ДМИТРИЙ БУРАГО
Представляем стихи Дмитрия Бураго, коренного киевлянина. Любой, кто с ним общался, знает: он открытый, щедрый, скромный человек со своей позицией и достоинством. Это совсем не тот эрзац творца, который замесили затейники "революции гидности" (достоинства). Дмитрий уверен, что контакты между людьми, радость живого общения чрезвычайно важны, кто бы какие помехи ни городил.
Как литератор он ставит перед собой важные задачи: возрождение и развитие лучших традиций украинской культуры и художественных знаний, распространение научной гуманитарной мысли. Он ежегодно проводит международную научную конференцию "Язык и культура" им. проф. С.Б. Бураго (названа в честь его отца). Также преподаёт на кафедре русской и зарубежной литературы Национального педагогического университета им. М. Драгоманова. Лауреат ряда премий, в том числе Международной премии им. Арсения и Андрея Тарковских (2011). Сейчас Дмитрий Сергеевич готовит новый сборник стихотворений "Край". Представляем некоторые из них.
Владимир Сухомлинов
Как литератор он ставит перед собой важные задачи: возрождение и развитие лучших традиций украинской культуры и художественных знаний, распространение научной гуманитарной мысли. Он ежегодно проводит международную научную конференцию "Язык и культура" им. проф. С.Б. Бураго (названа в честь его отца). Также преподаёт на кафедре русской и зарубежной литературы Национального педагогического университета им. М. Драгоманова. Лауреат ряда премий, в том числе Международной премии им. Арсения и Андрея Тарковских (2011). Сейчас Дмитрий Сергеевич готовит новый сборник стихотворений "Край". Представляем некоторые из них.
Владимир Сухомлинов
Будет дождь о добре и зле
Край
Откупиться временем, оправдаться судьбой,
отмахнуться, пойти вразнос!
Вдаль уходит берег, открыт и бос,
а за ним по пятам прибой.
Что ты скажешь, когда всерьёз
от сюжета линий косится жизнь?
Что ты примешь из небылиц отчизн
за чужую землю, в которой рос?
Посмотри, под небом висит курдюк –
будет дождь о добре и зле,
а потом от солнышка на осле
развернётся нивою чёрный луг.
Не жалей, обиды умеют ждать –
этот скарб не вывезешь со двора,
не пропьёшь, не выплачешь почём зря
за родного отца и мать.
Вереницей по небу пылят возы –
солонее слов тишина,
где родился, туда война
опрокинет то-сё на весы.
Гирьки ловкие: вздох – под дых!
А вокруг чужеродный смех.
Где подвох? Меж этих и тех
никогда не будет своих.
Между нами – пир забытья
в колее повседневных бед.
А причина родства – свет
и рождественская кутья.
За прицелом следит боль.
Вылетает на свист смерть.
Освещает замыслов верть
неотомщённая кровь-смоль.
От косматых жнивьём полей
до излучины цепких лоз
речью, всеми корнями врос,
чтобы звук был верней:
у Днепра колокольный свод –
от Дуная до Дона хор,
слово ходит в дозор,
окликает под сердцем плод.
Только песне ответ держать
за своих, за чужих, за тех…
Берег свой продолжает бег
в беспроглядную гладь.
Клубок
Не елей, не воск еловый, не слеза –
слово за слово, как жизнь глаза в глаза,
сердце за сердце, а горе в горний свет,
так и трудится молитва тыщи лет.
Так и трудятся лампадки у икон,
у гранита и у мраморных колонн,
у подножья корабельных вековых
гулких сводов, упованьем налитых.
От свечи свеча сплавляет шёпот в хор,
озаряется в узилище простор,
от письма к письму, от сроков-сороков –
так огонь меняет контуры оков,
так в трагической задумке бытия
смысл артачится в пределах забытья,
выбирая то, что будет, что уже
растворилось в мираже и мятеже.
