Москва была грандиозной. Магия столицы завораживала и притягивала. Возможность учиться здесь, в главном городе Советского Союза, была тем счастьем, о котором мечталось в послевоенном полуголодном детстве. Медицина представлялась благороднейшим служением науке. Мечта становилась явью.
Собеседование в приёмной комиссии прошло легко и было почти формальным. Моя золотая медаль в ту пору позволяла поступить без экзаменов почти в любой вуз. Ответив на несколько благожелательных вопросов о моих планах на будущее, я стала студенткой педиатрического факультета 2-го Московского медицинского института имени Иосифа Виссарионовича Сталина. Да, именно так.

Имя этого старейшего медицинского института менялось много раз за его долгую жизнь. Ещё в прошлом веке, в 1906 году, на Московских высших женских курсах был создан медицинский факультет. Затем курсы преобразовали во Второй Московский государственный университет, из которого в 1930 году выделился самостоятельный
Вто-рой Московский государственный медицинский институт (2-й МГМИ). И с 1946 по 1956 год он носил имя советского вождя. Лишь в 1956 году вуз получил имя выдающегося русского хирурга и анатома Николая Ивановича Пирогова.
А в 1966 году в связи с 60-летием институт имени Николая Ивановича Пирогова был награждён орденом Ленина, после чего стал известен как Второй Московский ордена Ленина государственный медицинский институт имени Пирогова (2-й МОЛГМИ). В дальнейшем, с 1991 года, наша alma mater вновь стала университетом — Российским государственным медицинским университетом (РГМУ). Сегодня название звучит ещё торжественнее — Российский национальный исследовательский медицинский университет имени Николая Ивановича Пирогова.
Но вся эта эволюция тогда была для нас далёким будущим. Хотя… Поступили мы в институт, носящий имя Сталина, но выпускниками были уже из института имени Пирогова, успев привыкнуть к этому имени.

На маленьком любительском снимке наша 20-я группа. Сентябрь 1954 года. Мы только что поступили, мы ещё даже не студенты, вчерашние абитуриенты. Снимок не цветной, чёрно-белый. Совсем дети, по семнадцать лет. Мальчики — фуражечки, пальтишки, гордый вид. Девочки — почти у всех косички, скромные одёжки, радостные улыбки, ожидание счастья…
Первые дружбы возникали сразу. Как-то вдруг оказывалось, что вместе очень интересно, и что и Лера Максимова, и Инна Монакова — самые лучшие девчонки на свете. Лера Максимова — рассудительная, очень правильная девочка, длинные косы, большие круглые очки, немного беспомощный близорукий взгляд. А Инна Монакова совсем другая — уверенная, быстрая, обо всём у неё своё суждение. Лера чёрненькая, а Инна беленькая.
Они так и дружили до самого выпуска. Потом Лера уехала работать в свою Воронежскую область, в Россошь, откуда она и приехала в Москву, а Инна — на Урал, в Пермский край. Там Инна и осталась работать, дойдя до уровня доцента кафедры педиатрии Пермского института усовершенствования врачей.
А я оказалась в союзе пяти — Инесса Стракшус, Римма Хомчук, Женя Сойнова, я — Люся Саницкая, и Ниночка Сёмина. Последняя — Ниночка Сёмина — звучала для нас только так — Ниночка. И эти девочки почти всегда были в моей жизни, даже теперешней, на позднем склоне. Да, выросли, вырастили детей и внуков, состарились, а всё — девочки!

Это о нас, тогдашних, пел Берковский:

В общежитии, куда я было отправилась, задержаться мне не позволили, места были нужны своим, новички должны были устраиваться сами.
Начались скитания по съёмным углам. Как правило, это и были койки в углу какой-нибудь комнаты в коммуналке, вместе с хозяйкой. Быт старых московских коммуналок был весьма специфичным и требовал немалых душевных сил. И хотя я была закалена своим спартанским детством, всё же мне не раз приходилось менять своё местожительство, спасаясь то от пьяных соседей, то от накалённых скандалов обитателей этих «вороньих слободок». И тут появилась Тэт.