Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Юрий ПРОЗОРОВ
Киров


Прозоров Юрий Борисович - родился в 1963 году в г. Киров. Образование высшее, МИНХ имени Плеханова. Работал экономистом, аналитиком, маркетологом, преподавател ем, слесарем, дворником, копирайтером. Печатные публикации в журналах "Аврора", "Новый берег", "Южная звезда". Публикации в интернет-изданиях. Проживает в г. Владимир.


ВОРОТА РАЗДОРА


В прошлом элитная пятиэтажка в центре города, но двор в доме проходной. Рядом улица с частным сектором, да и вообще район рядом с центром, здесь довольно много прохожих. Ходят редко, человек двадцать или тридцать за день. Но жителям, сплошь бывшим сотрудником обкома КПСС и их детям, внукам, не нравится. Решили отгородить двор воротами и оградой хотя бы с одной стороны. Собрали деньги, ворота с калиткой и кодовым замком, заборчик полметра высотой в сквере рядом с воротами.
Ходить перестали. Но два мусорных бака оказались за воротами на территории дома. У частного сектора рядом проблема - как выбрасывать мусор. Недовольны и мусоровозы: каждый раз нужно отпирать ворота. За год замок на воротах ломали раз двадцать. Тогда один бак выставили за ворота.
Но ворота и замок на калитке ломали снова и снова. Потом его заменили, но уже через месяц он был сломан опять.
Мусорные баки то делили между домом и улицей, то перемещали на территорию дома, то обратно. Так было несколько раз. От этого один бак часто ломался, его меняли, а потом перестали, так и стоял сломанный.
Дом вешал объявления, здесь же, на заборе. Чтобы перестали бросать мусор где попало, не ломали замок, не лазили через забор.
Замок, ворота и забор снова ломали и гнули. Чинили, но ломали опять.
Калитку на время сняли вообще, мусорные баки переставили на улицу, остался лишь замок на воротах. Но и его постепенно выбросили мусорщики. Дом повесил новый замок.
Прошел год. Калитку повесили снова, сделали новый кодовый замок.
Но замок с ворот снова сломали, калитка все время открыта, все переломано и погнуто, створки ворот больше не закрыть как нужно, болтаются и скрипят на ветру вместе с замком. Внутри решетки ворот выломаны две железных палки и можно лазить свободно. Крайняя секция одной створки выломана, так что ворота закрывают на ивовый прут. Вытащили и бросили на землю, погнули, сломали и часть ограды. Участок ограды у ворот из-за выломанного куска, который поставили тут же, тоже стал калиткой. Черное гальваническое покрытие на металле ворот почти везде облезло. Ветер разметает мусор из двух баков. Вороны собирают еду.
Кто-то шел мимо и даже остановился посмотреть на все это. Из соседнего дома вышел мужчина, заметил его взгляд и с усмешкой сказал: "Война закончена."


ЖЕКА БУЙНЫЙ


Капитан Евгений Буйницкий, дежурный по центру связи, высокий, со строгим лицом, никогда не шутит и не треплется зря. Это знали все.
Но он всегда необыкновенным образом был и нестрогим и спокойным, ровным и не придирался, один никогда не писал солдат в рапорт. С ним было как положено. Только с ним.
Про него солдатский фольклор сочинил две почетные строчки в поэме об узле связи:
"Жека Буйный, он не спит:
Сатурн мечтает запалить..."
"Запалить." в смысле поймать ночью традиционно спящих в аппаратной связистов.
Мог всю ночь молча сидеть в комнате начальника с сержантом и солдатом, глядя на лампочки узлов связи, слушая доклады, но удивительно - его как раз за это и уважали.
Офицеры на узле под Москвой на последней стадии рывка к столице были или блатные от деревьев московских генералов и полковников или полные придурки, либо же безразличные ко всему. Первых и последних примерно пополам. Да, еще майор Семка, забавный и добрый украинец, увлекательно говоривший со всеми по полчаса как Тарапунька. Была еще
пара похожих на него "чудаков". Но Буйницкий был только один. Хотя он не делал абсолютно ничего, чтобы стать легендой.
Однажды я сделал формальную ошибку, пропустив не ту телеграмму. Буйницкий вызвал меня и сержанта и тот тоже сказал все честно. Я ответил, что телеграмма была ежедневной, а ничего не сделал, так как решил, что сержант - не солдат и знает сам.
Буйницкий промолчал. Мы подумали, что оба в рапорте. Но там ничего не появилось.
Он почти всегда говорил словно сам с собой, но четко слышал собеседника, чаще диалог не получался, его просто побаивались. Его это совершенно не беспокоило, хотя, возможно, просто не показывал вида. И никогда не говорил впустую, так, чтобы что-то сказать. Мог за смену не сказать ни слова, и хоть бы кто-то стал трепаться про него, что молчун или нелюдим.
Однажды весенней ночью он все же вдруг разговорился и рассказал нам с ивановским сержантом Жильцовым, как в восточной Германии они ночью в дождь тянули кабель и, когда солдат-водитель в машине засыпал, он сам садился за руль. Потому солдат спал в кабине, а он вручную проверял совершенно грязный кабель.
Единственный, наверное, на всем узле связи, никогда не спал ночью. Сидел, иногда даже с закрытыми глазами, но все знали, были уверены как в своем ремне: Жека не спит.
Никогда не кричал, не ругался, даже не повышал голос как почти все офицеры.
Но в день ВВС однажды в начале смены негромко сказал перед строем: "Мы с ва-ми наши самолеты никогда в глаза не видели, мы - простые связисты, но ведь что может быть лучше неба?!"
Он переехал в мой город, на пенсии. Жил в новом доме, обычной пятиэтажке, но с хорошим видом на центр города. Вид просто потрясающий. Пару раз видел издалека и сразу угадал его. Однажды встретил на улице, и он явно узнал меня. Просто понял по взгляду. Я поздоровался, он ответил, чуть, краешками сухих губ, улыбнулся. Узнал, нет, не знаю, но думаю, что да.
Я вижу как он идет домой, походка бойкая бодрая, спина прямая, она будет такой всегда, нет, не улыбается, не смотрит по сторонам, но он только такой. Ему уже за семьдесят. Улыбаюсь: "Жека...!"


