Накануне своего юбилея в редакцию "Литературной газеты" заглянул Лев Ефимович Колодный. Старожилы, конечно, помнят и его публикации в "ЛГ", и статьи о нём, а молодым читателям стоит пояснить, кто это. И тут уместны самые пафосные без тени иронии дефиниции: легендарный журналист-москвовед, писатель-исследователь, сделавший множество открытий, в том числе и то, которое внесло его имя в историю русской литературы.
Колодный обрушил на нас вал интереснейшей информации, изумляя юных сотрудниц сочными народными выражениями, и подарил свою главную, большую, книгу – "Рукописи не горят. Хроника одного открытия", недавно переизданную, дополненную высказываниями значимых для России и всего мира людей. А также маленькую, вышедшую в Париже в 1974 году, подписанную одной буквой "Д", зато с большим предисловием Александра Исаевича Солженицына – "Стремя "Тихого Дона", в которой автор великого романа фактически обвинялся в плагиате. Она и стала поводом для написания главного труда Колодного, опровергающего клевету.
Посвящён он Михаилу Шолохову, его московским друзьям, которые могли бы быть обвинителями на процессе против тех, кто в 20-е годы клеветал на писателя из зависти, и тех, кто до сих пор порочит гения из той же зависти, только помноженной на политическую русофобию.
В книге Колодного подробно освещён огромный путь, который он прошёл, отыскивая места пребывания Шолохова в Москве, начиная с его гимназического детства в десятые годы ХХ века, кончая теми адресами, где жили дети его друзей в восьмидесятых и где хранились ранее считавшиеся утраченными рукописи величайшего, до сих пор непревзойдённого литературного произведения.
Для меня в авторстве "Тихого Дона" никаких сомнений, несмотря на появление "Стремени" и вслед за ним других печатных обвинений в плагиате, не возникало. А были совсем уж идиотские измышления, будто не только "Тихий Дон" украден у донского писателя Фёдора Крюкова, но будто бы коварный параноик Сталин под брендом "Шолохов" заставил работать группу "негров" во главе с Андреем Платоновым, которая писала потом и "Поднятую целину", и "Судьбу человека"...
После вручения Шолохову Нобелевской премии было проведено зарубежными и отечественными учёными несколько лингвистических экспертиз, подтверждающих, что все произведения нобелиата написал один человек – и это Шолохов. Мне же достаточно другого "доказательства", когда-то произведшего огромное впечатление. Это яростные письма Шолохова Сталину по поводу преступлений властей во время и после коллективизации. Такая личностная мощь могла быть только у человека, за спиной которого стоял "Тихий Дон". А то, что он написан очень молодым писателем, конечно, поразительно и рождало страшную зависть. Но что ж поделаешь: и Моцарту завидовали, и Пушкину. Или "чумазый" не может быть гением? Да, гений, человек уникальных способностей, необыкновенного дара, да ещё живший в грандиозную эпоху. Да ещё на Дону, где его соседями были прототипы Григория Мелехова и Аксиньи Астаховой.
Так же распространена версия – Лев Ефимович её не стал ни подтверждать, ни опровергать, – будто бы родители будущего писателя сбавили ему несколько годков, представив "новую метрику", когда его судили за превышение власти в пору командования продотрядом в 20-м, и арестованного отпустили "ввиду малолетства". Не верите в то, что в двадцать два года Шолохов мог завершить первые части великого романа? А в то, что в пятнадцать он был во главе отряда, отбиравшего зерно у вооружённых кулаков?
В книге Колодного замечательно то, как оживает шолоховская Москва. Удивительно, но будущий писатель учился целый год в гимназии в Хамовниках, жил в других родных для москвичей местах: в Георгиевском переулке, на углу Камергерского и Большой Дмитровки, на 1-й Мещанской и даже на станции Клязьма, мимо которой я сейчас езжу на работу...
Оживали и вырастали фигуры его друзей, с которыми он делил скудную трапезу в разгар нэпа. Среди ближайших – молодой писатель Василий Кудашёв (он погиб в 1944-м), его жена и дочь. Именно с ними Шолохов, публиковавший в Москве первые свои рассказы, а потом и первые книги "Тихого Дона", был откровенен и говорил о своих планах, именно у них сохранился главный "вещдок" – та самая рукопись, которую в 1984 году вдова Кудашёва показала Льву Колодному.
