицей побудь.
Утро, а может, призвание
В дудку крылатую дуть
Сказочки и привирания.
Вспомнит и выдохнет грудь,
Что – и не знаю заранее...
Речь моя, песней побудь
На ветерочке дыхания.
Вечер
Н. Колмогорову
Поле оглохло – кузнечик
Выключил травы. Тайга
Прячет за пазухой певчих.
Мглой задохнулись стога,
Кладбище, речка, дорога...
Воздух в овраге продрог.
Спутанный грядкой гороха,
Оцепенел ветерок.
Водит вслепую по сенцам
Темень – толкаясь, звеня.
Печки чугунная дверца
Чудится в рамке огня.
Угомонилось как будто:
Стихли, уснули, ушли...
Чу! Заиграла побудка
В нас побуждений души!
* * *
Родной язык в нас снова растревожит
И русскую тоску, и нашу прыть.
От первых потаённых чувств: "Быть может…"
И до надежды страстной: "Может быть!"
Родной язык. Мы все уйдём и сгинем.
Но строчка будет жить, ей хватит сил:
"Скажи поклоны князю и княгине" –
Так Бунин в прошлом веке попросил.
А в детстве кто из нас, как небожитель,
Не отхлебнул из русского ковша?
Родной язык – и ангел наш хранитель,
И песня, словно общая душа,
Которую всё реже дарит радио,
Но верещит всё громче на износ.
Родной язык: "Не в силе Бог, а в правде", –
В тысячелетье прошлом произнёс.
Народа нет и не было немого.
И гордость, и смиренье на лице
Он выразит: "В начале было Слово…",
"Пусть… будет пухом…" – он вздохнёт в конце.
Он узелок на память нам и – затесь,
Он оберег наш и – сторожевой,
Он был и есть, как Бог, без доказательств.
Родной язык – наш промысел живой.
Выключил травы. Тайга
Прячет за пазухой певчих.
Мглой задохнулись стога,
Кладбище, речка, дорога...
Воздух в овраге продрог.
Спутанный грядкой гороха,
Оцепенел ветерок.
Водит вслепую по сенцам
Темень – толкаясь, звеня.
Печки чугунная дверца
Чудится в рамке огня.
Угомонилось как будто:
Стихли, уснули, ушли...
Чу! Заиграла побудка
В нас побуждений души!
* * *
Родной язык в нас снова растревожит
И русскую тоску, и нашу прыть.
От первых потаённых чувств: "Быть может…"
И до надежды страстной: "Может быть!"
Родной язык. Мы все уйдём и сгинем.
Но строчка будет жить, ей хватит сил:
"Скажи поклоны князю и княгине" –
Так Бунин в прошлом веке попросил.
А в детстве кто из нас, как небожитель,
Не отхлебнул из русского ковша?
Родной язык – и ангел наш хранитель,
И песня, словно общая душа,
Которую всё реже дарит радио,
Но верещит всё громче на износ.
Родной язык: "Не в силе Бог, а в правде", –
В тысячелетье прошлом произнёс.
Народа нет и не было немого.
И гордость, и смиренье на лице
Он выразит: "В начале было Слово…",
"Пусть… будет пухом…" – он вздохнёт в конце.
Он узелок на память нам и – затесь,
Он оберег наш и – сторожевой,
Он был и есть, как Бог, без доказательств.
Родной язык – наш промысел живой.
Поздравляем Сергея Лаврентьевича Донбая с 80-летием! Крепкого здоровья, творческих сил и благодарных читателей!