840 КВАДРАТНЫХ МЕТРОВ


Симпатичный, толстый мужчина лет шестидесяти, с легкой бородкой и забавной чуть всклокоченной прической, очень бодро встал перед камерой и стал рассказывать. Говорит с сильной одышкой, но быстро и понятно: "Дача старая, довоенная, бабка с дедом строили, еще до войны, тогда здесь давали участки. Был домик метров на сорок квадратных, теперь я довел до восьмисот сорока. Три этажа, десять комнат, кухня, веранды, обсерватория, подвал и чердак, гараж, конюшня, сад, качели и баня. Все полностью своими руками, ну, поначалу чуть помогал друг, за это мы с ним шашлычок с пивом закрутили раза так три. Но живу я тут теперь один. он чуть грустно улыбнулся и кивнул три раза, явно вслед своим мыслям: Я как-то по природе человеконенавистник."
Камера следует за ним, телевизионщики молчат, редактор кивает. Она знает, когда нужно подсказать, что говорить. В этом случае все нормально: человеку есть, что высказать и показать, ее помощь не нужна.
Продолжает: "Вот построил, общая площадь 840 квадратных метров, три этажа, даже есть обсерватория, настоящая, пусть с деревянным куполом. Я ведь астроном по образованию."
Зашли в обсерваторию, он объяснил, что сейчас свет не подключен, но так купол может вращаться, то есть все как положено, пусть не лучшая в мире, но на свои деньги, а в Мособласти скорее в личном пользовании и не по заказу одна такая.
"А может и в России. У меня было три мечты, ну, материальных. Обсерватория, конь и УАЗик. Обсерватория работает. Конь уже у соседей, залезть на него с таким весом как у меня опасно. Для коня. и для меня. УАЗик есть, даже не один, да уже не больно нужен." как-то, словно извиняясь, открыл гараж, показал УАЗик, сразу закрыл.
Они все же договорились о том, что соседи дадут залезть на коня. Посидел и чуть проехался. Улыбнулся. Конь выглядел спокойно. С тем же чуть виноватым видом слез. Рассказал, что при его комплекции дочь с трудом помогала ему сесть на коня и сейчас боится, что лошадь при таком весе не выдержит.
Снова встал перед камерой, уже с легкой усталостью, чуть грустно говорил: "Про-дал свою квартиру в Москве. А жена и дочь уехали в Москву. Жена сказала, что двадцать лет тут отмучилась, больше не может. А я в Москве жить не хочу, вся эта суета пустая, эти московские гадости, что делают друг другу, не для меня. Мне здесь лучше."
Опять чуть улыбнулся и пошел дальше, продолжая на ходу: "Мне нравится жизнь здесь, я сам себе хозяин, а там, в Москве, я да и все мы никто и зовут нас никак."
Встал у стены дома, взялся за нее рукой, опять, будто чуть извиняясь, улыбнулся: "Да, я как бы построил все это для себя и вот живу один. - он, снова словно раскаиваясь, посмотрел куда-то в сторону: Но ведь построил!"
Опять неярко и чуть грустно улыбнулся, но в глазах вновь, где-то уже третий раз за интервью, ярко засветился тот задорный огонек, что вспыхивает или у негодяев, или у людей творческих и увлеченных, идеалистов.
"Построил ведь, все это я." вновь улыбнулся всей мимикой, но теперь уже весело и задорно, лишь в глазах на минуту заснула легкая грусть.