Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

КАПРИЧОС
 
* * *

Отсутствует лишь сыр из всех возможных сфер.
Мы все почти что мыши, мон шер,
Но ты танцуешь вальс, не снимая берц.
Мы тут почти что сдохли, мин херц.
Убийцей заказным отравлен таракан,
И мы почти ползём, а пол почти канкан,
Маккартни так похож на нежилой капкан…
Прошу же, перестан! Будь проще, чувствуй тренд.
Мы тут почти что дома, май френд.



РОМАНС

Я нашёл вас в стогу, и, по мнению стога,
Он ещё не встречал столь прекрасную ногу.
Я нашёл вас в снегу. По признанию снега,
Лучше вас были только фонарь и телега.
Я нашёл вас везде. И везде утверждали,
Что ваш дух из железа, а голос из стали,
Но, пока я выслушивал, вы уходили,
Чтобы вас и ещё где-нибудь находили.
И с тех пор, стоит мне самому потеряться,
Не могу перестать — начинаю смеяться,
Как вдруг слышу из стога: потише, мужик.
Всё ж нога — это вам не латинский язык.



* * *

Когда сличаешь дни своих рождений,
Каких ты ожидаешь подтверждений?
Каких ты вопрошаешь потрясений,
У неба запросив землетрясений?
Кружение от путаниц инстанций,
А голова — откуда? От верблюда.
Чудовище своих метеостанций,
Обманная сквозь поле амплитуда,
Не целый граф, но график — микроклимат
Ещё не гарантирует, но точно
Не всё, что многозначно, многоточно,
Но всё, что нынче лётно, точно мимо,
И ты ещё родишься не однажды,
Когда твой кран безбашенный надвинут
И вновь толкнут на дом многоэтажный,
Потом же завернут, закроют воду
Холодную, любезную народу.



* * *

Кот ползёт. Не лезет в рот пресловутый бутерброд.
Глаз моргнёт, кота найдёт. Год идёт, а кот нейдёт.
Тут сбежался весь народ — всем бесплатный нужен кот.
Ах, какая красота — уговаривать кота!



* * *

Пришла весна, и кошка шерстяная,
Огромная, как маленький медведь,
Уменьшилась и стала незаметной
На шишкинской картине над диваном.
Ты вдруг, привычно фантик разгиная,
Заметишь, что уменьшилось на треть
Число животных маленьких, конфетных,
И, удивлён оптическим обманом,
Конфету съешь. А кошке в вихре дней
Дашь корму, чтобы стала повидней.



* * *

Он громко сел за пианино, к себе придвинув за пюпитр
Вторую скрипку и отринув
                                      всё то, что в ней перемещалось.
Он выкинул нам в яму ноты, махал руками, как арбитр.
Как только заиграл он фугу, и центрифуга завращалась.
Там космонавт доел свой тюбик,
                                                 почистил зубы, об ракету
Резцы сточил, в открытый космос
                                          зашёл открыть ещё что-либо.
Но только форточка смещенья высовывалась из паркета,
И невесомость, как пушинку, в саду раскачивала липу.
Ах, космос, космос, ты играешь,
                                        когда так пламенно рискуешь,
И, композитор, ты рискуешь,
                                      когда с серьёзностью играешь.
А то, что ты одно и то же, ты вряд ли ясно понимаешь,
И плоскостью пренебрегаешь, когда на воздухе рисуешь.



СОБАКА СУДЬБЫ

…Два соседа, Ремнёв и Петров, в огороде сидели, но не
Прибавляли в объёме. Ремнёв пил.
                                                   Петров же, алея, как роза,
Разделял по тарелкам собаку
                                              в надежде, туманной вполне,
Что собака излечит Петрова от туберкулёза,
В чём Ремнёв и поддерживал друга,
                                                   и градус, и весь разговор,
Но внезапно на долю секунды
                                              привиделось будто Ремнёву:
Дядя Костя, который здесь жил и утоп,
                                             посмотрел от калитки в упор
И «пакуйся ты с миром» промолвил,
                                                   и холодом прянуло снова,
Словно стала зима, и поёжился как-то внезапно Петров,
Потому что сосед дядя Костя,
                                      здесь живший и в речке утопший,
Рёк «покайся же с миром» ему.
                                                 И раскачивал в банке улов,
А не как, блин, обычно, в пакете.
                                                 От этого сделалось тошно.
Ничего не сказали друг другу Петров и Ремнёв.
Только выпили, съели собаки немного и выпили снова,
Только много. И Родины воздух казался не нов,
И хотелось свалиться в вулкан
                                        из-под взгляда того ледяного…
Полно, точно ли было? Лежит кошка Дашка клубком,
Будто рыбы беззубо наевшись,
                             и трактор повсюду гоняет, как Бумер.
В ту же ночь что-то выло, а после Ремнёв спалил дом,
А Петров вслед за тем отравился собакой и умер.
Без воды, на ногах не держась, вся дежурная часть
Героически стоя, курила всю ночь от пожара.
Молодому начальнику части казалось,
                                                           что речка, примчась,
Протекала по улице. В дымке берёза дрожала,
Как от холода, только от жара. В реке, как в печи,
Что-то плыло, покоясь, как мир.
                          В вышине плыло облако, равное знаку.
Кошка Дашка одна мудрым зубом сверкала в ночи,
Доедая собаку.



