Интеллигенция, ау…
Тебя не видно и не слышно…
Вчера была как на юру,
да вот теперь, считай, вся вышла…
Как будто вышла за черту,
что отделяла её прежде
от масс, приписанных к труду,
не умственному уж, конечно,
и растворилась в массе тех,
кто не живёт, а выживает,
кто ради мизерных утех
мозгов все соки выжимает.
А выживание несёт
сограждан мимо сути жизни,
суть коей – помыслов полёт
во всей их праздности капризной…
А наслажденье жизнью есть
свершённых планов ликованье,
их состоявшаяся песнь,
а не занудство выживанья,
когда все силы на прокорм
направлены забитым людом,
а радость – как в кино попкорн
на фильме пошлом или скудном…
Интеллигенция, тебе
сегодня априори стыдно,
что нет тебя нигде теперь,
а самозваная элита
интеллигенцией никак
считаться попросту не может,
поскольку воплощает мрак,
который, лишь сгущая, множит…
И вот уж не видать ни зги
во тьме сгустившегося мрака,
где разлетелась на куски
владельцев дум былых ватага…
Интеллигенции теперь
не стало в прежнем, давнем смысле,
как будто бы её за дверь
спровадили из нашей жизни…
И тих мой безутешный плач
по вдруг исчезнувшей прослойке,
и с этой дамой, столь нестойкой,
свёл счёты времени палач…


* * *

Мой стих – перпетуум-мобиле мечты
и впредь слагать
                       рифмованные строки
среди беспечных мыслей тесноты
в наш новый век,
                       который вновь жестокий.
Век издевается над помыслом добра,
куражится опять
                       над здравым смыслом,
его со мной нечестная игра
аукнется вновь
                       послевкусьем кислым.
Он продолжает замысел совка,
хотя тот и закончился банкротом,
им снова правит твёрдая рука
манерой, что присуща обормотам.
С упорством,
           что маньяку лишь под стать,
и лучшего достойным примененья,
он прёт, как обмишурившийся тать,
прёт в никуда, точнее, к пораженью.
И план его – одна ошибка сплошь,
что больше вновь,
                       чем преступленье даже,
ибо им правит каверзная ложь,
что кончится заведомою лажей.


* * *

Я смотрю угрюмо и понуро
на мельканье быстротечных дней,
всюду уходящая натура
в жизни незатейливой моей.
Всё проходит молча и жестоко,
как за это НЕЧТО ни держись…
Всё судьбой отмерено по срокам,
как сама заманчивая жизнь.
И уходят знаковые люди,
давние знакомые мои,
и редеет смысл текущих будней,
что густым всегда был искони…
Так редеют прежние желанья
смыслу будней нынешних в пандан,
и как этой вести в оправданье
сникнул было начатый роман…
Не успел как будто оглянуться –
вот и лето красное прошло,
и уже ноябрь дубравой куцей
шебаршит с ветвями наголо.
А потом зима со мной простится,
и весна шальная тут как тут…
Я смотрю бесстрастным очевидцем
на житухи тающий маршрут…
Вот и вы из тихой моей жизни
рано так, внезапно так ушли,
и по вам пожизненную тризну
стерегут моей печали патрули…


