АЛЕКСАНДР БОРИСОВ
В ОЖИДАНИИ РАССВЕТА
* * *
* * *
На яркое солнце трудно глядеть:
в глазах раскаленная медь,
и хочется взгляд отвести.
Закройте глаза и возникнут огни:
сияют, сверкают, летают они
и шепчут: «Постой, не грусти…»
Мгновенье пройдет и появится снег,
и время умерит стремительный бег,
пушисто все станет вокруг.
И жаркое солнце вчерашнего дня
ярчайшим лучом не коснется тебя,
задумчивым кажется звук.
Природа заснет на отмеренный срок:
нам с неба неслышно спустили зарок —
на воду, на свет, на поля.
И только шаги восходящей зари,
и слово, звучащее где-то вдали,
оставят свой след бытия.
в глазах раскаленная медь,
и хочется взгляд отвести.
Закройте глаза и возникнут огни:
сияют, сверкают, летают они
и шепчут: «Постой, не грусти…»
Мгновенье пройдет и появится снег,
и время умерит стремительный бег,
пушисто все станет вокруг.
И жаркое солнце вчерашнего дня
ярчайшим лучом не коснется тебя,
задумчивым кажется звук.
Природа заснет на отмеренный срок:
нам с неба неслышно спустили зарок —
на воду, на свет, на поля.
И только шаги восходящей зари,
и слово, звучащее где-то вдали,
оставят свой след бытия.
СРОСТКИ
Сегодня прикоснулся к тайне
под тихим именем — Шукшин.
И хриплый голос «Волю дай мне…»
возник внезапно из глубин.
Алтай и самое предгорье,
бежит свободная Катунь,
окатит холодом — и горе
уйдет бесследно в пустоту.
Сам воздух, чистоты нездешней,
застыл в предутренних лучах.
Жизнь просыпается неспешно,
и льются улицы журча.
На выпас кто-то гонит стадо
из диких и домашних коз,
оно бежит, резвиться радо,
над стадом — радуги стрекоз.
От дома, где он жил когда-то,
тропинка к берегу ведет.
Вот здесь сидел он до заката
и наблюдал теченье вод.
Орел по небу одиноко
парит и смотрит с высоты,
хоть небольшим, но зорким оком,
на мира резкие черты.
Гора Пикет — ступенька к небу,
тропа уходит в облака.
Здесь места нет страстям и гневу,
и мысль прозрачна и легка.
Здесь, на горе, исчезли грани,
и взгляд отсюда достает
до тех излучин и окраин,
откуда жизнь исток берет.
Вот Чуйский тракт — дорога жизни,
в горах петляет «серпантин»,
сама удача здесь капризна…
Здесь испытанье для мужчин.
Алтай — и горы, и предгорье.
Какие тайны он вместил?
И прочитаешь в каждом взоре,
что здесь — Такой вот парень жил.
под тихим именем — Шукшин.
И хриплый голос «Волю дай мне…»
возник внезапно из глубин.
Алтай и самое предгорье,
бежит свободная Катунь,
окатит холодом — и горе
уйдет бесследно в пустоту.
Сам воздух, чистоты нездешней,
застыл в предутренних лучах.
Жизнь просыпается неспешно,
и льются улицы журча.
На выпас кто-то гонит стадо
из диких и домашних коз,
оно бежит, резвиться радо,
над стадом — радуги стрекоз.
От дома, где он жил когда-то,
тропинка к берегу ведет.
Вот здесь сидел он до заката
и наблюдал теченье вод.
Орел по небу одиноко
парит и смотрит с высоты,
хоть небольшим, но зорким оком,
на мира резкие черты.
Гора Пикет — ступенька к небу,
тропа уходит в облака.
Здесь места нет страстям и гневу,
и мысль прозрачна и легка.
Здесь, на горе, исчезли грани,
и взгляд отсюда достает
до тех излучин и окраин,
откуда жизнь исток берет.
Вот Чуйский тракт — дорога жизни,
в горах петляет «серпантин»,
сама удача здесь капризна…
Здесь испытанье для мужчин.
Алтай — и горы, и предгорье.
Какие тайны он вместил?
И прочитаешь в каждом взоре,
что здесь — Такой вот парень жил.
* * *
Звонко часы идут,
сталью скрипит пружина,
время проходит тут,
точно кинокартина.
Крутится рой ветров
с севера или с юга —
это парад снегов:
вихри, метели, вьюга.
Это парад веков:
лица былых героев,
замки, дворы дворцов
в ряд проплывают строем.
Ветер, устань листать
книги большой страницы,
пусть прилетит весна,
пусть защебечут птицы.
Солнце раскинет плат,
озолотит лучами,
всякий — и стар, и млад —
заговорит стихами.
сталью скрипит пружина,
время проходит тут,
точно кинокартина.
Крутится рой ветров
с севера или с юга —
это парад снегов:
вихри, метели, вьюга.
Это парад веков:
лица былых героев,
замки, дворы дворцов
в ряд проплывают строем.
Ветер, устань листать
книги большой страницы,
пусть прилетит весна,
пусть защебечут птицы.
