КОММУНИСТИЧЕСКАЯ УЛИЦА, 102, ХРАМ БОРИСА И ГЛЕБА

Воля, и неволя, и свобода воли...
Дайте что-нибудь от душевной боли...
Сумерки. Дела — как сажа бела.
Сумерки. Вечерние колокола...
Дерево выводят из-за угла,
И дерево выходит из-за угла.
И грехам, и потерям счет давно потерян,
А из Красной книги выходят звери
И два быка, белые, как облака...
Дерево, как памятник, стоит на пути,
Дерево, как сторож, не отводит взгляд...
По ветру, по улице лист летит,
Ветер переменится — вернется назад.
Вот такой на ветру поворот судьбы,
Область притяжения кругла, как ноль.
Обоюдоострая впереди ночь.
То клаксона выкрик, то стон трубы.
Сумерки распахивают свои крыла,
Ни свободы, ни воли — никого нет...
Дерево входит из-за угла,
Переходит улицу на красный свет.


* * *

Школа? Да, но летние каникулы...
Ходит лошадь имени Калигулы.
Заседание сената на бревне,
Поиск истины в недорогом вине...
С папиросами сенаторы сидят
И на лошадь с умилением глядят...
Лошадь — дура: ничего не понимает...
Или дурой притворяется, скотина,
От крапивы головы не подымает...
Школа? Да, но нелегко в ученье,
Даже если летние каникулы...
Посещенье паче просвещенья...
Беспокоят вражеские идолы...
Хорошо в сенате заседать...
Но пора идти германцев воевать...
Снова в Африке неважные дела...
И Персида из соседнего села...


* * *

А ночами здесь темный лес...
Каждый сам себе тать и вор...
В темноте череда чудес...
Серый волк, серебряный бор...
Было дело: свет и огонь —
За Жар-птицей в дальнюю даль...
Добрый был у меня конь:
Только кости остались. Жаль.
Трудный возраст, самообман.
Тихих дудок ночной хор...
...Это я, царевич Иван,
И на волке еду верхом...
Волк, скотина, слопал коня,
Сам теперь стал незаменим:
Вот сейчас зарежут меня,
Волк отыщет и оживит.
В темноте у Москвы-реки
Травы, шлюзы и муть воды...
Верный серый скалит клыки:
Знает зверь: не избыть беды...
Неоконченный разговор,
Недосказанная тоска...
Серый волк, серебряный бор...
Елки, пальмы... Река Москва.


* * *

У могильщика штык, и совок,
И песок, и тяжелая глина.
У охранника дверь и замок,
В сердце ночь и в мозгах паутина.
У садовника штык и совок,
Чудо-розы, компостные глыбы.
У удильщика тесный садок,
В нем большие веселые рыбы...
...Нам никак без веселых нельзя,
Без веселых мы жить не готовы...
И такая смешная стезя,
Что ни жизнь, повторяется снова.
У разбойника верный топор,
Острый нож или что-нибудь вроде...
И не пойман, а значит, не вор,
Он кругами по улицам ходит.
У священника ряса и крест...
И амвон, и словесное стадо...
Приискание выгод и мест
Или чаянье Чуда и Сада...
У меня ни того, ни сего
И совсем ничего своего...
...Привязали два легких крыла,
Обещали полет в неизвестность...
День как день. Ни кола, ни двора
И вокруг незнакомая местность.
...Неужели уже не успеть...
Не проверить, блаженны ли нищие...
Над чужими дворами взлететь,
Задевая шершавые крыши...


ЗАКЛИНАНИЕ

...Уходи, уходи, беда,
В высокие провода.
Уходи, досада и боль,
В металл, где тысячи вольт.
Не может уйти беда:
Летает туда-сюда.
В электрических проводах:
То на запад, то на восток
Бежит электрический ток
Над нашей жизнью простой
С установленной частотой:
Над ритмом наших сердец
Всего-то пятьдесят герц...


* * *

Тяжела столичная ноша...
Участь горькая, нехорошая...
Каждый вечер на Красную площадь
Выходят Рубикон и Рубиконша.
Выходят веселые, неразлучные,
Прогуливаются, улыбаются,
Ничему судьбой не наученные,
На придурков не обижаются.
Каждый вечер на Красную площадь,
На вокзальную Красную площадь
Выходят те, кто попроще.
Девочки и другие,
Веселые, дорогие...
Но ямы наши бездонны,
Дела наши беззаконны,
Мысли смешанны, бездомны...
Качаются наши троны...
...И все-таки — каждый вечер,
Веселые и хорошие,
И в дождь, и в холодный ветер
Рубикон выходит и Рубиконша.


НА 81-Й ПСАЛОМ

Сказано: вы боги, чада Божии...
Для чего, как люди умираете?
Как наемные солдаты пропадаете?
...И Земли колеблется подножие...
Правый Бог среди богов рассудит...
Для чего же сами судим мы неправедно?
Всякий грезит: ближнего погубит...
Никого уже на свете не полюбит,
Ни надежды не узнает, ни отрады...
Несознанье, недоразуменье...
Общее и частное падение...
Бог вздохнет, и Землю поколеблет...
Но Его наследье во языцех...


* * *

Открываю книжный шкаф,
Вылезает Голиаф.
Я страдаю и грущу:
Не найду мою пращу.
Несмотря на юность вида —
Далеко мне до Давида...
Но дурацкий Голиаф
Снова скрылся в книжный шкаф.
Опасаясь Голиафа,
Не открою больше шкафа...


* * *

Хочет чуда Чудо-Юдо...
С Чудой-Юдой нету сладу...
Ветер дует не оттуда
И несет, чего не надо.
Дождь идет, когда не просят,
Все равно: весна ли, осень...
Все равно, равно, равно...
Вычислено, решено.
Все равно... Но не скорблю:
Я теперь тебя люблю.


* * *

Поворот, другой поворот...
То собака, то кашалот...
Я, наивный, как бегемот,
Выхожу из своих болот...
Выхожу из своих теснот,
Из печальных своих глубин...
Но — дал Еко мне до высот,
Полных снега и вечных льдин,
Я наивный, и я один...
По российским глухим местам
Грех бежит за мной по пятам,
Как охотник с большим ружьем...
Я наивный... Все суета...
Может быть, как-нибудь проживем...


* * *

Нам и свет сегодня не светел...
И погашен свет не для нас...
Не имеющие билетов,
Опоздавшие на сеанс,
Мы идем по белому свету,
Не допущенные в мечту,
Не имеющие билета,
В странно светлую темноту...