Нина Сёмина
Нина Семина в нашем девчоночьем студенческом хоре была самой тихой. Если она поднимала свои большие светлые глаза, то нас как будто обдавало теплом. Молчаливая, застенчивая, за все шесть лет нашего обучения в институте она, кажется, ни разу не повысила голоса. Но рядом с ней как-то сразу утихали споры и воцарялся мир.
Приехав из провинциального Липецка, Нина в Москве так и не стала своей, студенческая раскованность и бесшабашность не шли ей, она тихо и упорно училась, не отвлекаясь на развлечения и столичные соблазны. И если мы в общежитии создали что-то вроде студенческой коммуны ─ дружной, шумной и не слишком организованной, то Нина жила у родственников, спокойно и чуть вдалеке от нас, но всё же близко, всей душой благодарно принимая нашу дружбу. Ощущение тихого света при воспоминании о нашем совместном пути во время учёбы ─ главное, что осталось в памяти. И лишь теперь мы поняли, что скромность нашего быта, наша всеобщая бедность, непритязательность в привычках всё, что пыталось стереть с нас блеск молодости, всё же не погасило этого внутреннего света.
В ту пору я уже начинала писать стихи, и первое моё стихотворение ─ простое, полудетское ─ было о ней, о Нине.
Приехав из провинциального Липецка, Нина в Москве так и не стала своей, студенческая раскованность и бесшабашность не шли ей, она тихо и упорно училась, не отвлекаясь на развлечения и столичные соблазны. И если мы в общежитии создали что-то вроде студенческой коммуны ─ дружной, шумной и не слишком организованной, то Нина жила у родственников, спокойно и чуть вдалеке от нас, но всё же близко, всей душой благодарно принимая нашу дружбу. Ощущение тихого света при воспоминании о нашем совместном пути во время учёбы ─ главное, что осталось в памяти. И лишь теперь мы поняли, что скромность нашего быта, наша всеобщая бедность, непритязательность в привычках всё, что пыталось стереть с нас блеск молодости, всё же не погасило этого внутреннего света.
В ту пору я уже начинала писать стихи, и первое моё стихотворение ─ простое, полудетское ─ было о ней, о Нине.
Ты шла спокойно и легко,
В неведомые дали глядя.
И дождь стеклянною рукой
Тихонько твои плечи гладил.
И небо, светлое, как ты,
Задумалось и замолчало.
И осень прятала цветы
В прозрачной тишине кварталов.
И сердце в этот поздний час
Росло и ширилось, и пело…
Ты шла, не поднимая глаз,
И небо над тобой светлело.
В неведомые дали глядя.
И дождь стеклянною рукой
Тихонько твои плечи гладил.
И небо, светлое, как ты,
Задумалось и замолчало.
И осень прятала цветы
В прозрачной тишине кварталов.
И сердце в этот поздний час
Росло и ширилось, и пело…
Ты шла, не поднимая глаз,
И небо над тобой светлело.
После окончания института Нину распределили на Алтай, и там, в городе со сказочным названием Змеиногорск, она работала несколько лет. Потом была клиническая ординатура в Ленинграде, а дальше ─ возвращение в свой Липецкий край. Сначала ─ больница в Липецкой области и, наконец, родной Липецк. Здесь Нина Семина ─ после замужества Нина Яковлевна Маркова ─ и трудилась двадцать пять лет, заведуя отделением Липецкой городской детской больницы. Отличник здравоохранения, ветеран труда.
Вспоминая её в институте, я внезапно понимаю, что Нина была очень красива — особой, тихой, светящейся красотой, которая не уходит с возрастом.
Сейчас Нина живёт, как все пенсионеры в глубинке. У неё дочь-инвалид, которую она вырастила одна. На лето они выезжают в деревню, к сестре. Нина никогда не жалуется, и во время нечастых телефонных разговоров я чувствую её тихую улыбку.
Вспоминая её в институте, я внезапно понимаю, что Нина была очень красива — особой, тихой, светящейся красотой, которая не уходит с возрастом.
Сейчас Нина живёт, как все пенсионеры в глубинке. У неё дочь-инвалид, которую она вырастила одна. На лето они выезжают в деревню, к сестре. Нина никогда не жалуется, и во время нечастых телефонных разговоров я чувствую её тихую улыбку.