Проходит еле слышно меж дерев
Свистящий шёпот, предзнаменованье,
По картам — это время — козырь треф,
Снегами озимь на груди пригрев,
Земля утратит речь и дарованье,
Геката выйдет в поле — и падут
Листы лозы, обобранной до нитки —
И будет день до синевы продут,
И долею лазури — там и тут
В закат лиловый — ледяные свитки
Вчитает ветр, и затрещат дрова
В печи — и разрумянится вечерне
Судьба, и, пряча в руки в рукава,
К нам повернется — и пройдут слова
Незримой плотью, музыкою сфер не
Достаточной для медно-синих дней
Их вечеров — в безоблачной долине
Где твердь соприкасается — поныне
С хрустальной твердью — и звенит сильней.

Коридором вагонным
Зимней ночью — сквозняк,
За окном — о другом нам —
Белой кистью мазня,
Словно — краска сырая —
Макловицей валял
Мир от края до края
неумелый маляр.

Разговоров обрывки,
Подстаканников звон
Проплывают, как рыбки,
Из вагона в вагон,
И, пристроившись куце
В тесный, кислый уют,
У сортира толкутся
Или в тамбур снуют:

«Ох, как чешутся руки…
Вдарь, и дело с концом…
Всяк — по жизни-науке
Ходит с битым лицом,
Только вот неохота,
И портрет — не ахти,
Где тут на одного-то
Двух небитых найти?»

Едут пашни под снегом,
Как волна за волной
и клубок в полусне, ком,
мыслей — кроме одной:
что, пожалуй, для вида
Пробегу, как никак,
За медаль инвалида
Марафон доходяг,

Или в темном пролёте,
Где пылинок возня
В бьющий косо, поймёте
Даже лучше меня —
В безымянном промере,
Чей объем незнаком —
От окошка до двери —
Ветерком, сквозняком?

Теплой пылью просёлка
Лето тешит ступни,
На пригорке сосёнка,
И. под нею, в тени
Мы остались на тыльной
на другой стороне,
И на дальней на пыльной
На дороге вовне

Остаются следами
отпечатки, черты,
расставаний, свиданий,
Всех на вы и на ты,
Мимо — вертит над лугом
Мелкий веер закат,
Мир его полукругом
Словно взят напрокат.

Мы не то, чем казались,
И не то, с чем пришли,
Даже если позарясь
На чужие башли;
Мы не то, чем хотелось
Стать, не то, что едим,
Мы не то, что за смелость,
И не то, чем един.

Мы не то, что опомнясь,
Забываем тотчас,
Мы не то, в чью огромность
Замираем, стучась;
Мы не то, что прямилось
Или гнулось на дно,
Мы не то, чью немилость
Опрокинуть дано

Как стакан напоследок,
Как непрошенный стул
У болтливых соседок,
На котором заснул
Гость их каменный. Мы не
То, чем названы здесь,
Мы — не голос в пустыне,
Прорицающий днесь.

Мы не то, что с собою
Потаенно несём,
Мы не то, что до сбою
Лупим всем обо всём;
Мы не то, в чем повинны,
И, помимо вины,
Мы не то, чьей лавины
Разворотом гневны.

Мы не лица, на коих
Выцветают черты
Как цветы на обоях —
Не носы и не рты,
мы — не эта линялость —
Вся, как есть, без прикрас.
Мы не то, что менялось
Неизменное, в нас,

Мы — не наши порывы
К звёздам — выбить слезу,
Мы — не наши обрывы
С мелкой лужей внизу…
Дальше — вдоль однопутки,
Едут, снегом пыля,
Станционные будки,
Переезды, поля —

Каруселью по кругу
Не считая минут.
Не сочтясь, чем друг другу
Мы обязаны тут,
Мы — на донце — осадок,
Мы — на солнце — пятном.
Даль пространств полосатых
Под процент за окном.

Мокрый снег, в авоськах апельсины,
Слякоть цвета кофе с молоком,
И в метро — оттаявшие спины,
И набит вагон битком.

Шапки, шапки, норки и ондатры,
Паром изо рта — слова плывут,
Безглагольно, медленным анданте
В декабре — минут

Сколько? Не считали, не волхвы мы,
Вереницей шествуя во тьму,
А снежинки — ох, неисчислимы,
Даже Самому.

От предновогодней, предпоследней,
Маеты, как время и итог
Высыхают лужицы в передней
От моих сапог.

У Вас душа — изысканный пейзаж —
Флиртуют маски и старинной пляски
Играют лютни. Но любой пассаж
Исполнен грусти карнавальной сказки.

Аккорд к аккорду — на минорный лад,
О жизни и любви, но наяву их
мечта о том, что счастью нет преград,
Вслед песне растворится в нежных струях

Сиянья лунного и грустно обоймет
Птиц грезящих и тайный трепет в кронах,
И заискрится страстью водомет
Средь мраморных Церер и Аполлонов.

В сумерки, где возникали размытые,
                                                      вещие очертанья,
Вплывало грядущее, заглядывало в глаза мне,
Держа за руку, утешало: не унывай, говорило,
разве надежда на то, чего не бывало,
Влачит за собой горелые крылья, и разве
Тебе неизвестно: мы все под одним, и прах —
                                                                        твоё тело,
И дух твой — песочных секунд вожделенье?
Но разве ты сможешь на тысячу слов разменять
                                                 одинокое, гулкое эхо?

А мне что, я помню облик трёх улиц под снегом,
Как лицо с фотографии давней,
Площади чёрной черты, морщины, трещины
                                                                   старого дома:
Лепнина в копоти, обгрызенный непогодой карниз,
                                                        безрукие кариатиды,
Псевдо какой-то там стиль —
                               чугунный грифон, львиная морда.

Дальше гляжу в окуляр — колодец дверного глазка —
Шелестя в потрескивающем рапиде,
Тонкие ноги коней вращают овал ипподрома,
закат накаляет кварталы,
В квартире темно — только тюль на окне
будто свит из вольфрамовых нитей,
Скифское солнце истории,
рыжий огонь, плавящий стёкла напротив.

Оставь ностальгию бессветных,
ультрамариновых послеполудней
Потёртый субботний портфель,
брошенный детством в прихожей,
Газовый запах любви, преступления, скуки,
Забытое всё, повторённое тысячу раз,
нетленное над облаками —
Оставь по ту сторону зимних воспоминаний,
Не касайся страниц его,
складок его пропылённых,
До времени, воскрешающего
                                          семена сорной берёзки,
Забившиеся в трещины штукатурки,
До самой весны, которую предрекали не раз
оракулы подзаборного царства.
Они-то знали наверно, как под луною прочесть
Трамвайный рельсовый отблеск,
Когда снесена в водосток последняя зимняя соль
И убраны шуба и шапка до срока,
И наливается небо ночное
прозрачным опаловым светом,
И призраки тёмных строений
полны пророческой страсти.

Вспомни, пересекая колючую круговерть,
метельную полночь,
Где ни души — лишь редкие фары летят
сквозь вихри январского гнева,
Те годы, когда мы внимали прилежно и чутко
Тополиному вздоху майских дождей
и грохоту дальних составов.

Темнеет даль и в дыры пелены
Вечерней, чьи волокна бледно-сини
Вливается прохлада, и в низине
Роса, осока, запах белены.

И силуэты дремлющих дерев
Ревнуют лунный свет к ночным дриадам,
И тень моя остановилась рядом
За полшага от жизни замерев.