С возрастом многие истории с запредельным уровнем вранья стали почему-то неинтересными – читаешь и будто насилуешь себя, хотя и понимаешь, что это литературные памятники: Дон Кихот, Гулливер и прочие. А уж Бюргера, Распе и Григория Горина с их Мюнхгаузеном вообще не принимаю. А когда-то все эти тексты казались мне замечательными, даже про того белого медведя, который откусил у барона два пальца на ноге и подавился ими. Прожив довольно содержательную жизнь, я видел столько любопытного, странного и страшного, что ничему не удивляюсь, а от вранья надуманного уже и коробит.

Так вот! Люблю я подслушивать разговоры не очень старых, но с хорошим жизненным опытом женщин. Когда я был в молодом и потом уже и в зрелом возрасте, они меня стеснялись и часто просто не допускали на свои посиделки, а теперь уже дозволяют, за мужчину вроде как перестали принимать; скоро, думаю, и в женскую баню будут пускать.
Во время одной такой застольной и чисто женской беседы, в которой участвовали три солидных, уже в возрасте дамы и я... Точнее – я присутствовал (как так получилось, что в компании я единственным мужским представителем был – не важно, со мной такое бывало). И вот сначала коньяк с вином дамы выпили, а потом был чай – его можно без конца хлебать и при этом травить что угодно. И вот одна из присутствующих, пусть её имя Валентина будет, заявляет:
– Я ведь больше тридцати лет мужчин просто боялась. Как только мне тринадцать исполнилось, как только "пачкаться" начала, как только матушка моя мне всё разъяснила про пацанов да про весь мужской пол, так я их и боюсь. Точнее, боялась – пока менопауза не наступила. А вот тут уж пустилась я во все тяжкие: дети взрослые, мужу ничего уже не надо, ох и порезвилась – за всю жизнь оттянулась. Правда, иногда жалею, что не успела четвёртого родить, когда мне уже сорок было, – думала всё, поздно, не разрожусь, а сейчас вон и в сорок, и в пятьдесят рожают, и ничего. Это ведь вы, мужики, мужиками и до восьмидесяти, и до ста лет остаётесь. Вам что – подсунь тебе сейчас молодую да здоровую девку, так ты через год снова папашей станешь. А наш бабий век короткий.
И запомнилась мне эта её последняя фраза.
Вроде ещё о чём-то интересном женщины разговаривали: о любовниках, от которых нельзя рожать при действующем здоровом, красивом и верном муже, – всё с аргументацией, о способах продинамить настойчивого ухажёра и изящно совершить "прыжок в сторону", про новейшие способы контрацепции, про ЭКО.
Тут одна из присутствующих дам опомнилась и обратилась ко мне:
– Вот мы же, женщины, с детских лет прихорашиваемся: косички да рюшечки, бантики да брошечки, губки накрасить да бриллиантики кругом понавесить, а всё для кого, думаете? Для мужиков, думаете? Нет – для самих себя, самим нам надо быть уверенными, что ты ещё чего-то стоишь, что ты ещё можешь быть объектом внимания, что ты ещё сама о-го-го. А кто из вашего брата на меня посмотрел – неважно! Мы охотимся на всех вас сразу, но прихорашиваемся только для себя. А вот вы, мужчины, цель себе выбираете из нас, обхаживаете свою предполагаемую жертву, единственную.
И позабыл бы я всю эту белиберду женскую, только на следующий день встретился и разговорился я с соседом своим по лестничной клетке, Анатолием. И связался наш разговор около подъезда каким-то непонятным образом со вчерашней бабской болтовнёй.
В тот день расстроенный да в растрёпанных мыслях сосед мой, Анатолий, был и сам остановил меня. Сын у Анатолия развёлся с супругой своей, больше пятнадцати лет прожили вместе, душа в душу, а тут развелись.
Я хорошо знал соседского сына Володю и его Людмилу. И свадьбу их помню. Красивая пара, студентами они ещё были, в университете учились: она биолог, он физик. Квартиру Анатолий им сначала снимал. Говорил, что молодые должны отдельно жить, притираться, а с родителями будут жить – будут откровенности своей стесняться. Что он имел в виду, не понял я, да и не хотел понимать. Может, он имел в виду, что будут стесняться родители в трусах при детях по дому ходить, а может, наоборот. А может, поругаться да повздорить откровенно друг с другом молодые не смогут из-за неравномерной привязанности и предвзятости родительской – не знаю. Потом, после смерти бабушки чьей-то, перебрались молодые в её квартиру – в общем, всё в порядке у них было: культурные, образованные, спортивные, продвинутые. У обоих иномарки. Из развлечений: теннис, горные лыжи, раз в год – за границу, не тупо в Турцию, чтобы в море покупаться, а в какой-нибудь познавательный вояж. Или на сафари в Кению, или на фестиваль в Венецию, или по замкам Луары.
