Дети войны

До войны катались мы на санках
С горки ледяной, когда мороз.
Европейцы, выросшие в замках,
К нам пришли, чтоб воевать всерьез.

Но в степи ударил холод страшный,
И замерзли просто так в снегу
Итальянцы на озимой пашне,
Рядом немцы тоже ни гу-гу.

Ну а нам-то что, давай кататься.
Санок нет, тогда тащи жмура,
Лучше бы, конечно, итальянца,
С ветерком и свистом, на ура!

Кто нас шуганет, лихих засранцев,
А катанье — это радость, смех!
Все предпочитали итальянцев,
Потому что те красивей всех.


* * *

Мелькнуло что-то вдруг хорошее
В моем сознании сейчас,
Обычно только нервов крошево
И боль моих похмельных глаз
Меня тиранят в предрассветные
Минуты или злые сны,
А тут мгновения заветные,
Мгновения в канун весны.
Так, значит, есть надежда некая,
И не до дна я полон тьмой,
Теперь лежу в тиши, кумекая
И вздрагивая, Боже мой!


* * *

Я за собою как за кошкой
Подсматриваю день за днем,
И день сжимается гармошкой,
И забывается о нем.

Но вдруг средь лени и безделья
Всплывет, звуча и сея свет,
Прошедших лет мое изделье,
Такой мыслительный предмет,
Что нет пределов удивленью:
Кусок пылающего льда!
Да, были чудные мгновенья,
и я был гением тогда!


* * *

Долго шел, и если бы сложить
Совершенные тобой шаги,
То сумел бы верно проложить
Три дороги через три тайги.

Нет, порой ты даже отдыхал
И к девицам всяким подъезжал,
Много раз слыхал, что ты "нахал!",
Трижды мог жениться, но сбежал.

В армию сходил и на завод,
В воскресенье, ну конечно, в клуб.
А потом отращивал живот
Среди дивных дачных своих клумб.

Стал задумываться. Тихо по ночам
Выходить с бутылкой на балкон
И по лунным ледяным лучам
Мировой разгадывать закон.

Трость завел и перестал рысить,
"только б перед смертью не кричать!".
Ты пришел конечно же спросить,
А тебе придется отвечать.


На воссоединение с Украиной

Настал этот Богом обещанный день,
И нет больше глупых границ,
И тень покидает известный плетень,
И сотни отчаянных птиц,
Слетавших уже на средину Днепра,
Явились и сели рядком
Вокруг предназначенного двора,
Где новый славянский домком
Обсудит дела и расклады житья-
Бытья в новой нашей стране
И сколько пойдет золотого шитья
На флаги, штандарты. А мне
Все кажется, это желательный сон.
Но нет, ибо есть договор,
Подписан, мир русский спасен
И взят под единый забор.

Так вот, договор, предлагает Москва
И нефть всю бесплатно, и газ,
Машины, и уголь, и медь, и дрова,
Все даром, родные, для вас.
И Миги, и Сушки, не те, что хрустят,
Когда с чаем нянчишь во рту,
Тайгу и вулканы. Потомки простят
Нам зверскую широту.
А что там взамен, если общее все,
С хохлов получает страна?
Немного грамматики, то там, да сё,
Не "в" Украину, а "на".


На 80-летие Бродского

Я забрел в такую глубинку,
Что пора бы брести назад,
Надоело жрать голубику,
В муравейники залезать.

Надоела ручьев кристальных
Феерическая вода,
Я фанатом районов спальных
Остаюсь, и уже навсегда.

Для чего же тогда забрел ты
В этот лес и собранье хат?
Солнца диск здесь такой же желтый
И чуть гуще порою мат.

Здесь видней старики и старухи
И как в Индии культ коров,
Водка плещет в голодном брюхе
И печален рев тракторов.

Так на кой ты в такие дали
Забежал, как шальной кобель?
Я хотел, чтоб меня сослали,
Чтоб потом был бы При Нобель.


* * *

Женщины чувствуют, но не чуют,
Иногда удивительно бывают глухи,
Не догадываются, кто с ними ночует,
И зрелые, и особенно молодухи.

Гроссман серый писатель, нудный,
Мастер текста стертого, плоского,
Но сделал фокус, и очень трудный,
Увел жену у самого Заболоцкого.


* * *

Удивительно тепло и неподвижно...
Жизнь на даче обретает что-то вроде
Смысла. Временами звуки слышно.
Происходит что-то в ухе иль в природе.
Кошка черная, классическая Мурка,
Вдоль по саду двадцать раз на дню
Все из тени в тень ныряет юрко —
Навещает дальнюю родню.


* * *

Погода словно на качелях:
то ливень, то несносный зной,
иголки на могучих елях
играют пленкой слюдяной.

Дрозды шуруют в дебрях сада,
Туман деревьям стал по грудь,
От паутины волосата,
Постройка чащи, не прогнуть
Паучьей бисерной завесы,
Нам остается лишь смотреть,
Как крохотные скачут бесы
Вверх, чтобы на свету сгореть.


* * *

Ты подумай, человек хороший,
Почему все валится из рук.
Может, просто я не вышел рожей,
Никому теперь не милый друг?

Что ни скажешь, возвратится сплетней,
Промолчишь — объявят подлецом.
Здесь какой-то слом тысячелетний,
Все, все в жизни будто пред концом.

Я не верю в разливные басни,
Что ворвется к нам с небес Христос.
Мы одни, что может быть ужасней!
Мы стоим, и важен каждый пост.

