В 1969 году в литературной жизни Ленинграда произошло яркое событие. Начал выходить ежемесячный журнал "Аврора". У новорождённого издания было целых три родителя: ЦК ВЛКСМ, СП РСФСР и Ленинградское отделение СП. Имена родителей намекали, что страницы журнала распахнутся для молодых авторов с берегов Невы. Одна из проблем ленинградских писателей: ограниченность доступа к периодическим изданиям, список которых исчерпывался двумя журналами: "Звездой" и "Невой". Новое издание благословил, пожелав счастливого плавания, маститый Николай Тихонов. В первом номере он ностальгически вспоминал:
"Я хорошо помню "Резец" и "Юный пролетарий". С их страниц на вас смотрели молодые, энергичные лица с улыбкой и задором. Вы читали прозу и стихи начинающих авторов".
Закономерно перебрасывается мостик к современности:
"Новый журнал просто необходим для молодёжи! На его страницах будет происходить этот оживлённый, никогда не оскудевающий разговор о сегодняшнем дне, о задачах и целях, о темах и о герое нашего времени, о своих переживаниях, о всей широте мира и о молодой жизни".
Журнал оправдал в какой-то степени ритуальные пожелания Тихонова. Он явно выделялся на фоне своих респектабельных старших коллег. С момента его открытия и до 1975 года редактором отдела прозы в нём проработала Елена Клепикова. Её муж – критик Владимир Соловьёв, ведущий авторского вечера Довлатова в декабре 1967 года. Осенью 1977 года их семья уезжает в Америку. Давнее знакомство в Ленинграде, а затем бытовое соседство с Довлатовыми в США послужили основой для нескольких книг воспоминаний о писателе. В них помимо чисто мемуарных разделов есть весьма живые разборки четы Соловьёва – Клепиковой с врагами семьи, которых накопилось немало. Проблема в том, что эти элементы трудно разделить. С другой стороны, подобная субъективность придаёт не только живость повествованию, сквозь него прорывается тот самый шум времени, который так ценил сам Довлатов.
Клепикова подтверждает уже неоднократно озвученный факт непопадания Довлатова в тогдашний – конца шестидесятых – неофициальный список "ленинградских гениев". Учитывая, что подобные звания раздавались легко и без особых оснований, как правило, за столом, между второй и третьей, можно смело утверждать, что Довлатов занимал в этом смысле уникальное положение:
"Никто его не принимал всерьёз – как оригинального писателя или даже вообще как писателя. Помню у Битова, у Бродского, у Марамзина, у Ефимова, у Гордина, да у многих такой пренебрежительный на мой вопрос отмах: "А-а, Довлатов" – его воспринимали как легковеса. Наперекор его телесному громадью. Что любопытно: почти все эти, важные для Довлатова, питерские "состоявшиеся" молодые писатели, игнорируя его, вовсе его не читали, вспоминая сейчас только самые ранние его рассказы. А он писательствовал на родине без малого пятнадцать лет. Точно сказано: "Серёжа был для них никто" – в смысле известности и пренебрежения им его коллег".
Учитывая как особенное, то есть хорошее, отношение Клепиковой к "легковесу" Довлатову, так и должность, которую она занимала, можно предположить, что удача улыбнётся ему именно в "Авроре". Увы, этого не случилось. Довлатов приносит в новый "либеральный" журнал рассказы, пытается наладить контакты, завязать неформальные отношения. Клепикова рисует жёсткую сцену приёма Довлатова в редакции журнала:
"Он стоял в пальто, тщетно апеллируя к аудитории, – никто его не слушал. Был старателен и суетлив. Очень хотел понравиться как перспективный автор. Но главная редактрисса смотрела хмуро. И ни один, из толстой папки, его рассказ не был даже пробно, в запас, на замену рассмотрен начальством для первых "авроровских" залпов".
Тут требуется небольшое отступление. Не претендуя на сенсационность, напомню читателям о первом номере "Авроры" с напутственным словом Тихонова. В номере есть хорошо известные или не полностью ещё забытые сегодня имена: Гранин, Шефнер, Володин, разбавленные неизбежной подборкой из "поэтической ленинианы". Переворачиваем страницы и переходим к разделу "Публицистика". Вот начало большого расследования Михаила Сагателяна "Преступление в Далласе: "Кто?", "Как?", "Почему"?". А вот знаменитый питерский краевед Лев Успенский представляет главы из своей новой книги "Записки старого петербуржца". Хорошо, но мы помним слова Тихонова о "неоскудевающем разговоре о дне сегодняшнем". Где актуальные материалы? Есть и они: очерк "Комментарий к песне". Автор – Сергей Довлатов. Текст начинается деловито:
"Одиннадцать лет назад триста девяноста девять интеллектуалов из МГУ построили за два месяца пятнадцать жилых домов и несколько животноводческих ферм, войдя под именем "колумбов целины" в историю студенческой республики.
Прошлым летом двести семьдесят тысяч рядовых её граждан, скромных поселенцев её новой планеты, принимали участие в сооружении семнадцати тысяч строительных объектов".
Как ни странно, далее серьёзность автора и интонации только возрастают:
"Целина начинается с песни и кончается песней, но между самым первым и самым последним аккордом гитары происходит нечто такое, что не укладывается в привычный песенный размер, не рифмуется с задорными туристическими словечками, не ложится на музыку дворовых серенад".
