Женю Сойнову — для своих просто Женьку — мы знали с наших семнадцати, оказавшись в одной группе. Сначала институтские группы были довольно большими, потом нас разбили на группы поменьше, и вот эти малые коллективы, человек по десять-двенадцать, и стали главными студенческими сообществами, такими гнёздами, где мы набирались медицинской мудрости, и где вырастала наша девчоночья дружба.
Женька в нашем маленьком коллективе была всеобщей миротворицей. Любой конфликт, даже самый пустяковый, её до крайности расстраивал, и она тут же принималась всё улаживать, всех успокаивать, то и дело восклицая:
— Да что уж вы, девчонки!
И это «да что уж вы!» почему-то действовало, страсти утихали и оказывалось, что в самом деле, какие пустяки!
Женька — тоненькая, хрупкая, почти невесомая. Её узкое детское личико было немного вытянуто вперёд, словно интересуясь, какая она там, жизнь? И вся она была похожа на молодую любопытную лисичку, очень хорошенькую и ласковую. Из всех институтских дисциплин Женька выбрала акушерство, и на практических занятиях в родильном доме вся светилась от умиления и восторга при появлении на свет младенца. На нас этот процесс в большинстве случаев производил впечатление фильма ужасов. А Женька млела и восторгалась. Она и работала потом всю жизнь в отделении грудничков, в детской больнице, выхаживая самых тяжёлых малышей.
Жила Женька с тёткой и братом Колей. Тётя Маня, тогда уже не очень молодая, собственной семьёй не обзавелась и растила как своих детей. В детстве Женя и Коля жили в Чембаре, городке Пензенской области, впоследствии переименованном в Белинский. Родителей они потеряли рано, и тётя Маня заменила им и мать, и отца.
Семья была интеллигентной — потомственные врачи. Дед Аркадий Фаддеевич Сойнов вообще был знаменитым медиком. Заслуженный врач РСФСР, кавалер ордена Ленина. Крупный хирург, Герой Труда, о нём даже есть статья в Большой Российской энциклопедии. Настоящий земский врач, его помнят и почитают и в наши дни.
О нём, рассказывая об истории своей семьи, написала на страницах Интернета дочь Жени Люба, Любовь Геннадиевна Волкова-Пьянова — певица, солистка ансамбля «Красная звезда».
Младший брат нашей Женьки Коля в нашей студенческой жизни не появлялся, но слышали мы о нём постоянно. Женька то и дело вставляла в разговор — «Ой, Колька мой!..» — и следовал какой-нибудь рассказ о младшем братишке, который всегда был для неё светом в окошке.
После института Женька уехала по распределению в Калужскую область, и там же отыскался для неё Гена. Гена был гуманитарием по призванию и филантропом по душе. С Женькой они полностью совпали по своим внутренним параметрам. Наивные, доверчивые, не слишком удачливые в деле приспособления к неласковой жизни, они, тем не менее, держались друг за друга с преданностью близнецов.
Получилась удивительно устойчивая, какая-то органичная семья. Выросли дочери, появился внук. А у Женьки всё тот же детский звонкий голос и то же «ой, да что уж вы!» И огородно-садоводческие заботы на маленькой даче, и переживания о старшей дочке, махнувшей на гастроли за океан — певица! И страхи за младшую, которая неожиданно решила заняться бизнесом. И досада на Гену, который как не слишком зарабатывал в молодости, так и сейчас не слишком зарабатывает. Зато готов часами заниматься делами социального центра или судьбой какого-нибудь обез-доленного неудачника.
Вся жизнь этой в общем-то обычной семьи была крепко спаяна любовью, совершенно не дряхлеющей с годами. А Женька всё чаще сокрушалась, что вот у её братишки Кольки никак жизнь не складывается. В первом браке он овдовел, второй был очень неудачным — жена попалась корыстная, непорядочная, развелись. Коля выпивать стал. Тётя Маня его жалела и незадолго до смерти «отписала» ему квартиру у метро «Динамо», где они с Женькой выросли.
