Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

ВРЕМЕНА ГОДА
 
ПЕСНЯ ПРО НОВЫЙ ГОД

I

Какая тебе разница меж сервером и сервизом,
Один может зависнуть, другой может разбиться.
Падение, с левитацией связанное Гринписом —
Оба нельзя выбрасывать, к этому надо стремиться,
А придется.

Не придается значения значимым артефактам:
Носку атланта под ванной, зеркалу в виде медузы,
Родина не продается, но факт остается фактом:
Он был не таким же русским, когда торговал арбузами.
А русское не сдается.

Арбузы остались в прошлом, а яблоки живы ныне.
Они до Нового Года — как годы до нашей эры.
Мы ждем конца и начала, и, одновременно с ними,
Мы ждем продолженья банкета, но требуем только веры.
Не всё хорошо в меру.

Мы знаем, конец и начало, что это одно и то же,
Что этого три по сути и всё это нас рассудит.
Зачем же тогда значенье мы все придаем посуде,
Когда есть предназначенье — при выходе и при входе.

Оно тебя не пропустит — и ты его не пропустишь.
Значенье предназначенья не занизят даже в ломбарде.
Кузнечик трещит и хохочет, запутавшись в бакенбарде,
Кузнец своего счастья, чужого ты не получишь.

Не всё хорошо в меру, а кое-что — в абсолюте,
Но так хорошо, что другое не может быть так прекрасно.
Когда настигает вера, как тень от чашки на блюде,
Тогда отвисает сервер, и всё неизбежно ясно.

Когда ты в своей тарелке — летающей или битой,
Не сам ли себе водитель, не сам ли себе арбитр?
Не сам. Перед Новым Годом не сложно выйти из дома,
Как и пред новым домом не страшно выйти из года.
Но мы, нашедшие воду в пустыне, боимся грома,
Как будто бояться грома почетней, чем пить воду.


II

Чтобы стать знаменитым, нужна песня про Новый год,
Раз в год её будут слушать и, может быть,
В особенно жаркий день, разевая рот,
Подозревая в воздухе возможность пить,
Вспоминая холод и красные руки, целуя металл в уста,
А потом вспоминая гвозди в руках Христа,
Замечая топор и судьбы в своих руках,
Обнаруживая себя в лесу на добыче ёлки.
Так раз в год, как внезапно пробравший страх,
Возникает песня занозою от иголки.

Но теперь не то. Природе даны черты
Человеческие: жажда сырости, жадность снега,
Жалость к павшим. Все декабристы — теперь цветы,
Все глядят в Сибирь, желая её набега.
Вся свобода без воли — картинка. Как word и draw,
Всё — рисунок иль текст. Волхв штопает бок верблюда
И бредёт на свет, имея в руках ведро
С чистым златом, слегка светящимся из-под спуда,
Тусклым золотом, побледневшим в лучах Звезды,
Не имея опричь её никакой узды.
Впереди — угольных ушей ухогорловрач,
Позади — хоть шей, хоть не шей, целый мир — ван тач.
Затевался мир, словно чудо и торжество,
Но в пустыне ни грамма снега под Рождество.

А в такой же декабрь, когда умирал мой дед,
Снега не было жалко природе, а только деда.
А по пояс в снегу ненадолго оставишь след,
Хоть в пустынных песках ты вообще не оставишь следа.
А чтобы стать Дедморозом, нужно оставить песнь,
Чтобы стать Соломоном, нужно лучиться светом.

Посреди пустыни звучала благая весть
И скрипела ель, присмотренная нами летом.



ВЕСДЕНЬ

I

Весна — от слова «вес», и в этом есть
Эффект непродолжительности пьесы:
Грязны и сухопутны стюардессы,
И ни взлететь не светит, ни присесть.
Так, постепенно завершая месть,
Сгибает гравитация процессы
В дождя неполновесные завесы.
Весной все весят вечно, но не здесь.


II

Весна от слова «весь» не ждёт всего —
Не ждёт ни килограмма, ни программы.
Программна монотонность фонограммы,
Вращающей величие его —
Сплошного сорняка на фоне травмы.
Весною всё ужасней ничего.


III

Весна от слова «весть» несётся вскачь
Немногословной почтою России.
Письмо сгорело, раз траву скосили,
Не предвещает поступь неудач,
Казалось бы, — но поступи, попробуй:
В какой грязи свою посеешь обувь,
В такой свой горький опыт обретёшь.
Весной от слова «весть» влечёт на нож.


IV

Но, может быть, весна от слова «сон»,
И нет резона начинать сначала.
Не раз и нас вне жизни выручала
Вторая часть конструкции. Сезон
Начальный обещает слово «осень»,
И снег влетит, сминая насекомых,
Твоих знакомых, птицами искомых,
Из комы выпадая, впылесосит.


V

Весна ясна, как сумерки Ясона,
Темна, как день Гомера. Невесомо
Осадки — гравитации причина —
Склоняются к звезде неразличимо.
Весна от слова «круг», и в этом круге
Мы все грязнеем, умывая руки.


