Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

ТАТЬЯНА ДАНИЛЬЯНЦ


ПРОСТРАНСТВО ОСТРОВА*


Отсутствие выраженной рутины, ежедневных ритуалов и привычек лишает существование ориентиров. "Время неопределенности", которые мы пережили и до сих пор переживаем, во всей его противоречивости и драматичности, показывает не только нашу хрупкость, нашу уязвимость, но и наши глубинные связи с физическим миром и необходимость на нем настаивать до последнего. Потому что именно физическая реальность обналичивает нашу телесность, разрешает нам быть собой, с собой и с другими, актуализирует само понятие времени. В то же время, нейробиологи говорят, что вспоминание/воспоминание является уникальным, присущим исключительно человеку, свойством. Блуждание в лабиринтах памяти, часто лишенное вех и маячков, спасает ли оно нас в ситуации ограниченной физической реальности? Да, если мы знаем, куда возвращаться: места, где мы были счастливы, обладают таинственной способностью отдавать нам свою энергию.
В давние времена, когда слова "карантин", "самоизоляция" мало что значили и тем более не были частью повседневной речи, я, как будто ощущая необходимость в драгоценных накоплениях памяти, в ее "золотом запасе", придумала выставочный проект "Цвет души" [1]. В этом проекте я воссоздала личную территорию счастья, рассказав о местах, заряжающих меня энергией. Здесь были и старая дача в подмосковном поселке Трубачеевка, где я провела свои детство-отрочество-юность (синий велосипед, зеленая крыша дачного домика, ветка с позолоченными солнцем листьями), и архивные фотографии с родителями в Африке, в Алжире, где я родилась и прожила первые пять лет жизни (гераневые плантации, чуть выцветшая голубизна Средиземного моря, черно-белый апельсиновый сад), и самый экстатический момент моей венецианской реальности: новогодний фейерверк в лагуне (раскаленная краснота остановок вапоретто в абсолютной черноте - и над всем над этим желтый вольтаж фейерверка). Вольная реконструкция пространств счастья. В долгие часы карантина я всматривалась в эти важные для меня образы (Средиземноморье, молодые родители, дача), думая о семье, роде, о человеческих связях, существующих не только во времени, но и над ним. О связях, которые грибницей пронизывают человеческое бытие, уходя в самые его глубины, и не только. Человека часто уподобляют дереву, корнями уходящем в род, в родовую память, а кроной обращенного во Вселенную. Мне эта метафора кажется сейчас как никогда действенной, актуальной: не забывай о земле, о почве, о связях, но и о том, что все едино. Потому что тогда "...эта драма реальностей, преобладающих над временем и пространством, открывает особую оптику, позволяющую душе, как в сновидении, покидать мир эмпирики и оказываться на территории счастья. В его слоях теряется традиционное восприятие видимости и актуализируются ранее незримые феномены, обнаруживая мерцающий цвет души". [2]

Даже в условиях ограничений физической реальности мы свободны, ведь не отменяется "необъятное внутри нас". Потому что у каждого из нас есть способность не только вспоминать, но и воображать, но и мечтать. Назовем эти способности "способностями к расширению", отчасти похожие на то, что делает с нами виртуальная и дополненная реальность, но тут все происходит через естественные механизмы мозга. Век назад визионер Циолковский напомнил нам о безграничном пространстве живой Вселенной, которую можно помыслить, представить. Эта мысль о бесконечном пространстве Вселенной раздвигает границы видимого, как и размышление о безграничном внутри нас, ведь наше внутреннее пространство неизмеримо.
Мысль о "цифровом засилии" (а, может, и "насилии"), о критическом уменьшении физической реальности в эти долгие дни, заставляет больше концентрироваться на том, что важно, на том, что по-настоящему интересно. Что для тебя важно? Что образует костяк твоей жизни? Куда ты идешь? Что для тебя ценнее всего в этой одурманивающей вязкости дней? Эти вопросы, сначала ставящие в тупик, позже сами начинают находить ответы, проявляться из еще неоформленной лавы будущего. Иногда на помощь приходят неожиданные вещи, лежащие на самых видных местах; просто присмотрись внимательнее - под этой луной ничто не ново.
Путешествие слов, тихий подвиг языка
Выйдя, подчас, из портов других культур и традиций, слова совершают таинственные путешествия, полные приключений, чтобы пришвартоваться, бросить якорь в другом языке. Вспышками в русский падали слова из других языков и становились своими. Слово "изоляция" прошло долгий путь, чтобы осесть в русской культуре и неожиданно выйти на первый план этой весной. Представление о его происхождении дает целый "пучок" слов: iso-latio "изоляция" (новолатинск.); isolato "уединенный, обособленный" (итал.); isola "остров" (итал.); insula "остров" (латинск., предположительно из in- "в" + salum "море").
У слова "карантин", закрепившемся в русском языке, тоже своя замысловатая история. Если кратко, то по одной версии оно происходит от итальянского слова quaranta, а по другой, от французского quarantaine, причем оба означают числительное "сорок". Первым городом, которому удалось взять эпидемию, бушевавшую в Средневековой Европе, под контроль, стала Венеция. Всех прибывающих в город моряков помещали на 40-дневную изоляцию (карантин).

