Виктория МАМОНОВА
Поэт. Живет и работает в Санкт-Петербурге. Место работы — СПбГУПТД. Автор многих публикаций и книг. Член Союза писателей ХХI века с 2021 года.
Поэт. Живет и работает в Санкт-Петербурге. Место работы — СПбГУПТД. Автор многих публикаций и книг. Член Союза писателей ХХI века с 2021 года.
ТАЮЩИЙ ЛЕД
* * *
* * *
Объедки объектов в чешуйчатом блеске
болотных пайеток
в распаде падежном, в разладе движений
то явят себя в безбрежном тумане,
то утекают с манной
обмана.
Многозадачные дни и аморфные ночи
пригоршни созвездий на ставке очной
с актом творения
рисуют схемы и целые сцены
из новых контекстов.
Мы — в прежних текстах,
в холеных светских и полусветских беседах,
возможно, сведущи — возможно, ложно,
но все же мы узнаем друг друга,
хотя душно в тщедушном и беспадежном скольжении.
Мы — тени и тайные знаки на стенах пещеры;
на наш древний ужас
взирают ушастые постчеловеки и звери нечутко,
и это на самом деле жутко.
Какое падение!..
О где вы, Центавр, Водолей, Волопас?!
О где вы, Персей, Орион и Пегас?!
Куда делись Рысь и Павлин, и Цефей?
В каком измерении исчезли с камер, воедино слились?
Все буквы молчат.
Чеканит данность свой ход и шаг,
от описаний уходит в сад, где все созвездия сияют враз,
но здесь прервется любой рассказ.
А подсмотревший уходит в штопор и вверх, и вниз,
как преступивший порог значений рецидивист,
поскольку «о чем нельзя говорить»,
о том и подумать не получится
без последствий.
болотных пайеток
в распаде падежном, в разладе движений
то явят себя в безбрежном тумане,
то утекают с манной
обмана.
Многозадачные дни и аморфные ночи
пригоршни созвездий на ставке очной
с актом творения
рисуют схемы и целые сцены
из новых контекстов.
Мы — в прежних текстах,
в холеных светских и полусветских беседах,
возможно, сведущи — возможно, ложно,
но все же мы узнаем друг друга,
хотя душно в тщедушном и беспадежном скольжении.
Мы — тени и тайные знаки на стенах пещеры;
на наш древний ужас
взирают ушастые постчеловеки и звери нечутко,
и это на самом деле жутко.
Какое падение!..
О где вы, Центавр, Водолей, Волопас?!
О где вы, Персей, Орион и Пегас?!
Куда делись Рысь и Павлин, и Цефей?
В каком измерении исчезли с камер, воедино слились?
Все буквы молчат.
Чеканит данность свой ход и шаг,
от описаний уходит в сад, где все созвездия сияют враз,
но здесь прервется любой рассказ.
А подсмотревший уходит в штопор и вверх, и вниз,
как преступивший порог значений рецидивист,
поскольку «о чем нельзя говорить»,
о том и подумать не получится
без последствий.
* * *
Пряничный город разрастался бетонными кварталами и суши-барами
в хаосе разнообразия
бродячих цирков и балаганов, виртуозных мошенников и артистов,
а также лицеистов
до наводнения 2020 г. — по григорианскому календарю;
2563 г. — по буддийскому; 4717 г. — китайскому; 2076 г. — самватскому;
1398 г. — персидскому;
5780 г. — еврейскому, до потопа 1441 г. — по исламскому календарю.
Понятное притягивает однажды понятое «само собой» вдвойне —
радость узнавания, —
но номадическое беспокойство дичает без новизны и кочует «в себе».
Туристическое любопытство всеядно и поглощает город проворней,
чем Сван — пирожное «Мадлен».
Вот глубина одного квартала удаляется размеренно, почти пошагово,
не нарушая геометрии стен.