VI

Весна — от слова «вис», и каждый взгляд
Зависимость являет от висенья,
И сквозь поток от казни к вознесенью
Суда плывут, и весят, и висят,
И звукоряд сопутствует крушенью.
Весной был лёд, но весь сошёл на яд.


VII

Вот паводок глядит на поводок,
И если бы сегодня эту моду
Ввели, чтобы опять ходить по водам,
Ходить пришлось бы загодя, и впрок,
И очень много. Ведь весной всегда
Земля — вода в предчувствии суда.



ДВОЙНИК И ЕГО ДНЕВНИК

Есть вещи, что по воздуху плывут,
Хотя бюрократичны выше меры.
Миноблако. В миноблачность минут
Уходят заявления. Примеры?
Чем документ, когда б не актом веры,
Ещё мог быть? Бумага ловит крик
Доверия и шёпот упованья.
Как сущему, ему дано названье:
Приказ, Распоряжение, Дневник.

Сухая — неопасная строка,
Не плавиться в неё, не растворяться.
Дыхания боятся облака,
Но письменного слова не боятся.
Дыхания — дыхание само —
Фонетики бежит и избегает.
Портрет, запечатлевшийся в трюмо,
Точнее звукоряда попугая.

Миноблако, миноблако само
В него сквозит, мне дождь ниспровергая.

Миноблако, замоблоко, и.о-
блако, флакон блокадного разлива,
Иль шлакоблок, крошившийся счастливо
На камне? На песке? Не всё ль одно
И то ж? Не всё. Прекраснее всего
Двойник и отражение его.

Миноблако изменится! А я?
Миноблако рассыплется. Земля
Вберёт его, как первый поцелуй.
Миноблако! Минобразом минуй!

Иль заминируй. Облако весной
Страшнее бездны и несёт грозу.
Посмотришь вниз — и облако внизу,
Посмотришь ниже — и опять со мной
Сомнения — сомнамбулы ума
Иль даже облродина сама!
Само пришло миноблако, и гром
Перевернул пространственный огром,
И грянул газ, и свет пришёл в село,
Моноблако ревело и цвело,
И ливень ворох брошенных бумаг
Подписывал, ссылаясь на овраг…

Структуры не уходят. Изменив
Свой облик, порождают отпечатки,
Сквозь пальцы видят, кто остался жив,
И протирают землю, сняв перчатки,
И не бегут последствий обновлений,
Свершившихся на базе заявлений,
В обозе, проявившемся в неврозе,
Когда и стадо коз подобно розе…

Воистину весенняя гроза
Сродни официальной процедуре.
Бюраппарат стекает, как слеза,
На фотоаппарат в овечьей шкуре,
Шумит дневник — он к этому привык,
Гештальт психует в штамп, речёт двойник:

Заявленное сбудется, но не
Заявленное сбудется вдвойне.



ЛЕТНЯЯ ГРОЗА

I

…Изображать из себя пустоту
Глупо, как в лупу ухо совать
От конференции и индукции.
В такую погоду хочется встать
Под какую-нибудь металлоконструкцию,
Чтоб она улетела подальше,
Предвещая твою судьбу
Как явления постприроды
Или шабаша на бегу.
Мчись и ты, как будто Элли — не эллин.
Грозы предпочитают заметных заветной цели.
Пусть циклоп погоды хлыст у природы вырвал,
Но, когда ешь рыбу, помни, чей это символ.
И в конце концов чувствуй, что ты — это тоже рыба,
И циклоп шёл на убыль, когда ты с водою прибыл,
Затопил этот город, грозу пропустил сквозь тело.
Грозы — это не мы. Им трудно иметь пределы.
И циклоп не ухо в лупу совал, а глаз
Перед тем, как в лупе молния взорвалась,
И металлоконструкция пела себя в воде,
Потому что гроза не любила других людей.
…Стопудовая мошка треножится у виска.
Как ни мойся в реке, тотошка — твоя башка.
Пусть рулетка не русская, ты — националист,
А такие циклопы редко идут на свист.
Вот летит над дорогой единственный павший лист.
Вот шагает министр, проигравший планету в твист.
Вот увидел циклоп, как движется гармонист,
А вечерний ветер солнечен и лучист.
Тут циклоп грозовой увидел, как смотрит клоп,
И закапал циклоп, заплакал тогда циклоп,
И растроганный клоп внезапно в слезе утоп…
Гармонист написал, что претензий он не имел,
Как умел. Но при этом белел, как мел.
А по улице влажной шествовал в стрекозал
Металлический эллин, пряча свои глаза.


II

Ливануло. Всё небо стало — одни глаза,
И оно смотрело, как птицы мира летят в леса,
Где в намокшей шапке заботливый дед Мазай
Им махал руками и громко кричал «Банзай!»
Полотенца, намокнув, нам обеспечили римский вид,
И одна лишь природа знала, что он сулит.
Ливануло — и вот мы в Ливах.
Львы сидят на понурых ивах…

Мчится мчица мчайка на майке в районе лба.
Ты снимаешь майку — и это твоя судьба.
После лезешь в воду, и это судьба воды —
Перетечь природу, поставленную на дыбы.

