Андрей ШАЦКОВ,
Москва
ЛИСТЬЯ СУДЬБЫ
(Памяти 80-х)
Теперь забудется нескоро.
Как мы близ дачного забора,
Стоящего вдоль косогора.
Палили падшую листву.
Обряд воистину престранный,
Но всем понятный, всем желанный
И лился вермут в круг стаканный
«Хрусталь» наполнив за черту.
На даче было много света,
Ещё не вздрогнула планета:
От перестроечного лета.
От лихолетья колдовства
А просто – сын у нас с тобою
Рос, с непонятною судьбою.
Его, казалось, за собою
Влекла осенняя листва.
Усвоивши повадки лисьи,
Взлетали бронзовые листья
И за собою звали в выси.
Где плавал колокольный звон.
И облаками-миражами
Неслись крылатыми стрижами…
А сын – годами-этажами
Взбегал по лестнице вдогон.
Я в расставание не верил,
Я закрывал от Бога двери.
Но знал, предчувствовал,
как звери
Кончину чуют естества:
Что занесёт листвой крылатой
Рождённых в год восьмидесятый…
И будет дыма столб горбатый
И обгорелая листва!
Как мы близ дачного забора,
Стоящего вдоль косогора.
Палили падшую листву.
Обряд воистину престранный,
Но всем понятный, всем желанный
И лился вермут в круг стаканный
«Хрусталь» наполнив за черту.
На даче было много света,
Ещё не вздрогнула планета:
От перестроечного лета.
От лихолетья колдовства
А просто – сын у нас с тобою
Рос, с непонятною судьбою.
Его, казалось, за собою
Влекла осенняя листва.
Усвоивши повадки лисьи,
Взлетали бронзовые листья
И за собою звали в выси.
Где плавал колокольный звон.
И облаками-миражами
Неслись крылатыми стрижами…
А сын – годами-этажами
Взбегал по лестнице вдогон.
Я в расставание не верил,
Я закрывал от Бога двери.
Но знал, предчувствовал,
как звери
Кончину чуют естества:
Что занесёт листвой крылатой
Рождённых в год восьмидесятый…
И будет дыма столб горбатый
И обгорелая листва!
ОСЕННЯЯ РОССТАНЬ
Во славу русского оружия и
памяти сына Дмитрия
памяти сына Дмитрия
И пахла росстань брагою хмельной.
И старый клён ветрами укачало.
И бьёт копытом в землю вороной,
И трензелем позвякивает чалый.
Сентябрь пригож, и так прекрасна Русь
Сим, наступившим в пору, бабьим летом,
Что я никак с тобой не соберусь
В дорогу, сын,
за нашей славой следом.
Ложится корзно на твоё плечо...
Невеста опускает тихо руки,
Не плачет, но наплачется ещё
Когда придёт безвременье разлуки.
Поберегись!.. И только пыль столбом.
Догоним наших около Коломны.
Но кружит ворон в небе голубом
И хрипло грает голосом соромным.
Останови коня, наладь стрелу.
Навскок стрелять умеют лишь татары...
Гуся несут с почётом ко столу,
А ворона не жаль послать в тартары.
Ну вот и наша сотня, поутру
Мы встанем с нею, около Непрядвы.
И заполощут стяги на ветру,
Взыскующих единой русской правды!
Под клёкот лебединых верениц
Святая Мать за воинство заступит.
И Красный Холм ‒ Мамая ринет ниц,
И в степь отбросит, словно чёрта в ступе.
И старый клён ветрами укачало.
И бьёт копытом в землю вороной,
И трензелем позвякивает чалый.
Сентябрь пригож, и так прекрасна Русь
Сим, наступившим в пору, бабьим летом,
Что я никак с тобой не соберусь
В дорогу, сын,
за нашей славой следом.
Ложится корзно на твоё плечо...
Невеста опускает тихо руки,
Не плачет, но наплачется ещё
Когда придёт безвременье разлуки.
Поберегись!.. И только пыль столбом.
Догоним наших около Коломны.
Но кружит ворон в небе голубом
И хрипло грает голосом соромным.
Останови коня, наладь стрелу.
Навскок стрелять умеют лишь татары...
Гуся несут с почётом ко столу,
А ворона не жаль послать в тартары.
Ну вот и наша сотня, поутру
Мы встанем с нею, около Непрядвы.
И заполощут стяги на ветру,
Взыскующих единой русской правды!
Под клёкот лебединых верениц
Святая Мать за воинство заступит.
И Красный Холм ‒ Мамая ринет ниц,
И в степь отбросит, словно чёрта в ступе.
. . .
Прощай сынок! Я тайну сберегу,
Не рассказав, что снилось в дебрях ночи:
Ковыль дымился кровью на лугу,
И синь дождя стекала павшим в очи.
Крестом простёршим руки средь жнивья,
Застыв навек в молчании суровом...
Зачем уходят к звёздам сыновья,
Не одарив отцов прощенья словом?