Весной под устрашающим лозунгом "Кто не пылает, тот коптит" на восток устремляются эшелоны с гражданами "студенческой республики". Довлатов не ослабляет нажима и наносит неожиданный удар по коллективному читателю и авторам "Юности":
"Десять лет назад по страницам наших молодёжных журналов потянулись толпами и в одиночку бородатые туристы с томиком Хемингуэя в рюкзаке и неизменной гитарой. Они бродили по лесам, горам и весям, бойко утверждая на земле романтику дальних дорог, пафос комариного укуса и острые принципы боксёрской морали. Они разговаривали с лёгким голливудским акцентом и были неизменно остроумны: "Интересно, что у него в голове", – задумчиво промолвил Стас. "Я знаю, что у него в голове, – откликнулся Давид, – у него в голове перхоть"... "Перекати-повесть" – классифицировал это жанр знакомый критик Андрей Арьев".
Дальше автор подмигивает читателю парафразой из Ницше:
"Если долго смотреть в степь, пристально и внимательно, она тоже начинает вглядываться в тебя".
В хорошем проблемном очерке невозможно обойтись без портретной зарисовки или интервью. Читателю представляется скромный герой очерка: "ветеран студенческих строек, выпускник Ленинградского кораблестроительного института, инженер Юрий Щенников". Место учёбы "ветерана" нам уже знакомо. Да, там, в институтской газете "За кадры верфям", работает журналист Довлатов. Точнее, работал. Напомню, осенью 1965 года писатель принимается на должность литературного сотрудника газеты. Ну а дальше феерический карьерный взлёт: с 7 февраля 1967 года Довлатов – исполняющий обязанности главного редактора издания. Конечно, мы понимаем, что в многотиражке главный редактор – зачастую номинальная должность. Но тем не менее повышение говорит о том, что руководство института относилось к нему хорошо. Необходимо учитывать ещё один фактор – институт относился к закрытым учебным заведениям с особым режимом безопасности и контроля. Подтверждают сказанное и слова жены писателя:
"С самого начала было понятно, что работа в любой газете, в том числе и в многотиражке "За кадры верфям", для него окажется временной. Ему просто нужно было создать какую-то материальную базу. Тем более что такая журналистика не предполагала дико напряжённого режима. Серёжа мог себе позволить определённые послабления, и часть рабочего времени он использовал для написания рассказов. В первое время после армии он писал очень много".
Добавлю, что послабления Довлатов мог себе позволить с молчаливого согласия руководства. Неожиданно в апреле 1969 года Довлатов покидает спокойную газетную гавань. Уход вряд ли связан с обстановкой внутри редакции или давлением со стороны начальства. Видимо, накопилась усталость от нескладывающейся литературной судьбы, возникло ощущение бега по кругу.
Но старые знакомства сохранились. Одним из приятелей Довлатова был студент института Юрий Щенников – фотограф-любитель, снимки которого печатались в газете. В январе 2004-го он дал интервью, раскрывающее историю написания "Комментария к песне":
"Я уже кончил институт в 1968 году, уже работал на закрытом заводе. Серёжа мне позвонил домой, говорит: "Юра, давай встретимся, дело есть". Мы встретились в одном кафе, он говорит: "Открывается новый журнал "Аврора", и мне дали там место сделать интервью желательно с ветераном студенческих строек, а я знаю, что ты 4–5 лет был на целине на студенческих стройках, видел твои снимки, помню твои рассказы, я уже кое-что набросал, мне надо кое-что уточнить". И вот он задал мне 2–3 вопроса, мы с ним посидели, выпили, потом он мне позвонил, сказал – журнал вышел. Это 1969 год, номер один. Там интервью – "Комментарий к песне" Сергея Довлатова".
В ходе общения автор очерка затрагивает денежный вопрос:
"– Юра, что ты скажешь о злополучном длинном рубле?
– Зарабатывали мы неплохо. Когда вкалывали, не думали о деньгах, а потом они оказались очень кстати. Обрати внимание, как одеты студенты нашей корабелки. Ведь студенческий бюджет не резиновый, а в него всё надо втиснуть. Тоскливо жить без книг, без транзистора, без модного костюма.
– Но ведь деньги – зло.
– Зло, говоришь? Пожалуй. Но особенно те, которых у нас нет. Я не шучу. Заработанные на целине рубли (не длинные, не короткие, обыкновенные, советские) очень нам пригодились. Это ощущается в течение целого года. Когда работали, забывали обо всём, а кончился срок – и пошли за расчётом, не заставили себя уговаривать. И что-то не было среди нас таких, кто бы с негодованием вернул деньги кассиру".
Заканчивается очерк так:
"Так как там поётся в песне?
"А я еду, а я еду за туманом..."
Между прочим, туманы на целине крайне редки".
Эффектный финал, закольцовывающий текст. Внешняя прозаичность, как бы снижение юношеского романтизма, за которыми скрывается "реальность мечты", очищенная от инфантильного суперменства. Ради справедливости замечу, что в песне за "туманом" следует "запах тайги", хорошо сочетающиеся между собой. Из приведённых воспоминаний Юрия Щенникова видна серьёзность настроя Довлатова. Он не пишет по памяти, специально встречается с приятелем, уточняет фактические данные. В целом испытывает явный подъём по поводу открывшейся возможности: "...мне дали там место". В отличие от рецензий в "Звезде" очерк даёт больше возможности показать автора. Довлатов вкладывается в очерк по полной. Отсюда и необязательные, но красочные вставки о "бородатых туристах" с метафорами "ручной выделки" – "пафос комариного укуса", безусловно, цепляет сознание. Лёгкий наезд на молодёжные журналы, рискованное, но аккуратное использование известной цитаты из Ницше.
Если бы подобный очерк написал подпольный ленинградский прозаик, неожиданно получивший доступ к официальному изданию, то публикация подняла бы некоторую волну. Шёл бы разговор о том, что талант и на узком пятачке очерка смог показать себя. За этим следовали бы заключения о том, какие шедевры должно быть скрыты на страницах его настоящей прозы. Репутация гения крепнет. Проблема в том, что Довлатова не относили к "подпольным гениям".