В своё время Горького объявили основоположником социалистического реализма. Насколько помнится, его краеугольная формула – видеть жизнь не такой, какова она есть, а такой, какой она должна быть. Горький и вправду временами видел жизнь не такой, какова она есть. А такой, какой она, не дай Бог, может оказаться.
В начале 70-х годов прошлого века великий режиссёр Борис Бабочкин прочитал пьесу Горького "Фальшивая монета" как проекцию в будущее. Как предостережение: самая страшная опасность, нас подстерегающая, – это потеря лица. В спектакле, поставленном на сцене Малого театра, лица и видимости были перемешаны так, что не различить, не разъять. Люди общались с пустотами, призраками, видимости поглощали людей.
У Лермонтова маскарад мог уничтожить человека, свести с ума, но были они по крайней мере различимы, люди и призраки. Они были порознь. У Горького вперемешку, и это страшнее.
И когда я вижу на телеэкране известного политика, то не знаю, он ли это или кто-то другой трактует его устами. Уста есть, лица нету. Говорит многоликая пустота. И когда мне объясняют, что некий олигарх – кукла, а кукловод – знаете кто? – я не знаю, верить ли мне, нет ли.
Знаю, что не хочу жить в обществе призраков. Но Горький сказал, Бабочкин услышал тогда, в 70-х, и никуда от этого не денешься.
А что не услышали ещё раньше... Ну, не услышали.

* * *

"Чапаев" – великий фильм, и уже не одно поколение зрителей надеется, что вопреки очевидности Чапай выплывет. А вот если задуматься: а что бы было, если бы он выплыл?
В фильме, если помните, командир расположил на отдых дивизию так, что в случае внезапного нападения противника её легко рассечь на штабную и войсковую части, уничтожая каждую по отдельности. Охрана свою задачу не выполнила, белым удалось подойти скрытно. Когда стало ясно, что сражение проиграно, командир рванул к реке, а оставшаяся горстка бойцов прикрывала его до последней возможности. И. выплыл начдив. Сбылись чаяния поколений.
Как надлежит – в любой армии – поступать с командиром, который один спасся бегством, а дивизию свою потерял?
Только всё равно – фильм великий. И герой его – легенда неоспоримая. И – никакой логики. И – к чёрту подробности.

* * *

Рассказывает Александр Володин.
Взявшись снимать мой сценарий "Дочки-матери", Сергей Аполлинариевич Герасимов сразу заметил:
– Александр Моисеевич, давайте расширим фон действия, он у нас как бы сказать. слишком локальный, камерный. К Садовому кольцу привыкли, а это не вся Россия. Съездим в командировку в дальний индустриальный город. К примеру, в Свердловск. Социальный масштаб наших дней там ощутимей, наглядней. Да сами увидите. Поедемте?
– Конечно, – поспешил согласиться я.
Когда приехали, многоопытный Герасимов уточнил:
– Нас по области будут возить, достижения показывать. Истинные, уверяю вас, захватывающие достижения. Только вот банкеты везде, и много водки. Очень много. Нагрузка непомерная. Так что сразу скажу: пить мне – по здоровью – нельзя.
– Я-то знал, – продолжал Володин, – что ему можно, а вот мне – не надо бы. Но чтоб оба враз отказались... Неловко. Хозяева обидятся. И вот – неделю целую Герасимову было можно, так он не пил, а мне – нельзя, но я пил. Исправно. Представляешь себе? Целую неделю. Недёшево обошлось мне расширение фона. О социальном масштабе я уж не говорю.
Самые привлекательные герои володинской драматургии – люди, которые становились жертвами собственной деликатности.

* * *

Душевное состояние, которое настигает однажды с годами – и не спрячешься от него, не убережёшься. Саша Володин не любил цедить, экономить жизнь и оттого, наверное, переживал отъезды, уходы с остротой особенной. Что же это – был человек рядом, и вдруг его нету. И не будет. Как Пушкин – взял и уехал.
Хоть бы Лаура с Хрущёвым задержались, что ли.

* * *

В романе "Остров Крым", если помните, Аксёнов моделирует нашу жизненную ситуацию, – как бы она сложилась на рубеже 70-80-х годов, если бы в 20-м году Врангель не пустил в Крым Красную армию.
Деталь сложившейся ситуации: любимой песней старого белогвардейца Арсения Лучникова, обосновавшегося в Крыму, стала "Каховка" (слова Михаила Светлова, музыка Исаака Дунаевского).

"Ведь я дрался в этой самой Каховке. И девушка наша, Верочка, княжна Волконская. Шла в шинели по горящей Каховке."
И ведь вправду – девушкой нашей, улыбающейся сквозь дым, могла оказаться. ну, скажем, могла оказаться красноармейка Марютка из лавренёвского "Сорок первого". А могла – Верочка. Княжна Волконская.
И столкнуться они могли на горящих каховских улицах, и были бы при них, конечно, бы были – родные винтовки с горячими пулями – у каждой своя.
Кто первой успеет выстрелить?

* * *

О том, что Алексей Толстой, пойдя на службу советской власти, возможно, совершил однажды промашку, не уделив в "Хождениях по мукам" должного внимания Сталину, написано и сказано много. Как и о том, что промашку эту он тут же и поправил, дописав средненький роман "Хлеб".
А я вот думаю – была ли промашка? А может быть, писатель совершенно сознательно не хотел смешивать видимость с реальностью, конъюнктуру – с главной своей книгой? Нужна конъюнктура – будет вам конъюнктура. Но – отдельно, а главная книга – отдельно.
Талант хотел жить, а не выживать. Как любой человек, он имеет на это право.
Можно только догадываться, каких душевных невзгод стоило Шолохову отстоять, сберечь финал "Тихого Дона".
Соображения субъективного свойства, научно-исторического обоснования не имеющие.

* * *

"Смерть поэта" – стихи 23-летнего гения. Но скажите, что означают строки:

Я не понимаю, что они значат, могу только догадываться. И всё равно – стихи гения. Объяснять его – задача невыполнимая.

* * *

Если я приведу здесь только первую строчку давней-давней прибаутки: "Хочешь, жни, а хочешь, куй" – то строчку последующую вы, конечно же, вспомните.
Как забыть? Озарение неизвестного гения. Сокровенный текст, над которым время не властно. Политически выдержанный. Обоснованный экономически. Трактуя комплексно, в системных параметрах: держи карман шире. Так что жать и ковать продолжаем, бережно храня традиции дальних и близких предков. Если, конечно, озираясь нынче вокруг, не сподобились вы прицепиться к чему-то полезному – на предмет кармана.

* * *

Сколько же на свете неробей и причиндалов! И как получилось, что сдались мы на их милость, как получилось?!
Валентин Распутин. "Пожар"
В середине 80-х мы были потрясены этой повестью, открывающей картину всеобщего разора, неспособности людей сплотиться даже под натиском беды, которая не обойдёт никого. Продолжающих лихорадочно метаться между желанием хоть что-то сберечь от пожара и неистребимой тягой ещё что-то украсть.
Казалось тогда – это о том времени. Ну да, казалось, а оказалось – пророчество.

* * *

Удосужился посчитать, сколько произошло эпох на моей памяти. Получилось шесть: сталинская, хрущёвская, брежневская, горбачёвская, ельцинская, путинская. Не оцениваю, не сравниваю. До седьмой вряд ли доживу, а, основываясь на личном опыте, одно пожелание будущим поколениям позволю себе высказать. Пожелание такое: чтобы постарались обойтись без эпох, а просто жили.
Как у Николая Рубцова:

Лодку мастерить – эпохам на зависть.