Намурлыкать про прерию что ли,
пол-лица, прикрывая платком?
Пыль. Ковыль. Разноцветное поле.
Минус лошадь с её топотком.

Плюс –  блестящая кровля сарая.
По соседству:  вигвам, грузовик.
Бесконечность – прямая
асфальта,
где авто по веленью ноги,
мчит куда-то, не выбирая
куда.  Сальто
птицы над дальнею месой.
Суховей в пониженье реки
крутит столб, пробираясь по тесному
руслу,
где вода по весне лишь, да в дождь.
Ранчо, изгородь, далее – пусто.
Или что-то растёт. Только что –
не поймёшь.

Сказка детства:  арба и лошадка.
Барахлишко, винчестер, да шляпа.
Безразмерная прерия. Жарко.
Капли пота над линией скальпа.

Одинокие мысли в канун одинокого тела.
Ты уехала к югу.
Улетела
к востоку. Навестить ли подругу
в её новостройке,
или повод другой.
Моя мысль о тебе, дорогая, течёт без восторга
ручейком, не рекой
и, постольку поскольку,
проживаю один, то не ведаю долга
перед ямой желудка
чей ужин смещается в завтрак,
апельсиновой долькой
уплачен
к рассвету.
И шутка
ли молвить, что тряпка
у входа не решает проблемы жуткой
грязи от лапок
собачьих?
Сказать по секрету,
я уже перешёл за границу немытой посуды.
Одинокое тело не требует столько ухода.
я уеду на «вдруг порыбачить»
в порыве восхода,
спасая рассудок
Там поймаю одинокую рыбу и её заморожу.
Может, как-то не поздно,
вернёшься и поможешь
почистить?
Мы разложим
костёр и на нём запечём убежавшие числа,
проведённые порознь.
«Когда ты вернёшься» – вот все одинокие мысли.

Городок, приколотый
бабочкой
рыжих крыш на гербарий горбатых гор.
Радующий глаз прикол
стройных конечностей  в тапочках,
от уголков
бикини
к щиколоткам, где пробор
песка.
И, прикинь, над ними,
над розовым, над горами – рождественская звезда.

Щелкая замками,
торговец сворачивает киоск украшений
и фруктов.
На шею
повешенный поднос -  безразмерной книгой.
Взгляд в море Кортеса.
Пальма, подметающая закат над бухтой.
В основании ствола:  амиго
с гитарой,  сомбреро –
нимбом.
Сбор туристского песо.

Без интереса
к людям, принимающим меры,
пеликан наблюдает движенье рыбы.
Его ужин шевелит плавниками
на подносе прибрежного мелководья,
какая-то будет первой.
Остальные – останутся, испуганы облаками.
В природе,
подчиненной законам пищи,
жизнь - это искусство не оказаться нищим.

Ты любила со мной гулять
по местам, где мы никогда не будем.
Я устал тебя обнимать, шептать
на ухо, показывать пальцем красоты,
задыхаться в твоих волосах, а ты – меня ревновать
к людям.
Пустоты
в нас теперь можно заполнить кремом брюлле
в дорогом ресторане пятизвёздочного отеля,
столиками на пляже под шум прибоя
и после, ласковой рукою
сбрасывающей бретельку, колье
и всё такое.

Раскладывая на столе
фотографии, украшения, решительно
и внимательно,
неподаренные, и прочие атрибуты нашего «порознь»,
я признаюсь в нелюбви и в потерянном прошлом,
сидящим не взрослым,
платьем,
не перешитым,
но по швам распоротым.
Смешно, что
нам ещё предстоит обсуждать поколенье внуков,
флиртовать по привычке,
целоваться, купаться nude, не вызывая мурашек кожи,
встречаясь взглядом, говорить без звуков,
соблюдая приличия,
потому, что без – мы уже не сможем.

Биология забирает своё, привнося поправку,
так что всё, случившееся не с нами вместе,
жмёт, как плохая обувь.
Горчит, как с друзьями детства,
впервые косяк из травки,
от пробы
старости и в ужасе от инцеста.