Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

ШТОПОР ЗАМЕДЛЕННОГО ДЕЙСТВИЯ

Моему другу Н отличному пилоту
и прекрасному человеку.

Я пришла домой, и дневное напряжение спало. Можно расслабиться. Можно сбросить все то, что я держала в себе весь день: все, что накопилось с утра, когда я прочла письмо от Билла. Письмо, которому не хотелось верить, но которое было написано. Я думала о нем весь день, казалось, боль должна была хоть немного утихнуть. Но напряжение не уходило. Я села на диван, попыталась, закрыть глаза и постараться думать о другом. Но эти мысли не покидали меня. Я взяла книгу, но пытаться читать было бесполезно. Включила музыку, но она только бередила свежую рану.
Наконец, накопившееся напряжение вышло: слезы хлынули из глаз ручьем, я даже не плакала, они просто лились и не иссякали, хотя та трагедия, о которой я узнала сегодня, произошла уже давно. Четыре месяца назад в Америке разбился маленький частный самолет. Когда это передали по телевидению, я задумалась. Майами. Я знаю многих летчиков из Майами. Почему-то, тогда я думала не обо всех, кого знала, и после этого случая я писала Алексу, чтобы узнать, не был ли за штурвалом кто-либо из знакомых. Я даже не могла предположить… Всегда отвечавший мне Алекс не ответил. Не ответил и через месяц, и через два…