Солнце раскинет плат,
озолотит лучами,
всякий — и стар, и млад —
заговорит стихами.
ОЖИДАНИЕ
Что в душе твоей творится
этим тихим утром ранним;
может, там же, где зарница,
ждет тебя воздушный лайнер?
Может, в дальнем океане
пароход, большой и белый,
бросит якорь, тихо встанет,
в ожиданье неумелый.
Что в душе твоей родится
в ожидании рассвета:
ранним утром только птица
пропоет рожденье света.
Может, ты за нею следом
эту песнь пропеть желаешь,
и, как птица, тут же следом
улететь за ней мечтаешь?
Что в желании похожем
ждет тебя на белом свете:
жить, как птица, жить без кожи
и сгореть на ярком свете?
Или, может, от печали,
этой грусти беспричинной,
пароход к земле причалит
незнакомой и пустынной?
И, сойдя на берег дальний,
ты найдешь свое начало,
бросишь взгляд назад прощальный…
И скорее от причала.
этим тихим утром ранним;
может, там же, где зарница,
ждет тебя воздушный лайнер?
Может, в дальнем океане
пароход, большой и белый,
бросит якорь, тихо встанет,
в ожиданье неумелый.
Что в душе твоей родится
в ожидании рассвета:
ранним утром только птица
пропоет рожденье света.
Может, ты за нею следом
эту песнь пропеть желаешь,
и, как птица, тут же следом
улететь за ней мечтаешь?
Что в желании похожем
ждет тебя на белом свете:
жить, как птица, жить без кожи
и сгореть на ярком свете?
Или, может, от печали,
этой грусти беспричинной,
пароход к земле причалит
незнакомой и пустынной?
И, сойдя на берег дальний,
ты найдешь свое начало,
бросишь взгляд назад прощальный…
И скорее от причала.
* * *
Я сойду с тропы бетонной,
мир откроется бездонный.
Красна-ягода брусника
позовет меня без крика.
Под березой и осиной
лик травы увижу синий,
и какой-нибудь кузнечик
сядет с песней мне на плечи…
Я забудусь и забуду
все асфальтные дороги,
поклонюсь такому чуду,
где слова нежны и строги.
мир откроется бездонный.
Красна-ягода брусника
позовет меня без крика.
Под березой и осиной
лик травы увижу синий,
и какой-нибудь кузнечик
сядет с песней мне на плечи…
Я забудусь и забуду
все асфальтные дороги,
поклонюсь такому чуду,
где слова нежны и строги.
* * *
Еще зима, но о весне
мы говорим случайно.
В морозом тронутом окне —
все бело и печально.
Лишь воробьи везде снуют,
им холод не помеха,
снежинки на лету клюют —
вот повод и для смеха.
Сугроб напыжился, стоит
и думает, что айсберг.
Искристый снег еще блестит,
повсюду зимний праздник.
Но о весне мы говорим
все чаще и сильнее…
Под солнцем белым мы стоим,
где с каждым днем теплее.
мы говорим случайно.
В морозом тронутом окне —
все бело и печально.
Лишь воробьи везде снуют,
им холод не помеха,
снежинки на лету клюют —
вот повод и для смеха.
Сугроб напыжился, стоит
и думает, что айсберг.
Искристый снег еще блестит,
повсюду зимний праздник.
Но о весне мы говорим
все чаще и сильнее…
Под солнцем белым мы стоим,
где с каждым днем теплее.
* * *
Береза одета в белом,
сережками шевелит,
немножечко оробела,
но взгляд ее не сердит.
А рядом стоят подруги
и шепчут любви слова,
как в танце раскинув руки.
На ветках шумит листва.
И солнце, смеясь игриво,
направит лучей поток —
сто стрел, Купидон ревнивый —
и веток коснется ток.
сережками шевелит,
немножечко оробела,
но взгляд ее не сердит.
А рядом стоят подруги
и шепчут любви слова,
как в танце раскинув руки.
На ветках шумит листва.
И солнце, смеясь игриво,
направит лучей поток —
сто стрел, Купидон ревнивый —
и веток коснется ток.
* * *
Дождь, как мелкие снаряды,
разрывает тишину.
Мелкий дождь сменился градом —
залп, похожий на войну.
Этот град лежит, сверкает,
а спустя какой-то час,
он исчезнет, он растает,
как слеза из детских глаз.
разрывает тишину.
Мелкий дождь сменился градом —
залп, похожий на войну.
Этот град лежит, сверкает,
а спустя какой-то час,
он исчезнет, он растает,
как слеза из детских глаз.
* * *
Величество заснеженных вершин
и доброта, идущая от Бога,
терпимость распростершихся равнин —
твоя, Создатель, и моя дорога.
Душа моя тобою мне дана,
рожденная в сияющем чертоге,
есть все: и высота, и глубина —
спасибо Вам, Сияющие Боги.
Передо мной дорога, тяжкий путь,
дорога вверх, к заснеженным вершинам,
в дороге есть и глубина, и суть,
движение по ней неповторимо.
