Сергей Киселев
Серёжку Киселёва не узнать было нельзя. Он хоть и с бородой, но вид у него всё тот же — долговязый Иванушка из русской сказки.
За эти пятьдесят лет Сергей Олегович Киселев стал кандидатом медицинских наук, заведующим гепатологическим отделением консультативно-диагностического отделения Московского областного научно-исследовательского института им. М. Ф. Владимирского (МОНИКИ) и главным специалистом Министерства здравоохранения Московской области по гипербарической оксигенации.
Забравшись, на сцену, он весело приглашал всех лечиться у него в барокамере, потому что это волшебная вещь, она сделает нас бессмертными. Мы смеялись и почти верили.
Наши мальчики — Боря Сухачевский с женой, Саша Легков, он сегодня заведует хосписом. Женя Кузнечихин — детский хирург, Гена Серёгин — профессор, седой, элегантный.
Когда стало ясно, что больше опоздавших не будет, народ потянулся под крышу. Моросил дождик, было прохладно. Во дворе, справа от входа стоял небольшой памятник — бюст Пирогова. Его при нас не было. Зато в вестибюле тогда возвышался Иосиф Виссарионович Сталин. Институт в те времена носил имя вождя народов, и лишь в пятьдесят шестом году стал назваться именем Пирогова. Так что заявления абитуриенты писали на имя Сталина, а дипломы получали с именем Пирогова.
Вестибюль был таким же — темноватый, мрачный, величественный. Мощные мраморные колонны подпирали потолок. Колонны были прорезаны каннелюрами — такими вертикальными желобками, и это придавало им некоторую даже лёгкость. Пространство вестибюля было, конечно, изрядно испорчено: у входа выгорожена стеклянная большая будка для охраны, турникет, коридоры вообще не просматриваются, там всё перестроено. Но эти колонны, мраморная лестница на второй этаж — всё то же, наша alma-mater.
Римма попыталась попасть в Мраморный зал на втором этаже, но он оказался закрыт. А мы направились в первую аудиторию, по лестнице на второй этаж. Аудитория тоже была совершенно такой же, как полвека назад. Крутым амфитеатром кверху, деревянные узкие стулья с откидывающимися сиденьями, деревянные смыкающиеся «парты» с полочками под верхней доской. Протиснуться в щель между сиденьем и столешницей довольно трудно. Особенно если учесть, что наши габариты изменились.
Разместились, расселись — примерно так же, как раньше на лекциях. Немного нас оказалось. Посчитали — сорок семь человек. А было, кажется, триста на факультете.
За столом на возвышении — наша инициативная группа: Постников, Ляля Олейник и Бэла, фамилии которой не удалось запомнить. Ляля Олейник вообще-то Майя, Майя Павловна, но для своих по-прежнему Ляля.
За эти пятьдесят лет Сергей Олегович Киселев стал кандидатом медицинских наук, заведующим гепатологическим отделением консультативно-диагностического отделения Московского областного научно-исследовательского института им. М. Ф. Владимирского (МОНИКИ) и главным специалистом Министерства здравоохранения Московской области по гипербарической оксигенации.
Забравшись, на сцену, он весело приглашал всех лечиться у него в барокамере, потому что это волшебная вещь, она сделает нас бессмертными. Мы смеялись и почти верили.
Наши мальчики — Боря Сухачевский с женой, Саша Легков, он сегодня заведует хосписом. Женя Кузнечихин — детский хирург, Гена Серёгин — профессор, седой, элегантный.
Когда стало ясно, что больше опоздавших не будет, народ потянулся под крышу. Моросил дождик, было прохладно. Во дворе, справа от входа стоял небольшой памятник — бюст Пирогова. Его при нас не было. Зато в вестибюле тогда возвышался Иосиф Виссарионович Сталин. Институт в те времена носил имя вождя народов, и лишь в пятьдесят шестом году стал назваться именем Пирогова. Так что заявления абитуриенты писали на имя Сталина, а дипломы получали с именем Пирогова.
Вестибюль был таким же — темноватый, мрачный, величественный. Мощные мраморные колонны подпирали потолок. Колонны были прорезаны каннелюрами — такими вертикальными желобками, и это придавало им некоторую даже лёгкость. Пространство вестибюля было, конечно, изрядно испорчено: у входа выгорожена стеклянная большая будка для охраны, турникет, коридоры вообще не просматриваются, там всё перестроено. Но эти колонны, мраморная лестница на второй этаж — всё то же, наша alma-mater.
Римма попыталась попасть в Мраморный зал на втором этаже, но он оказался закрыт. А мы направились в первую аудиторию, по лестнице на второй этаж. Аудитория тоже была совершенно такой же, как полвека назад. Крутым амфитеатром кверху, деревянные узкие стулья с откидывающимися сиденьями, деревянные смыкающиеся «парты» с полочками под верхней доской. Протиснуться в щель между сиденьем и столешницей довольно трудно. Особенно если учесть, что наши габариты изменились.
Разместились, расселись — примерно так же, как раньше на лекциях. Немного нас оказалось. Посчитали — сорок семь человек. А было, кажется, триста на факультете.
За столом на возвышении — наша инициативная группа: Постников, Ляля Олейник и Бэла, фамилии которой не удалось запомнить. Ляля Олейник вообще-то Майя, Майя Павловна, но для своих по-прежнему Ляля.