Хотя, когда тётя Маня стала совсем немощной, Женька забрала старушку к себе и не один год ещё ухаживала за ней, уже лежачей. Было бы понятно, если бы квартира эта досталась Женьке — если не полностью, то хотя бы наполовину. Но тётя Маня, добрая душа, считала, что у Жени всё есть — дом, семья. А у Коли ничего не осталось, и здоровье плохое, и выпивает он. Может, при квартире какую-нибудь хорошую женщину найдёт, всё у него образуется…
Не образовалось. Коля старел, выпивал, спасаясь от непонятной тоски и неприкаянности. Это подтачивало здоровье и не приносило облегчения. Когда становилось совсем худо, пугался, что умрёт, звал сестру, и Женька прилетала к нему, выхаживала, укоряла, сочувствовала. Он был для неё всё тем же мальчиком, любимым братиком Колькой, и она мечтала, чтобы нашлась какая-нибудь добрая душа, заботилась о нём, он же такой хороший! Сестринские заботы кончились тем, что как-то у Женьки Коля познакомился с Инессой, и вскоре они стали семьёй.
Женя, отработав по распределению пять лет в Доме ребёнка в Ермолино Калужской области, в конце, концов, оказалась в Зеленограде, где и живёт до сих пор.
Около сорока лет в детском отделении Зеленоградской городской больницы № 3 (сегодня это Городская клиническая больница им. М. П. Кончаловского) она лечила самых крохотных и самых тяжёлых детишек оставаясь такой же открытой, душевной, наивной девочкой, какой мы её знали в студенческие годы. И такой же преданной своей профессии, и такой же самоотверженной…
Работу ей пришлось оставить несколько лет назад — семья, подрастающий внук, дочери требовали её забот и внимания. Очень тосковала первое время, больница ей даже снилась. Но потом жизнь вовлекла её в своё повседневное русло. Построили небольшой дачный домик на участке земли неподалёку, появились садоводческие хлопоты, огородные… Проблемы детей, сложный подростковый возраст внука — всё это занимало её до такой степени, что встречались мы весьма редко, и всякий раз это было событием.
Иногда эти события были печальны. Так четыре года назад, в марте 2016-го, мы вместе провожали в последний путь нашу Римму. Римма Хомчук всегда была любимой подругой нашей Женьки, она восхищалась ею, интересовалась её жизнью. Жалела её — сын далеко в Штатах, она одна, в одиночестве ей плохо. Они перезванивались, а иногда мы встречались. Как-то я пригласила их в Дом учёных, на концерт нашей литературной студии, где я выступала. Эта тёплая встреча с Риммой оказалась последней.
Наши сверстники уходят. По ком звонит колокол… Но когда слышишь такой знакомый, такой девчоночий голос Женьки в телефонной трубке, тяжёлый груз возраста становится невесомым.
Недавно мы повстречались у неё дома, в Зеленограде, благо я отдыхала в пансионате неподалёку.
Женя мало изменилась — беспокойная её душа попрежнему сопереживает и ближким, и дальним, за всех волнуется и готова всем помочь. Возраст, конечно, обесцветил краски юности, но у неё та же улыбка, тот же голос и та же способность к состраданию.
Дети выросли, давно обзавелись своими семьями, и внук Серёженька вымахал в бородатого добра молодца. А Женя — всё та же Женька, а Гена — всё тот же Геночка.
Сегодня они вдвоём обитают в той же квартире, где поселились ещё в пору, когда начинал строиться город-спутник Зеленоград. Хотя и виделись мы четыре года назад, но я всё-таки подумала — узнаем ли друг друга. Стареем…
Мы договорились встретиться у станции Крюково, на конечной остановке автобуса, который шёл мимо нашего пансионата, а оттуда уже вместе, на другом автобусе, к ним. Чтобы я не запуталась в дороге с пересадками. Запутаться — это я умею.
Из окон автобуса я рассматривала город. Он тонул в такой густой зелени, что да — поистину Зеленоград! Деревья всё большие, высокие, просто лес густой. А в этом лесу — город. Современный, с огромными красивыми корпусами жилых домов и всем, что человеку нужно для того, чтобы жить, создавать науку, писать книги или музыку…
Благополучно доехав до Крюкова, я оказалась на рыночной площади, куда меня привёз автобус. И тут я увидела рядом странное существо, сидящее на большой полукруглой скамье. Это была скульптура, похожая на большой серый мешок или даже комок пластилина, плюхнувшийся на сиденье и слегка растёкшийся по нему. В пластилине проступало человеческое лицо с огромным носом. Руки были сложены на толстенном животе, а ноги подобраны в йоговской позе. Он был потрясающе уродлив, но его поза, выражение… Отрешённый и спокойный, пластилиновый уродец философски размышлял о чём-то, ожидал чего-то…
Несмотря на явную карикатурность этой фигуры, она вызывала улыбку. Сидящий был смешным и всё же симпатичным. Сидит. Ждёт. Готов к долгому ожиданию. Надеется на лучшее. Но он же мне знаком, где я его видела? Ну, конечно, видела, в Интернете! У него и имя есть. Но какое?