Баллада сирени

Салют сирени раскрасил скверы,
в лиловых вспышках её кусты,
и ароматные гроздей перлы
как гимн проснувшейся красоты.
Весна впервые без вас резвится,
впервые скверы цветут без вас,
ушедшей, бывшей любви царицей,
чей образ свят, как иконостас.
Я помню – ветви ломал сирени,
из них слагая для вас букет,
и перед вами склонив колени,
вручал букет, как любви завет…
Сегодня молча иду я мимо
кустов сирени,
не рву ветвей,
но аромат их – как зов любимой,
мне дарит память свет наших дней…
Вы были женщиной необычной,
такой, наверно, была Лилит,
такой вы мне представлялись лично,
я горд, что был у вас как фаворит.
Вы так любили весны цветенье
и, сидя вечером у окна,
вдыхали запах кустов сирени,
их аромат был как вкус вина.
Меня оставив в уединении,
с тоской безмолвной о вас, Лилит,
вы снова рядом, как куст сирени,
что ароматом к себе манит.
Я помню, как мы гуляли в парке,
что на глазах у нас парком стал…
Мы были с вами красивой парой,
разя завистников наповал…
Союз греховный наш, как явленье,
какому нет дел, что это грех,
благословлял парк своей сиренью,
благословлял наш любви успех…
Вы были замужем, и я тоже
женатым был, но для нас любовь
меж нами,
судьбы наши итожа,
царила, словно песня без слов.
Мы так тянулись всегда друг к другу,
как будто таилась душа в душе,
и не представляли нашу разлуку,
которой быть не должно вообще.
Сегодня я в нашем с вами парке
не появляюсь, боюсь слегка,
что предо мной
                       вновь картиной яркой
предстанет образ ваш наверняка.
Я представляю, как слёзы хлынут…
Припомнив наши прогулки здесь,
пойму, что ныне из жизни вынут,
оставшись с вами в минувшем весь…
30.05.21


* * *

Мне опять без причин хорошо,
И, бордо пригубивши стаканом,
в ночь вхожу, подливая ещё,
чтоб бессонница, словно арканом,
не давила, мой сон гоня прочь,
заставляя в постели вертеться…
Чтобы сну поскорее помочь,
пью бордо как лечебное средство.
Ибо знаю, что вновь не усну,
не допив половину бутылки,
но сегодня, пожалуй, рискну
и блесну непутёвой попыткой
выпить больше, чтоб только уснуть,
сна отсутствием долго не мучась,
понимая, что избранный путь
миновать было б многого лучше.
Но люблю я такой раскардаш
полупьяных о жизни раздумий,
когда быстрого дня вернисаж
виден лучше, как ночь – в полнолунье.
Ну а самый божественный кайф,
когда хмель вызывает охоту
посмотреть на дарованный лайф
снисходительно и беззаботно,
получив благодать от того,
что тебе хорошо от сознанья,
что нет лучшего ничего,
чем безмолвной ночи созерцанье,
отрешённое от проблем
суетных, безалаберных будней,
словно это и есть тот эдем,
в коем все мы когда-нибудь будем.
И припомнятся Блока стихи,
где пьянчуги, забыв все печали,
in vino veritas в гвалте стихий
опьяненья
блаженно кричали.
Я люблю этот полночи миг,
когда мысли отсутствуют напрочь,
и блаженств отрешённый пикник –
как молитва, прочтённая на ночь.
За окном, как обычно, темно,
но в душе – словно миг просветленья,
и бордо мне не просто вино,
а единственный друг в это время.
15.07.21


Наша гопота

Живём под солнцем гопоты,
чудовищно живём,
и следствием такой беды –
отечества дурдом.
Здесь каждый новый день – арест,
и в каждых новостях
арест теперь – как манифест,
как пляска на костях
той либералов череды,
что вырасти смогла,
да вот под солнцем гопоты
вся выжжена дотла.
В дурдоме нашем все права
сексоту отданы,
он тут всегда всему глава
в деяньях сатаны.
Сексот – он власти нашей раб,
слуга её господ,
и в кайф ему Кремля нахрап
и счёт кремлёвских льгот.
Сексот – он та же гопота,
что вклинилась во власть,
и гопоты сей господа
царят над нами всласть.
Культ гопоты в стране цветёт,
культ силы – верх мечты,
и гопник так же, как сексот,
плодит свои ряды.
И вот в объятиях сошлись
и верха гопота,
и та, что представляет низ,
где бродит нищета.
И тот из нас, кто ну никак
не связан с их толпой,
тот непременно, как чудак,
освистан гопотой.
Теперь нормальные смешны
в оценках гопоты
и уж одним лишь тем грешны,
что из другой среды,
И вот слились в единый строй,
словно сбылась мечта,
народ наш, ставший гопотой,
и власти гопота.
21.10.21