Весь шолоховский архив во время войны пропал в Вёшенской, но папки с "Тихим Доном" сохранились в Москве! Правда, путь к их обнародованию, о чём Колодный пишет, был очень непрост. Он хлопотал, чтобы Кудашёвым дали новую квартиру, потом поставили вне очереди телефон и только после этого… То, как Льву Ефимовичу удалось организовать возвращение рукописи в литературный оборот, отдельная почти детективная история.
Не менее важная дружба, начавшаяся тоже в Москве и продлившаяся почти сорок лет, а также множество писем Шолохова и воспоминания о нём связаны с Евгенией Григорьевной Левицкой, которую он называл своей второй мамой. Член РСДРП с 1903 года, бессребреница, всю жизнь отдавшая служению идее, Левицкая, тогда сотрудник издательства, одной из первых разглядела огромный талант в юном авторе "Донских рассказов". Ей, первой, он рассказал о том, что задумал большой роман. Для Евгении Григорьевны тоже была загадка, как столь молодой человек смог стать таким зрелым писателем, но разгадку она находила в личности Шолохова, а не там, где искали его враги.
Евгении Григорьевне Левицкой благодарный автор через много лет посвятил "Судьбу человека", что не только обессмертило её имя, но и заставило московские власти существенно улучшить условия жизни для семьи этой замечательно скромной женщины.
Конечно, не миновать упоминаний и о другом человеке, который неизменно помогал Шолохову. Видно, как Колодный к нему относится, но тем не менее он приводит факты: если бы не вмешательство Сталина, то писатели-рапповцы затравили бы Шолохова в самом начале его творческого пути, и полностью "Тихий Дон" не был бы опубликован. Сталин и потом помогал: почти все репрессированные, за кого просил Шолохов, были либо отпущены, либо наказание им смягчалось. Шолохов в общении с вождём, несмотря на молодость (или благодаря ей), проявлял удивительную независимость. Колодный приводит характерный эпизод. Сталин, читая произведения Шолохова, глубоко входил в текст и не понимал, зачем Шолохов часто использовал диалектные словечки, например: "сбочь дороги". Что за слово "сбочь" – нет такого слова в русском языке, есть – "сбоку, обочина". Но Шолохов не стал ничего менять. Были и политические претензии – к образу Корнилова например. И тут автор стоял на своём. Стал бы так себя вести плагиатор?
Большое место в книге занимают письма Шолохова и его друзей, впервые опубликованные Колодным, а последние части посвящены творческой лаборатории писателя. Первую фразу в рукописи "Тихого Дона" он написал 6 ноября 1926 года. Далее можно проследить день за днём, как удивительно быстро и прихотливо рождался роман. Герои постепенно приобретали свои, сейчас всем известные, имена: Григорий Мелехов поначалу был Абрамом Ермаковым, его отец Пантелей Прокофьевич – Иваном Семёновичем, Аксинья – Анисьей… И потрясающе интересно, как молодой Шолохов работал над словом, зачёркивая, казалось бы, прекрасно найденное, но находя что-то ещё более ёмкое, точное.
Думаю, что даже самые бессовестные ненавистники Шолохова, прочитав книгу Колодного и приведённые в ней тексты с правкой Михаила Александровича, не только "признают себя виновными", но и восхитятся творением русского гения.
О важности открытий Колодного пишут внук писателя, депутат Госдумы Александр Шолохов, президент Российской академии наук Ю.С. Осипов и выдающиеся западные слависты. Вообще, Лев Ефимович сделал в журналистике столько, что дух захватывает, – в первую очередь как москвовед. С московских адресов замечательных людей начинались многие книги Колодного. Они очень разные: о московском Кремле и о Ленине, о великом конструкторе Королёве и об уникальных способностях Джуны, о художнике Илье Глазунове и о рождении реактивной системы "Катюша"… Но когда я спросил, что из сделанного он считает самым важным, Колодный не раздумывая ответил: "Шолохов, находка рукописи "Тихого Дона".
Спасибо, Лев Ефимович! Здоровья, сил! И как говорят в стране, которая вам не чужда: "До 120!" С днём рождения!