Львы уже не рычат, поскольку всё в мире — плебс,
Чайка с майки с победным кличем слетает в лес,
Мы в воде, как мальки плотвы, как фонтан кита,
Как портрет акведука с функциями моста.

Но под гнётом гнуса встревоженный кипарис
От его кишения произрастает вниз,
И моргает небо в сто рецессивных глаз,
В виде нас Афродита выходит — на этот раз…

Станем пеной, кремом от солнца, чем-то ещё,
Ведь судьба, как хомяк, выкладывающий из-за щёк
Гардероб, холодильник, будущее, порошок
Для машинной стирки, часы… Вот и дождь прошёл.

Возвращаются птицы, а значит, уходят львы.
Удивлённо глазницы неба: то были вы?
Словно хамелеон-хомяк засверкал глазами,
Языком в лесу выискивая Мазая.
Полотенце слиняло, и кожа сиреневеет,
Освещаемая закатом в конце аллеи…

Рыбы Нила, увы, ленивы.
Будем живы — поедем в Фивы.



* * *

Рельеф погодой заполняем. Туман на лужу нагоняем,
Скрываем холм во весь свой рост.
И солнце в зеркало глядится, благоухает медуница,
И облака, раскинув хвост,
Давай линять на мхи, откосы, луга, аптеки и берёзы…
Погода — следом. Смерч и буря,
Гром сытой мухи в абажуре!

Эстетика — её начало от самых первых ямщиков,
В своём конце не означала, что был такой иль был таков.
Архиепископ Мир Ликийских,
По-детски — Дедушка Мороз,
Вздымает столп александрийский,
Как ветви зимние берёз.
Что дети? Радостные крики, шуршащий фантик,
Земляники
Весёлый вкус. Я не боюсь
Склонить свой век к закату сада,
Чтоб с соловьиною досадой
Слетался голубь на союз
Главы орла с другой главой.
Но две главы, пожалуй, много,
Палач влачится одноного, полупечальный и живой,
И вот уже идёт отседа… Погода — двигатель беседы.

Но всё-таки из двух Никол в конце концов наступят оба,
Пока же вялый разговор течёт от клетки до микроба,
Летает время, ходит птица, уж прошлое не повторится,
Длиннее день порой, чем два.
Вдруг кинешь семечек на почву —
А к лету ты получишь почту
От отправителя письма.
Пока же спи, дичай, угрюмый,
Стихи слагай и прозу думай,
Как думает она сама:
Птенец гнезда не покидает, пока не стукнет 40 дней,
И голубь бронзовый летает над спящею страной моей.



* * *

Это не туча лишает блика
Лист, похожий на лес,
Это не зверь, что уснул под липой,
И хвост его — манифест.
И это не то, что со мной случилось,
В чём не был я виноват,
И не отраженье, что не возвратилось,
Когда я пришёл назад.
Не то, как сказали нам, добровольцам —
Винтовки добыть в бою.
Как я, без ноги, вспоминая кольца,
Ответил: я постою,
Как я постоял, побежал, и вышел,
И всех повёл за собой,
Не старый вокзал с одинокой лыжей,
С которой никто другой,
Не этот взрыв, навсегда и разом
Пустивший птицу ко дну,
Не взгляд жены, что имеет разум
Не спрашивать про войну.
Нет, что-то другое. Не тень короче
Стала, как зимний день.
Не память моя возвратилась к ночи,
Откуда зияет тень.
Но только уходит солдат к другому —
Пусть через много лет,
Даже когда умирает дома,
Где дочери и рассвет.
Туда, где ржевский котёл кипучий,
В землю своей земли,
В гнездо подснежников, в прах колючий,
Куда и братья легли…

Нет, это не зимы летят, не годы,
Не люди и имена.
Это стучит в тишине свободы
В сердце земли война.



* * *

Градус боли порой не понизит бемоль,
И диез не возвысит ползущую грусть,
И бекар не отменит высокую боль,
И поэт не забудет, что знал наизусть.
Я стою здесь и знаю, что слева река,
В километре к востоку отсюда река,
Я не вижу её, как не знает строка
О звезде, как звезда в небесах высока.
Я осока, которой дрались на реке,
Понарошку фехтуя, рисуя в песке,
Подметая следы на утиной воде
И не зная, что их заметает везде.
Но сейчас, кто стоит, тот звучит, тот идёт,
Головой на восток не вертит, не вернёт,
Только кажется мне, что сейчас на реке
Прежний я, прежний ты и осока в руке.
И мы смотрим на запад, как холод дохнул,
Чей-то взгляд ледяной, незнакомый пока.
Я не слышу реки замерзающей гул,
Но я вижу над старой рекой облака.