Раз в неделю, в выходные, ребята (для меня они навсегда – ребята!) приходили к родителям на обед или на вечерний чай. Помню, как защитила кандидатскую диссертацию Людмила, как ездил на международные конференции Володя, он тоже защитился и на кафедре в университете работал. Очень красивая пара, приятно смотреть было.
Только странно, что детей не было у них. Хотя это не такой уж и необычный факт. Вот у моих однокашников по институту Вити и Оли Калязиных не было детишек лет семь или восемь, а потом они развелись, и у обоих в новых семьях дети появились. Современная медицина шагает так скоро, что уже и сами медики не знают, что они могут лечить, а что ещё пока нет, но скоро, наверное, и всё, что не могли, смогут! А вон один мой приятель школьный до сорока лет гулял да безобразничал с девушками, а потом женился и замечательных своих двух сынишек теперь воспитывает.
– Чайлдфри называется это модное и страшное течение, – начал озабоченно рассказывать мне Анатолий, – болезнь такая, которая совершенно точно с нездоровыми отклонениями в психике связана. Она незаметно, но уже поражает наш так называемый цивилизованный мир. Кто-то считает, что к нам она пришла из Европы или из Америки, как хиппи в нашей молодости, а я считаю, что это результат нашего доморощенного семидесятилетнего безбожия. Взрослые, здоровые супружеские пары не хотят иметь детей. Хотят жить для себя. А это же противоестественно. Я понял бы, если бы они были больные, или из-за каких-то жизненных обстоятельств не смогли найти себе пару, или потеряли свою пару, или монашеский обет безбрачия, как подвиг, приняли бы на себя, а то ведь как раз всё наоборот. Многие такие супружеские пары в храме венчаны, как и мои Володя с Людмилой, а завет, который они там получили – плодиться и размножаться, – не выполняют. Я раз в год примерно спрашивал сына: может, вам обратиться к врачам? А он мне всегда с улыбочкой отвечал, что ещё не наступило время, что всё у нас будет, что здоровы и даже очень! Но, по-моему, это – как бы грех: жить в браке и не заводить детей. Как бы умышленно убивать возможность продолжения жизни человеческой на Земле. И вот пришла беда, вполне естественная, природой заложенная: в тридцать восемь лет у Людмилы наступила менопауза. Ты же понимаешь, что это такое?
– Конечно, понимаю – не маленький, жизнь прожил, – ответил я, – больше того скажу: у меня свои соображения имеются на этот счёт. Я думаю, что природа значительно умнее и сильнее человеческого понимания. Раз Людмила не захотела иметь детишек, а природа давала ей такую возможность, и не раз, в течение многих лет, то та же самая природа и лишила её этой радости, решив, зачем женщину мучить ежемесячными проблемами, если они ей ни к чему. Больше скажу: в какой-то момент природа решила, что Людмила – не женщина, а мальчик. А у мальчиков детей не случается!
– Всё ты шутишь, а я ведь не про это! Мой сын – высокий, здоровый, умный. Людмила – красавица. Представляю, как она голая стояла изредка перед зеркалом – такое бывает с женщинами – любовалась собой и думала, какие у неё красивые будут дети. И тут вдруг такое разочарование, нет – такой удар: понять, что детей у тебя своих никогда не будет. Да, можно усыновить – взять чужого ребёнка из детдома. Но мой родной сынуля Володя запросто заявил Людмиле: "Я хочу иметь своих детей и хочу сам их воспитывать". – "Я тоже хотела иметь своих детей, – отвечала ему Людмила, – но кто же мог подумать, что менопауза у меня наступит в тридцать восемь лет – такого я и в страшном сне представить не могла. Давай заплатим какой-нибудь нуждающейся одинокой молодой женщине, и она родит тебе ребёнка, а я его потом усыновлю". Вроде как в Библии такой случай даже описан.
Но мой родной сын совершенно чётко ответил супруге, теперь уже бывшей, что он хочет иметь нормальную полноценную семью, а не думать всю оставшуюся жизнь, что правда усыновления когда-нибудь вскроется и у мальчика или девочки из-за этого будет ущербная психика. Вот так они созрели для полноценной семейной жизни, которой у них уже никогда не будет. Они развелись.
"Ну и слава богу!" – подумал я про себя, ничего не сказав Анатолию.