* * *

Мы сидели на пляже. Вокруг резвились студенты Алекса из летной школы. Солнце палило вовсю, мы нашли небольшой тенистый пятачок, где можно было спрятаться от жары. Удивительно гладкая без волн, даже без ряби поверхность Финского залива напоминала сюрреалистический пейзаж из фантастического рассказа. Небо было синее без единого облачка, краски казались какими-то особенно яркими без полутонов, и фигуры людей на пляже были словно вырезаны из одной картины и помещены на другое полотно. Смуглое греческое лицо Алекса казалось почти черным на этом ярком свете, а белая кожа молодых людей, наоборот, еще белее, и как будто даже светилась. Вдалеке виднелись две удаляющиеся фигуры — они шли по колено в воде и были уже далеко. Мы смотрели на эту картину как на что-то не относящееся к нам, как будто всех их на эту пару часов вынули из обычного течения жизни и поместили в другую, отдельную от нас, а мы, зрители, могли наблюдать за ними, оставаясь невидимыми. Нам не было интересно с ними: мы не присоединялись к ним, а просто сидели в тени и болтали, чтобы занять отведенное на Финский залив время. Он сидел на камне, я — на песке.
Сначала мы говорили о его студентах, правда, я, в основном, молчала, а Алекс очень точно обрисовывал каждого, попадавшего в поле его зрения, давал им меткие определения, остроумно шутил и рассказывал истории, связанные с каждым из них. Он пытался мне объяснить сначала осторожно, а потом и прямолинейно то, чего я тогда не понимала или не хотела понять, что он знал, но не мог внушить другим: то, что в целом они неплохие ребята, но с ними не стоит иметь дело, им нельзя доверять и поддаваться на их уловки, с ними, по сути, даже не следует заводить более или менее дружеские отношения. Он знал это всегда, и эти юноши лишь в очередной раз подтверждали его теорию, как и многие другие, которых он встречал в своей жизни.
Но время шло, солнце было высоко, пекло на нас и на молодых людей на берегу. Они, как дети, прыгали в воде, пытались дойти до места поглубже, и мне даже в голову не могло придти, что эти милые ребята через какое-то время будут строить козни против Алекса, обвинять его во всех грехах и пытаться настроить меня против него, зная, что это невозможно, но думая: «чего не бывает?»
Он смотрел на все это, как на спектакль, плохую комедию, которую они разыгрывали перед ним, и должны были разыгрывать еще неделю, а потом продолжить дома, в университете, то ненавидя его, то любя, пытаясь сделать что-то, чего они сами толком не знали.
А Алекс смотрел на все это, как шопенгауэровский «зритель», не участвуя в действе, а лишь комментируя его словами, которые удивляли меня тогда, но которые потом оказались пророческими.
Как заставить их идти за собой? Да очень просто. Можно надеть маску шарлатана, жулика, обводить их вокруг пальца, продолжая делать свое дело, и все будет прекрасно. Проблема Алекса была в том, что он иногда приподнимал эту маску, пытался искренне и дружески помочь, и тогда любовь моментально давала место презрению.
Да, они не любили его, постоянно возмущались поездкой, которую он им устроил, были недовольны всем подряд. Когда мы приехали в школу летчиков, нас поселили в пионерском лагере неподалеку. Тут же им потребовалась стиральная машина постирать джинсы. Поскольку искать стиральную машину нужно было каждый день, возмущению не было предела.
Но Алекс, хотя и был авантюристом в душе, выполнял основные обещания, данные им студентам: он провел их по всем местам, которые обещал показать, организовал лекции и семинары. Нам было очень интересно, но им нужно было найти зацепку, раскрутить скандал, нажаловаться. Жаль, что они не поняли до конца, кем он был, что они потеряли.
К сожалению, я не поняла данный мне урок, впоследствии все равно пришлось усвоить его, но уже на горькой практике, и не один раз. К сожалению, и он сам не всегда следовал своей теории, принимая игру за реальность, а, что не так уж и страшно, реальность за игру.
За те десять дней я действительно посмотрела множество представлений, шоу плохого качества, сыгранных плохими актерами. Игра состояла из кривляний и ужимок, сейчас мне кажется, что они вели себя как игрушки на батарейках, которые, когда кончался заряд, превращались в молчаливых кукол.
Через несколько лет в их университете я поучаствовала в театральном кружке, где нужно было разыграть сценку. Тогда я вспомнила ту игру в жизни и слова Алекса. Я никогда не думала, что можно играть настолько плохо, даже не имея никакого таланта. И это напомнило мне, что именно так они вели себя, общаясь с Алексом, что вся их жизнь на публике была плохой игрой.
Но тогда мы устроились на берегу Финского залива, шутили и посмеивались над его студентами и обсуждали личную жизнь Алекса. Проблема состояла в том, что во многих городах России у него было по подруге, и он никак не мог выбрать, на ком жениться. Он представлял мне то одну, то другую даму, я одобряла или не одобряла, но результат был один. Если я не одобряла, он выслушивал мои доводы и соглашался. Если я одобряла, выдвигал свои и объяснял, почему она ему не подходит. С женой он развелся несколько лет назад. «Она совершенно сошла с ума, я водил ее в клинику, но, когда она выходила оттуда, все повторялось. У нее мания, она слишком ревнива». Хотя, как мне казалось, большая доля логики в ее маниакальной ревности все же была. Глядя на залив, Алекс задумчиво сказал: «Была бы ты постарше или я помоложе, я женился бы только на тебе», на что я, смеясь, ответила, что не хотела бы получить клеймо ревнивицы, тем более при таком шальном муже.
Алекс, все-таки, женлся. Он познакомился со своей будущей женой по Интернету. Она приехала в Америку… у них родился сын.
Мы с Алексом сидели в небольшом ресторанчике в Москве. Он рассказывал мне про свою жизнь: несколько совершенно невероятных историй. Однажды он летел на небольшом самолетике над океаном. С ним был студент. Внезапно началась гроза, молнии били вокруг одна за другой, в самолете стало раздаваться потрескивание, Алекс боялся повернуть какой-либо рычаг, нажать кнопку, потому что в них могла ударить молния. Но она, все-таки, ударила, и самолет начал падать. Приборы отказали, вокруг было темно, самолет медленно приближался к поверхности воды. Алекс успел подать сигнал SOS, рассчитал, когда самолет ударится о воду, и за несколько секунд до этого направил машину вверх. Удар получился слабым, но самолет начал тонуть. Алекс выплыл сразу, но его студенту не повезло, он остался в кабине. Алекс нырял и нырял, а самолет уходил все глубже. Наконец, Алекс решил нырнуть в последний раз, и тут он и наткнулся на безжизненное тело своего студента. Как раз, как обычно и бывает, в это время подлетел патруль, их забрали.
Когда Алекс уже схватился за трос, он почувствовал, что его кто-то кусает. Уже сверху он увидел в воде стаю акул…
Его студент выжил, но так и не смог вернуться к нормальной жизни. Не знаю, сколько в этом рассказе было правды, сколько Алекс придумал, а где приукрасил, но в конце рассказа он посмотрел на меня и сказал: «Я не знаю, как и когда умру, но я уверен, что никогда не разобьюсь на самолете. Это моя стихия, и она меня не убьет».
Так получилось, что именно эта стихия и убила Алекса.
Мы с Биллом долго ходили по кладбищу под Дайтоной, но так и не нашли, где похоронен Алекс. Старичок в будке при входе снабдил нас картой, и мы подошли к пустому пятачку…
Алекс менялся и никогда долго не оставался в одном имидже, он был то авантюристом, то Дон Жуаном, инструктором у летчиков, преподавателем в университете. Он постоянно менял маски, но в конце ни одна из них не осталась в этом мире. Я положила букет на зеленую лужайку, где, как мы думали, был Алекс.
Билл сел за руль и забыл о том, что было полчаса назад. Он шутил и веселился в предвкушении соревнований по запуску ракет. Неважно, что сделанные им ракеты летели горизонтально или взрывались при взлете. Он считал себя великим конструктором и верил, что когда-нибудь создаст что-то замечательное.
Недавно он позвонил мне и сказал, чтобы я смотрела новости по телевизору. В вечерних новостях объявили, что многомиллионный приз за создание аппарата для туристических полетов в Космос получила команда Билла. В этом его успехе Алекс, разумеется, сыграл не последнюю роль. Надеюсь, Билл это, наконец, понял.