Народ на остановке то прибывал, то убывал, на скамейке усаживались пассажиры, ставили свои пакеты, сумки… Никто на серого сидельца и не смотрел. Он, видимо, давно уже стал привычной деталью привокзальной площади. Подбежал молодой парнишка — очень славная живая физиономия, в руках телефон, уши закрыты наушниками. — Простите, пожалуйста, вы не напомните, как зовут это чудо? Парнишка вытащил из ушей наушники, замер на секунду, потом хлопнул себя по лбу: — О! Ждун! — Спасибо! Конечно, Ждун!
Версии появления этого милого создания разные. Говорят, что молодая мама в очереди к врачу слепила его для малыша, чтобы ему не было скучно и страшно. Потом выложила в Интернете, и персонаж неожиданно всем понравился, стал страшно модным и получил прозвание Ждун. По официальным данным того же Интернета, он был сотворён голландской художницей, скульптором, и представлен на конкурс, объявленный Лейденским университетом для одной из больниц. Идея —ждите и надейтесь, всё будет хорошо.
Появление Ждуна на рыночной площади Зеленограда объяснялось буднично: фирма-подрядчик, взявшаяся благоустроить рынок, поставила — точнее, посадила его здесь для привлечения покупателей. Сиделец произвёл впечатление неоднозначное, появились испуганные протесты. Но вскоре все привыкли и даже, похоже, полюбили Ждуна, как ориентир для встреч. Продавцы тоже не возражали, привокзальная шаурма и прочая еда стали лучше продаваться.
Мальчик с телефоном между тем уселся с ним рядом, и вскоре к нему прибежала девочка. Свидание. Всё правильно.

Наконец, после нескольких звонков и недоумений появились мои друзья. Они никак не могли взять в толк, возле какой-такой скульптуры я нахожусь! Сроду не было здесь никаких скульптур! Старые зеленоградцы, они это произведение уличной скульптуры не видели, и мне пришлось показать им эту достопримечательность местного рынка.
Женя показалась мне бледной и усталой, годы, разумеется, сказались, но, тем не менее, мы узнали друг друга, шумно обрадовались и отправились к ним. Знакомая квартира будто стала меньше, теснее, её трёхкомнатность как-то не ощущалась, в узких коридорчиках вдвоём не разойдёшься, и всё говорило о необходимости ремонта. Но она была набита книгами, коврами, дорожками, множеством домашних вещей. Обжитое, согретое, привычное и любимое жилище, где семья провела не один десяток лет.
Внук вскоре появился — красивый, вежливый юноша, с умным интеллигентным лицом, обрамлённым небольшой ухоженной бородкой. Поздоровался и ушёл к себе. Серёжа живёт с ними, дедушкой и бабушкой, так ему удобнее. Родители — дочь и зять, оба служители искусства. Зять — певец, довольно известный, солист серьёзного ансамбля, дочь тоже поёт, но в последнее время почти не выступает. Серёже двадцать пять, и образование есть, и здоровье, а работу найти по душе — трудно. Да, внук в поиске, а проблема отцов и детей не исчезнет никогда…
Мы расположились вокруг стола, над которым колдовал Геночка. Фрукты, торт, вино… И, конечно, воспоминания, разговоры.
Женя, отдавшая сорок лет Зеленоградской детской больнице, сравнительно недавно на пенсии, а Геночка, профессиональный социолог, не бросает свою работу до сих пор. Выросли дочери, вот и внук вырос… А Женя всё переживает за всех, особенно, конечно, за внука, он для неё всё ещё ребёнок.
И вся эта большая семья, как и многие другие семьи, держится на них, моих чудесных ровесниках, ставших седыми и не слишком здоровыми, но что наша жизнь без их мудрости, доброты и тепла!