Время – пряжа, слово за слово – виток,
нить потянешь – поведёт кружить клубок,
словно кто-то проговаривает жизнь,
да без удержу – за буковки держись,
словно кто-то кличет издревле тебя,
былью-небылью признанье торопя.
Не елей, не воск еловый, не слеза –
слово за слово, как жизнь глаза в глаза.
Моё зарубежье
Откупиться временем, оправдаться судьбой,
отмахнуться, пойти вразнос!
Вдаль уходит берег, открыт и бос,
а за ним по пятам прибой.
Что ты скажешь, когда всерьёз
от сюжета линий косится жизнь?
Что ты примешь из небылиц отчизн
за чужую землю, в которой рос?
Посмотри, под небом висит курдюк –
будет дождь о добре и зле,
а потом от солнышка на осле
развернётся нивою чёрный луг.
Не жалей, обиды умеют ждать –
этот скарб не вывезешь со двора,
не пропьёшь, не выплачешь почём зря
за родного отца и мать.
Вереницей по небу пылят возы –
солонее слов тишина,
где родился, туда война
опрокинет то-сё на весы.
Гирьки ловкие: вздох – под дых!
А вокруг чужеродный смех.
Где подвох? Меж этих и тех
никогда не будет своих.
Между нами – пир забытья
в колее повседневных бед.
А причина родства – свет
и рождественская кутья.
За прицелом следит боль.
Вылетает на свист смерть.
Освещает замыслов верть
неотомщённая кровь-смоль.
От косматых жнивьём полей
до излучины цепких лоз
речью, всеми корнями врос,
чтобы звук был верней:
у Днепра колокольный свод –
от Дуная до Дона хор,
слово ходит в дозор,
окликает под сердцем плод.
Только песне ответ держать
за своих, за чужих, за тех…
Берег свой продолжает бег
в беспроглядную гладь.
Клубок
Не елей, не воск еловый, не слеза –
слово за слово, как жизнь глаза в глаза,
сердце за сердце, а горе в горний свет,
так и трудится молитва тыщи лет.
Так и трудятся лампадки у икон,
у гранита и у мраморных колонн,
у подножья корабельных вековых
гулких сводов, упованьем налитых.
От свечи свеча сплавляет шёпот в хор,
озаряется в узилище простор,
от письма к письму, от сроков-сороков –
так огонь меняет контуры оков,
так в трагической задумке бытия
смысл артачится в пределах забытья,
выбирая то, что будет, что уже
растворилось в мираже и мятеже.
Время – пряжа, слово за слово – виток,
нить потянешь – поведёт кружить клубок,
словно кто-то проговаривает жизнь,
да без удержу – за буковки держись,
словно кто-то кличет издревле тебя,
былью-небылью признанье торопя.
Не елей, не воск еловый, не слеза –
слово за слово, как жизнь глаза в глаза.
Моё зарубежье
В.А. Москвину
Моё родное зарубежье –
Всей русой осени безбрежье –
Париж, Харбин.
Распахнутые судьбы свету,
Затерянные письма где-то –
Нью-Йорк, Берлин.
От Адриатики до Чили
Родною речью окрестили
Чужую даль.
Где Пушкин в изголовье с детства
Был спутником изгнаний, бедствий…
И только жаль,
Что нас всё больше за границей –
Раздел наш множится и длится,
Как сон чужой.
Варшава, Вильнюс… Киев где же?
Неужто тоже в зарубежье
Руси святой?
Всей русой осени безбрежье –
Париж, Харбин.
Распахнутые судьбы свету,
Затерянные письма где-то –
Нью-Йорк, Берлин.
От Адриатики до Чили
Родною речью окрестили
Чужую даль.
Где Пушкин в изголовье с детства
Был спутником изгнаний, бедствий…
И только жаль,
Что нас всё больше за границей –
Раздел наш множится и длится,
Как сон чужой.
Варшава, Вильнюс… Киев где же?
Неужто тоже в зарубежье
Руси святой?