Не рассказав, что снилось в дебрях ночи:
Ковыль дымился кровью на лугу,
И синь дождя стекала павшим в очи.
Крестом простёршим руки средь жнивья,
Застыв навек в молчании суровом...
Зачем уходят к звёздам сыновья,
Не одарив отцов прощенья словом?
НОЧНОЙ ПЕЙЗАЖ
Пейзаж в оконной раме: «Руза спит...»
Морозной вязью – на стекле названье.
И даже вьюга – Божье наказанье,
Затворницей ушла в еловый скит.
Заворожённый кистью января,
Я не оставлю пост свой полуночный.
На городок из прошлого – лубочный
Ещё не пала робкая заря.
Собака спит. Печной проём – в золе.
И Спас глядит пронзительно и строго,
Как утопает в замети дорога,
Как без движенья стилос на столе
Застыл поверх нетронутых бумаг,
Предвестником поэмы о печали,
Которой, очевидно, изначале,
Названье будет: «Горе от ума».
На сотни вёрст, на сотни дней – окрест
Лежит загадкой белое пространство.
И светит с неба полумесяц ханства
На птичий след – на русских вранов крест...
Я эту ночь, что минула без сна
С бесшумною повадкой снежной рыси,
Возьму с собой в заоблачные выси,
Когда придёт последняя весна!
Морозной вязью – на стекле названье.
И даже вьюга – Божье наказанье,
Затворницей ушла в еловый скит.
Заворожённый кистью января,
Я не оставлю пост свой полуночный.
На городок из прошлого – лубочный
Ещё не пала робкая заря.
Собака спит. Печной проём – в золе.
И Спас глядит пронзительно и строго,
Как утопает в замети дорога,
Как без движенья стилос на столе
Застыл поверх нетронутых бумаг,
Предвестником поэмы о печали,
Которой, очевидно, изначале,
Названье будет: «Горе от ума».
На сотни вёрст, на сотни дней – окрест
Лежит загадкой белое пространство.
И светит с неба полумесяц ханства
На птичий след – на русских вранов крест...
Я эту ночь, что минула без сна
С бесшумною повадкой снежной рыси,
Возьму с собой в заоблачные выси,
Когда придёт последняя весна!
МОЕЙ СОБАКЕ
Мост Радуги – мифическое место встречи в Загробном мире домашних питомцев и их хозяев, которое довольно часто упоминается в среде любителей животных. Легенда частично основана на мифологическом представлении о «мосте радуги» между землёй и небом (в частности, мост Биврёст в скандинавской мифологии)
Из материалов ВИКИПЕДИИ
Из материалов ВИКИПЕДИИ
Мой рыжий ангел – в светлых завитках,
Прошу, побудь со мной хотя б полгода.
А там посмотрим, что сильней – порода
Иль птица Сирин, что кричит в кустах
У нашего открытого окна,
Но запертой для всех печалей двери.
Где я любовь свою тебе доверил,
Мой друг, с глазами голубого льна.
Твой хвост, как серп небесного ковша.
В пуантах балерины белых – лапы.
И буллой подтвердить собрался Папа,
Что у собаки тоже есть душа.
Аминь ему! И если римский поп,
Не лжёт, как пьяный инок, громогласно
Я заявляю: вовсе не напрасно
Спас Ной собаку в Мировой потоп.
Пусть времени пока размерен бег,
Но знаю – будет горькая минута,
Как та, когда ушла собака Юта,
Вслед старшему, на радугу навек.
Мой сын – не торопись ни в ад, ни в рай.
Жди на мосту из радуг, на котором
Ты встретишься с отцом за разговором,
Когда наступит бренной жизни край.
Туда не попадёт обычный люд.
Там не нужны ни мытари, ни виза.
Мой рыжий ангел в завитках – Алиса
Давай найдём на радуге приют!
Прошу, побудь со мной хотя б полгода.
А там посмотрим, что сильней – порода
Иль птица Сирин, что кричит в кустах
У нашего открытого окна,
Но запертой для всех печалей двери.
Где я любовь свою тебе доверил,
Мой друг, с глазами голубого льна.
Твой хвост, как серп небесного ковша.
В пуантах балерины белых – лапы.
И буллой подтвердить собрался Папа,
Что у собаки тоже есть душа.
Аминь ему! И если римский поп,
Не лжёт, как пьяный инок, громогласно
Я заявляю: вовсе не напрасно
Спас Ной собаку в Мировой потоп.
Пусть времени пока размерен бег,
Но знаю – будет горькая минута,
Как та, когда ушла собака Юта,
Вслед старшему, на радугу навек.
Мой сын – не торопись ни в ад, ни в рай.
Жди на мосту из радуг, на котором
Ты встретишься с отцом за разговором,
Когда наступит бренной жизни край.
Туда не попадёт обычный люд.
Там не нужны ни мытари, ни виза.
Мой рыжий ангел в завитках – Алиса
Давай найдём на радуге приют!