Счастье невозможно, даже дико,
Жизнь игра, и жизнь на кону,
Мы живем как в ожиданье мига,
Когда все пойдет к чертям ко дну.


* * *

Человек убийственно серьезен.
Он не раз за правду умирал
И, с размаху шапку грянув оземь, —
Да какой я, к черту, генерал!
Если Бога нет. Теряет в весе,
Все, что в жизни окружает нас,
Раздражает мир меня и бесит
Летний луг и хрусткий зимний наст.

Я тогда могу себе позволить
Воровать, убить и растлевать,
И лелеять лишь себя, и холить...
Играм этим больше не бывать!

Человек серьезен и не знает,
Как о всем об этом судит Бог
И зачем же ангел пролетает
Каждый день в полуночный чертог.

Духом там неотразимым веет
И кружатся вечные миры,
Их Господь и холит, и лелеет
Ради увлекательной игры.


* * *

Осень приходит сначала лишь начерно,
Чуть потрепав золотое убранство,
Кроны наполовину растрачены,
Лес обеднел, как былое дворянство.

Да, поначалу вольготнее дышится
И не поймешь, что стоит на кону, не
предвещает зимы то, что слышится
В тихих напевах лесных накануне.

Мы по грибы, умиляясь количеству
Белых и красных, пока что все вместе.
Время высокое, ваше величество,
Не допустите кровищи и мести.

Нас не услышат, и вьюги чудовище
В кучу сметет наших лиственных братьев,
Леса осеннего наше сокровище
В ветреных битвах бездарно потратив.


* * *

Унылой мыслью кабинетной
Не охватить, не осветить,
О чем мечтает рыцарь бедный,
Да, он, конечно, хочет жить.
Пожить обычной жизнью века,
Он молод, выпить не дурак,
И у него своя Ревекка,
Хоть с нею невозможен брак.
Но вот турнир, звучат тамтамы
Оркестра герцогского. Вскачь
Он для своей прекрасной дамы
Несется. Вот трубит трубач.
Схлестнулись, лошади осели,
Вовсю судьбы метет метла,
Наш рыцарь с страшной раной в теле
Вон вылетает из седла.
Да, о возлюбленном, о сыне
Теперь рыдать, таков итог.
Погиб герой, и герцогиня
Небрежно нюхает платок.


* * *

Поля российские, вы много
Впитали злобного дождя,
Исчезла под водой дорога,
вон кто-то сердце очертя
Загнал огромный трактор в яму,
Рычит и стонет целый день.
На эту маленькую драму
Гроза отбрасывает тень —
И тут же озаряет вспышкой,
Льет воду прямо из ведра,
Ну это просто-таки слишком,
И это с самого утра!
Вода поселок захватила,
Вникает медленно в дома
Природная слепая сила,
К тому ж сошедшая с ума.
Мы не в Египте, мы в России,
Разливы рек для нас беда.
Замолкли все, даже мессии,
Уравнивает всех вода.


* * *

Со смыслом согласуется душа,
И счастлива она, когда так будет.
Се истина! — от счастья антраша
Пилат гарцует. Он теперь осудит
Избитого философа не так,
Как хочет жрец во славу иудейства.
Пускай живет, освоит пусть верстак
Отца; ужасного злодейства
Не совершит Пилат. Иди домой!
Открыты рты, внизу кипит Везувий
Людской. Крик над толпою: Боже мой!
Огромное количество безумий
Поселится в распахнутых умах,
Жрец тонким пальцем погрозил Пилату,
Мол, видишь, правдолюбец, весь размах
И представляешь горестную плату,
Которую заплатит мир людей,
Когда поступишь честно ты по сути.
Так будет же помилован злодей!
И ждет Христос, когда его осудят.


* * *

Мы ищем след в реальности сплошной,
Откуда прозвучал бы выдох духа.
Такой услышал в свое время Ной:
Господь слегка коснулся его слуха.

И мы теперь таращимся и бдим
И в тишине такие слухи ловим,
Ведь над землей встает военный дым,
И все мы упоительно злословим.

Да, надобен потоп и дождь стеной,
Чтобы залить все ядерные шахты.
Смотрю я в небеса, никто со мной
Не говорит, моей упорной вахты
Не замечает. Может быть, совсем
На нас махнул рукой своей предвечный,
И мы погибнем и уйдем со всем,
Что создали, весь мир наш быстротечный
Покроет бесконечная вода,
И отразится в ней, его итожа,
Не Божий лик, а просто ерунда,
иль дьявола ухмыльчивая рожа.


* * *

На волге в битве яростно сошлись
И охватили страшные пространства,
На смерть сошлись, а не на жизнь
Две ветви младогегельянства.

Не знал лежащий на снегу боец
С ружьем противотанковым на взводе:
Послал его не командир-отец,
А мысль, разлитая в природе.

Он слышал о марксизме пару фраз
И о фашизме прочитал в газете,
Он видит, что огромный танк сейчас
Его с ружьишком переедет.

И вот, сдавив свой русский страх в комок,
Он гусеницу рвет своим патроном,
И немцу ум высокий не помог,
Фашизм сморгнул, марксизм непокоренным,

Как русский Петя, будет, ну а Зепп
Умерит свое умственное чванство.
На запад тронут волею судеб
Две ветви младогегельянства.


* * *

Спит бесшумно, словно кошка,
Родина моя,
Сохнет возле пашни сошка,
И, сверкнув, змея
Заползает в конский череп,
Тихо, хоронясь,
Чтобы поутру звончее
Гордый вскрикнул князь!