* * *

Опыт предполагает выпад, предпосылает топот.
Пророкот скажет сто раз, и глухие его повесят,
Но он — природное явление,
Как любовь, религия или стихийное бедствие.
Бесы с годами бесят, но проходят все потрясения,
А пророкот имеет последствия.
Опыт предполагает запад, а с запада вся зараза,
Даже заход светила — всё, что тебя смутило,
Но в целом не уместило.
Влетающий в монастырь! Не тырь, но и не топырь.
Нетопырь — не топор, не тополь. Архетип не некрополь.
Вопль охотника громок, а лев тих,
Но что из этого ловче?
Среди беспочвенных певчих
Иногда встречаются ловчие,
Как встречаются гончие среди
Тех, кто всех впереди.
Они догоняют что-то, и ты иди.



* * *

На сломе истории, Торы с веслом,
Считаешь, что здорово нам повезло.
Добро победило прививкой со злом,
И сад соловьиный пошёл на излом,
Светла криогенная камера злого обскура,
И добр полежалый кошак, возлегая на шкуре,
И если ещё ты не сделал прививку от кори,
Привейся от герпеса, так как губа не дура,
А штык молодец. Если каждый плюнет в колодец,
Там будет слюна, что однажды заменит воду,
И если пока сей стереотип не в моде,
Налей полный шприц и быстро введи его в моду.
Там, в моде, как в огороде. В любой погоде
Находишь предлог не полить или не полоть там.
А колокол — лучший памятник Квазимоде,
Чей честный язык — как маятник против плоти.
А ты должен против плоти на сломе истории.
Есть вещи важнее денег и территории,
Но это уже не вещи. О воле силы
Небо вздыхает колоколом России.
Сильно, легко, красиво.



* * *

Пустынный вагон запоздало депо ест,
И шпалы промозглы, как первый этаж.
Мы мирные люди, и наш бронепоезд,
Хоть все говорят, что не наш.
Полоний, что некогда был так отравлен,
И сам теперь стал превосходнейший яд,
Портьере, как флагу, весь список предъявлен
Взаимных обид и наград.
Плеснился мне сон, что дрожащей рукою
Спилил на восходе я ядерный гриб,
И маки вдоль рельсов струились рекою,
Себя замыкающей в нимб.
Вергилий в веригах, что проводником здесь,
Мне путь указал и задраился в люк,
Собаки и ветра блокадная помесь
Метнулась, похожа на глюк.
И вышел на крышу я, замкнутый в полночь,
Где в мёртвой петле проживала страна
Рождение мира, светящийся обруч
И ядерный отсвет окна.



* * *

Профанация черепа — то, что всегда с трудом.
Целились, но промазали дом
(Никто не читает дверь и не смотрит под ноги).
Дворник отметил, что лом был повержен льдом,
И однопутная дама не обхитрила беспутной
                                                                железной дороги.
Каренин хотел вставить слово, но задумался,
                                            от какого слова его фамилия.
Всё в голове было ново, хотя всё — материя.
Солнце сияло, и в глаз залетела корпускула,
Дрогнула мускула, укусила выстрелом.
Заметил пистолет у себя в руке (вдалеке):
Лёд всегда побеждает лом
В перспективе, а выход один — на пути — опасен.
Дворник в закатных лучах был прочти всечасен,
Но работал до двух, переводя дух и, конечно, стрелки.
Профанация черепа — ерунда и для опытной сиделки
Не представляет труда,
Но сейчас нужно встать, как встаёт вода,
Когда кто-то начинает считать океан мелким.



* * *

«Лав ю», — сказал Везувий,
И помпеяне разулись.
В бандероли у каждой роли —
Тектонические усилия воли.
Бандерлоги под каждой пачкой, ближе и ближе,
Земляной червь бечёвки точит и точит
Марку с изображением Маркеса
(Если перевернуть — то Маркса),
Это весь капитал, доступный сегодня почте,
Если уж не считать того, что приходит свыше,
А свыше — пепел и лава, подобны голосу —
Когда так звучат, не важно, что говоря.
Вот и все чудеса, доступные бандерлогосу,
Напечатанному на коробке от словаря.



* * *

Как пусто. Цвета нет, и звука нет вокруг…
А может, белый цвет звучит как вечный звук,
Поэтому на слух, на глаз, на запах лет
Для нас сквозь толщу мух цветов и звуков нет?
То долготы печать. Ты пробовал расти,
Цвести, но не звучать, звучать и не цвести?
Как в нецветущий Рай брести на водопой?
Но, слышишь, не сажай нарциссов над водой!
Не слышишь… И расцвёл Гольфстрим на твой мороз…
Их розовеет сол и соловеет роз,
И плавится река от хлада лепестков,
И в ней туга строка, лишённая веков…
Как перечни долгот, как долготы девиз:
Напьётся только тот, кто выдернет нарцисс.
Так не смотри на цвет… Рука. Грозы укол.
То жаворонок? Нет. То соловей расцвёл.



* * *

90 грамм
Весит скворец
Весь.
А ему говорят — не весь,
А он поёт джаз, а он поёт несть
Числа твоего весла, и сила твоя узла
Морского прочней. Мелькнули
В десять раз тяжелее пули,
В улей лететь в июле
Два крылатых сна –
Пил, но пою ли?
Страна
Опреснённо дремлет в салюте
На чужом салате в каюте,
В зюйде на рейде. Пойте, глазейте,
Огнь батарейте на флейте,
А утром вам —
90 грамм,
БАМ, Бах
И АМ
ИНЬ
ЯН-90 грамм,
Ах,
Пинь-пинь-пинь.