Серая дымка фасадной линьки смягчает цвета, как на полотнах Марке.
Воздушные гимнасты
в закадровом вальсе вносят легкий контраст в автоматизм извне.
И так — до следующего квартала,
где обратная перспектива перекраивает распределение антиматерии
и пустоты мира,
где дома-корабли идут на быстром ходу под рваными парусами,
грозя погрести туриста
под штукатуркой, канализационными трубами или электросетями;
бедняге ступить некуда:
но он зажмурится — профиль, анфас — да и останется жив и горазд.
В полдень на центральной площади
дома дрогнув раздвигаются, чтобы сомкнуться в солярный круг —
подобие цирковой арены.
Здесь клоун-висельник и незадачливый прыгун, гигант и лилипут
ручной енот, крысиный взвод — на шахматной доске,
а наш турист — нигде,
но он зажмурится по сценарию — и эфирно пребудет во всем, а все — в нем.
Понятное гравитирует однажды понятое, чтобы удостовериться в себе,
но опровергается сомнением.
Если достоверно только сомнение, то до ближайшей остановки ума —
рукой подать.
После наводнения первыми вышли из воды грифоны и сфинксы,
потом выплыла золотая антилопа,
поднялся в небо змей Кецалькоатль, восстановился крысиный взвод;
вода ушла, и сотни акров
захватили полупрозрачные ромашки и маки, пырей и кашка кое-где.
в хаосе разнообразия
бродячих цирков и балаганов, виртуозных мошенников и артистов,
а также лицеистов
до наводнения 2020 г. — по григорианскому календарю;
2563 г. — по буддийскому; 4717 г. — китайскому; 2076 г. — самватскому;
1398 г. — персидскому;
5780 г. — еврейскому, до потопа 1441 г. — по исламскому календарю.
Понятное притягивает однажды понятое «само собой» вдвойне —
радость узнавания, —
но номадическое беспокойство дичает без новизны и кочует «в себе».
Туристическое любопытство всеядно и поглощает город проворней,
чем Сван — пирожное «Мадлен».
Вот глубина одного квартала удаляется размеренно, почти пошагово,
не нарушая геометрии стен.
Серая дымка фасадной линьки смягчает цвета, как на полотнах Марке.
Воздушные гимнасты
в закадровом вальсе вносят легкий контраст в автоматизм извне.
И так — до следующего квартала,
где обратная перспектива перекраивает распределение антиматерии
и пустоты мира,
где дома-корабли идут на быстром ходу под рваными парусами,
грозя погрести туриста
под штукатуркой, канализационными трубами или электросетями;
бедняге ступить некуда:
но он зажмурится — профиль, анфас — да и останется жив и горазд.
В полдень на центральной площади
дома дрогнув раздвигаются, чтобы сомкнуться в солярный круг —
подобие цирковой арены.
Здесь клоун-висельник и незадачливый прыгун, гигант и лилипут
ручной енот, крысиный взвод — на шахматной доске,
а наш турист — нигде,
но он зажмурится по сценарию — и эфирно пребудет во всем, а все — в нем.
Понятное гравитирует однажды понятое, чтобы удостовериться в себе,
но опровергается сомнением.
Если достоверно только сомнение, то до ближайшей остановки ума —
рукой подать.
После наводнения первыми вышли из воды грифоны и сфинксы,
потом выплыла золотая антилопа,
поднялся в небо змей Кецалькоатль, восстановился крысиный взвод;
вода ушла, и сотни акров
захватили полупрозрачные ромашки и маки, пырей и кашка кое-где.
* * *
Спешит треска на нерест — метать икру
в целях практической реализации
смысла рождения;
по пути микроводоросли отщипывает,
склизких мальков глотает;
идет, не останавливаясь на сон-отдых.
Мысль думает: что такое океан?
Существует ли океан как среда обитания,
может, он — иллюзия,
зыбкая молекулярная рябь,
усиленная косяками и беглыми стаями рыб?..