Узнать, увидеть, все принять как есть,
и к Вечным Тайнам Мира прикоснуться,
заветы древних мудрецов прочесть,
сойти на землю… и опять вернуться.
и доброта, идущая от Бога,
терпимость распростершихся равнин —
твоя, Создатель, и моя дорога.
Душа моя тобою мне дана,
рожденная в сияющем чертоге,
есть все: и высота, и глубина —
спасибо Вам, Сияющие Боги.
Передо мной дорога, тяжкий путь,
дорога вверх, к заснеженным вершинам,
в дороге есть и глубина, и суть,
движение по ней неповторимо.
Узнать, увидеть, все принять как есть,
и к Вечным Тайнам Мира прикоснуться,
заветы древних мудрецов прочесть,
сойти на землю… и опять вернуться.
* * *
Звездочка пропала —
скрыла пелена.
Тучка набежала,
вот и не видна.
Сколько звезд грозилось —
нету ни одной.
«Выйди, сделай милость,
и побудь со мной.
Ты оставь движенье,
рядом посиди,
хоть одно мгновенье
мне ты посвяти».
Высоко вспорхнула,
звездный мир любя.
Тихо ночь шепнула:
«Что ей до тебя».
скрыла пелена.
Тучка набежала,
вот и не видна.
Сколько звезд грозилось —
нету ни одной.
«Выйди, сделай милость,
и побудь со мной.
Ты оставь движенье,
рядом посиди,
хоть одно мгновенье
мне ты посвяти».
Высоко вспорхнула,
звездный мир любя.
Тихо ночь шепнула:
«Что ей до тебя».
* * *
Воробьиный рынок. Гам!
Болтовня: «Чирик-чирики…»
Шум, веселье по утрам,
зазывал весенних клики.
Мимо просто не пройдешь —
закричат сильней и пуще.
Помешает разве дождь,
проливной, по самой гуще.
Я сторонкой вдоль кустов,
по прогалинам весенним.
«Зазывала, будь здоров!
Наслаждайся вольным пеньем».
Болтовня: «Чирик-чирики…»
Шум, веселье по утрам,
зазывал весенних клики.
Мимо просто не пройдешь —
закричат сильней и пуще.
Помешает разве дождь,
проливной, по самой гуще.
Я сторонкой вдоль кустов,
по прогалинам весенним.
«Зазывала, будь здоров!
Наслаждайся вольным пеньем».
* * *
Пурпурно-розовый закат
на душу мирную ложится.
Темнеет небо, звездный плат
нам полночь выбросить грозится.
Легко движение небес,
как дуновение дыханья.
Темнеет непроглядный лес,
свои меняет очертанья.
Приходит ночь, и звездный свет
раздвинул неба горизонты.
Нам хочется оставить след,
и мы кричим тревожно, звонко.
на душу мирную ложится.
Темнеет небо, звездный плат
нам полночь выбросить грозится.
Легко движение небес,
как дуновение дыханья.
Темнеет непроглядный лес,
свои меняет очертанья.
Приходит ночь, и звездный свет
раздвинул неба горизонты.
Нам хочется оставить след,
и мы кричим тревожно, звонко.
* * *
Где-то по крышам стекает луна.
Видно, споткнулась, упала она.
Что ж ей теперь не светить, не лететь?
Окна в ночи начинают бледнеть.
Стынут деревья и плачут в тени.
Ветку упрямую вдаль протяни.
Видишь, споткнулась, упала луна —
Помощь небесным светилам нужна.
Щедрость и нежность свои прояви:
капли луны собирай и лови.
Веткой махни и, как прежде, она
в небо вспорхнет, меловая луна.
Все мы любуемся этим добром —
белым цветком и ночным серебром.
Ну, а пока все стекает луна —
Помощь светилам небесным нужна.
Видно, споткнулась, упала она.
Что ж ей теперь не светить, не лететь?
Окна в ночи начинают бледнеть.
Стынут деревья и плачут в тени.
Ветку упрямую вдаль протяни.
Видишь, споткнулась, упала луна —
Помощь небесным светилам нужна.
Щедрость и нежность свои прояви:
капли луны собирай и лови.
Веткой махни и, как прежде, она
в небо вспорхнет, меловая луна.
Все мы любуемся этим добром —
белым цветком и ночным серебром.
Ну, а пока все стекает луна —
Помощь светилам небесным нужна.
* * *
Что ж ты, дождь, все льешь и льешь —
посмотри, какие лужи.
Скоро мир совсем зальешь.
Прекрати же. Ну же!
Все ручьи слились в поток,
океан вокруг разлился.
Дождик, дождик, ты жесток.
Что на сушу ополчился?
Иль опять Большой потоп
на Земле решил устроить?
Дождик, дождик, стоп!
Перестань. Не стоит.
посмотри, какие лужи.
Скоро мир совсем зальешь.
Прекрати же. Ну же!
Все ручьи слились в поток,
океан вокруг разлился.
Дождик, дождик, ты жесток.
Что на сушу ополчился?
Иль опять Большой потоп
на Земле решил устроить?
Дождик, дождик, стоп!
Перестань. Не стоит.