За время изоляции впечатления-воспоминания, сдавленные скоростью и потоком жизни, стали расправляться, как "перья на птице", и находить контакт с нашим глубинным "я", да и наше глубинное "я" стало вполне ощутимым, весомым. Ведь пространство (а воспоминание — одно из его форм) неотделимо от времени. Мы замечаем время по его внешним приметам: на наших лицах и телах, в городском пейзаже, в сезонных изменениях годового круговорота. Некоторые изменения можно ощутить быстро и легко, а для того, чтобы выявить другие, нужны длительное время и усилия. Как время трудно поддается исчислению, так и пространство постоянно от нас ускользает, скрываясь в складках нашей памяти. Несколько лет назад фиксация времени, хватание его за край, стало моим пунктиком. Я ходила кругами, пока однажды ко мне не пришло: "Время входит в нас/Как и иголка в мочку уха. / Лишая бессмертия".
И еще: наше телесное и психическое существование, сам его факт, постоянно подтверждается другими. Из разрозненного, фрагментарного и потокообразного калейдоскопа образов нашего физического "я", унесенных на сетчатке теми, кто вокруг, образуется особая энергия. Так или иначе возвращаясь в мир, она входит с нами во взаимодействие и обналичивает наше присутствие, отбирает или дает нам энергию жить. Perpetuum Mobile. Возможно, этот круговорот - один из фундаментальных законов существования человека и человеческого сообщества. Каким оно может стать в трудно представимой ситуации тотальной виртуальности? Потеряем(ся) ли мы себя?
Одна из форм нашего внутреннего пространства — воображение. "В моменты своей напряженной активности воображение отделяет нас и от прошлого, и от реальности. Оно распахивает окно в будущее" [3]. Подумать, помыслить — значит расширить горизонты вещей и явлений. Отсутствие внешних впечатлений отчасти компенсируют прогулки памятью по местам, городам, они помогают додумать недодуманное, обнаружить скрытые связи, сверить "тогда" и "сейчас", собрать пазл в единую картинку, даже, если завтра он рассыплется и снова замаячит неопределенность. "Мыслю, следовательно, существую". Ты можешь, конечно, и сейчас, замершими августовскими днями, блуждать по Москве, отчасти лишенной своей обычной энергии, ведь ее энергия: в драйве-смятке, в напластовании событий, в цейтноте, в утопическом желании-требовании быть везде одновременно. И эта ее обычная ускоренность и скрашивает, и камуфлирует суть любого мегаполиса, острова островов, сверкающего в середине, в центре, и одинокого, продуваемого всеми ветрами, пространства-от-центра. Можешь выискивать любимое и сверять: отзовется-не отзовется, вспыхнет энергией узнавания, энергией памяти-палимпсеста. Разные модели существования городов – разные способы проживания и взаимодействия между людьми, разные вызовы, разные повестки. Но чтобы мы ни говорили о различиях, объединяет нас одно: сотрудничество и сострадание: "Одиночество - штука и личная, и политическая. Одиночество коллективно - оно и есть город> [4]. И мы здесь тоже и для того, чтобы сращивать разрозненное, скрещивать одинокое. В дни изоляции я смотрела на фотографии, свои и чужие: снежные из Санкт-Петербурга, таинственные и мощные из Ванкувера и Торонто, нежные из Венеции и Парижа, — и заново переоткрывала мир. Энергия, которая лилась на меня, из ставшей вдруг вневременной фотографии, обладала такой убедительной витальностью, что стало понятно: что физический мир может бесконечно отражаться в волшебных зеркалах и пространствах нашей памяти, воображения и мечты. Да, пространство сузилось до квартиры, но и, одновременно, расширилось до пространства-без-границ.
Мы вступили во времена, когда виртуальный мир с его инструментами/ агентами, проявился и заявил о себе наравне с физическим. Открылось зум-пространство и, как по мановению волшебной палочки, мир оказался на ладони. И, конечно, наша чувствительность была атакована этой новой реальностью общения и спровоцировала вопросы. Например, заменяет ли зум — физическое общение? Является ли он альтернативой нашей мобильности? Конечно, зум безгранично расширяет границы, сближает людей, но потом эти связи также легко и разрушаются, исчезают из сознания, если не подкреплять их нашей физической мобильностью и усилиями, волей к взаимодействию. Да, это наш личный труд и наша работа по созданию полнокровных связей, и так было всегда. Даже самые немыслимо прогрессивные способы дистанционного общения не дотронутся до сердцевины наших целей, ценностей и желаний, не сделают нашу жизнь по-настоящему объемной и полноценной. Потому что они только дополняют физическую реальность, но не заменяют ее. И теперь, после долгого перерыва, во время которого каждый из нас по-своему пережил опыт человека-острова, опыт 1зо1а’ции, окружающее воспринимается по-особому, как будто наново, пронзительно и открыто. У кого-то стало острее осознание собственной временности и хрупкости, осознание того, что все, что мы видим (или почти все), было здесь до нас и останется, когда нас уже не будет; у кого-то ярче проявилось осознание драгоценности каждого момента проживаемой жизни, а у кого-то произошло переосознание ценности нашего телесного опыта, опыта-явленного-в-теле. Кого-то этот опыт неопределенности, расшатывания всех существующих ориентиров, опыт "смешанной" реальности научит новому обращению с собой и с другими: вслушиванию в настоящее, в здесь-и-сейчас, отучит действиям "на автомате", по инерции, какими бы удобными они ни были.
И всем нам предстоит обнаруживать новые связи с этим физическим миром, который вдруг как будто отделился от нас и обнаружил свою самодостаточность. И снова очаровываться им, и снова его любить, чтобы этой энергией любви, этим новым электричеством освещать мир и будущее. Потому что все остальное уже было.


ПРИМЕЧАНИЯ


1. Впервые он был реализован и показан на Московской биеннале современного искусства в 2009 году.
2. Из статьи Виталия Пацукова "Визуальная поэзия незримого" о выставке Татьяны Данильянц "Цвет души".
3. Гастон Башляр. "Поэтика пространства".
4. Оливия Лэнг. "Одинокий город"

* Вслед за этим эссе помещены фотографии Т. Данильянц из проекта "В пробке" (РеД).