Есть ли океан снаружи, как и внутри,
по ту сторону от плавников и чешуи?
Слышат ли океан звезды и материки,
безмозглые хрящевые?..
Лангусты, крабы, омары и сказочные киты
какими свойствами наделены?
Не успела треска сморгнуть,
как увидела жабры мокоя прямо перед собой,
но не стала прерывать его храп и свист,
зубастый акулий покой,
а подобрав чешуйки прошмыгнула
тихо-тихо мимо.
в целях практической реализации
смысла рождения;
по пути микроводоросли отщипывает,
склизких мальков глотает;
идет, не останавливаясь на сон-отдых.
Мысль думает: что такое океан?
Существует ли океан как среда обитания,
может, он — иллюзия,
зыбкая молекулярная рябь,
усиленная косяками и беглыми стаями рыб?..
Есть ли океан снаружи, как и внутри,
по ту сторону от плавников и чешуи?
Слышат ли океан звезды и материки,
безмозглые хрящевые?..
Лангусты, крабы, омары и сказочные киты
какими свойствами наделены?
Не успела треска сморгнуть,
как увидела жабры мокоя прямо перед собой,
но не стала прерывать его храп и свист,
зубастый акулий покой,
а подобрав чешуйки прошмыгнула
тихо-тихо мимо.
* * *
Пока вещи спят
— а они пока спят, —
ничто не препятствует их наименованию.
Со спящими вещами
можно делать все, что заблагорассудится:
проводить между ними неоновые параллели,
удлинять примерами,
выстраивать аллели или разбивать на атомы,
сталкивать в метафорах, подменять в синекдохах,
собирать в матрешечные системы и соты.
Пока вещи спят — долго ли, коротко ли, —
ничто не мешает сводить их с ума,
проговаривая медленно и монотонно,
что они — вовсе не вещи, а пучки воспринятых свойств —
кто и когда читал их всерьез?..
что вопреки любому ответу можно поставить под вопрос
природу вещности и вещесвойств.
Но когда вещи проснутся,
любые способы наименования
окажутся условными и непостоянными.
— а они пока спят, —
ничто не препятствует их наименованию.
Со спящими вещами
можно делать все, что заблагорассудится:
проводить между ними неоновые параллели,
удлинять примерами,
выстраивать аллели или разбивать на атомы,
сталкивать в метафорах, подменять в синекдохах,
собирать в матрешечные системы и соты.
Пока вещи спят — долго ли, коротко ли, —
ничто не мешает сводить их с ума,
проговаривая медленно и монотонно,
что они — вовсе не вещи, а пучки воспринятых свойств —
кто и когда читал их всерьез?..
что вопреки любому ответу можно поставить под вопрос
природу вещности и вещесвойств.
Но когда вещи проснутся,
любые способы наименования
окажутся условными и непостоянными.
ПУАНСЕТТИЯ
На плутовской Эриде,
облетающей Солнце плотным снежком,
гномы залили каток.
Когда она совершит круг обращения,
на далекой Земле
заалеет рождественский цветок.
А пока летит-летит Эрида,
ее бескрайние нивы пересекают на коньках
сатиры и оры, титаны и эринии.
Говорят, мигранты с Земли —
выдуманный, не вполне существовавший народ,
спутанный мыслекод.
Между вспышками лилы
Эрида созерцает цвет земных биозабот,
листья магмы, тающий лед.
облетающей Солнце плотным снежком,
гномы залили каток.
Когда она совершит круг обращения,
на далекой Земле
заалеет рождественский цветок.
А пока летит-летит Эрида,
ее бескрайние нивы пересекают на коньках
сатиры и оры, титаны и эринии.
Говорят, мигранты с Земли —
выдуманный, не вполне существовавший народ,
спутанный мыслекод.
Между вспышками лилы
Эрида созерцает цвет земных биозабот,
листья магмы, тающий лед.