По замкнутому кругу

Мне непонятно время,
в котором мы живём,
в котором изменений
не сыщешь днём с огнём.
Единственный буквально
наш новостной фугас –
история с Навальным –
спецслужб скандальный фарс.
Ещё про новый вирус –
злокозненный ковид…
Вот всё, чем, словно примус,
страна теперь шумит.
Застойное болото,
гнилья безмолвный гнёт…
Эпоха обормота –
безвременье болот…
Дряхлеющий диктатор,
дряхлеющий режим
нам кажут, как локатор,
и щедро, как транжир,
путь вниз, на дно скитаний
по выжженной земле,
где нету цели дальней,
как жизни нет в золе…
Одна зола осталась
от планов в новый день,
осталась только жалость
к тому, что в дребедень
сегодня превратилось
из помыслов лихих,
что отдались на милость
ударов, что под дых
нанёс и 21-й
век, явный инвалид,
даря нам в виде перла
убийственный ковид…
Мы все ещё калеки
страны, чей путь – тупик,
и вновь, как в прошлом веке,
шагаем вразнотык,
живём, не зная плана –
как переделать жизнь,
чтоб вместо балагана
устроить парадиз…
По замкнутому кругу
совдепии бредём
и участь, словно суку,
клянём заблудшим днём,
и нет пока надежды,
что вырулим туда,
где нас не ждёт, как прежде,
разрухи маята…


Платок Фриды*

Когда вместо древних костей
мамонта иль динозавра
археологи наших дней
на местах былых лагерей,
как преступлений дизайны,
в упорных раскопках найдут
массовые захороненья
расстрелянных некогда тут
и не возникает сомненья,
чьих это дело рук,
тогда палачей потомки,
защищая преступный круг
предтечей своих, как шмотки
оставшихся мрачных времён,
с решимостью непреклонной
(поскольку их батальон
как часть больших батальонов),
вновь встанут незримой стеной,
чтоб отвести как поклёпы
улики работы былой –
расстрельной,
раскрытой в раскопах.
Виновника этих тревог
в ежовые рукавицы
возьмут, чтоб никто бы не смог
к подобным геройствам стремиться…
Больших батальонов власть
вершит своих подданных судьбы,
в её жернова попасть,
как в лапы подкупленных судей…
И вот безупречный слуга
добытой в раскопках правды
в лице власти видит врага,
поскольку власть, как оккупанты,
правдоискателя бьёт
со всей государственной помпой,
ибо неправды оплот
у государства как опыт,
почти что уже вековой,
как надо душить ей негожих,
и этот проект столбовой
до будней сегодняшних дожил.
И вот наш неправедный суд
вершит своё чёрное дело,
и судьи мгновенно сошьют
неряшливо и неумело
и дело, и приговор,
в котором торчат кривды уши,
но этот вселенский позор
воспримут не все равнодушно…
Как Фриды преступный платок
клала на стол камеристка,
чтобы кошмара урок,
как суд бессрочного иска,
всю жизнь ей напоминал
про убитого ею ребёнка,
так новых раскопок скандал
разбередил мир потомков,
когда раскрыл ужас тех лет –
бессудных и массовых казней,
на что власть послала ответ
в негласном жестоком приказе –
состряпать любую туфту,
но чтобы виновник скандала
наказан был,
то бишь ату
его за открытость забрала….
Бессилен тут давности срок…
Рвы массовых захоронений,
как Фриды преступный платок,
ещё не одно поколение
заставит вновь вздрогнуть сердца
неочерствелых от кривды
и иск предъявить праотцам
за жизни убитых – невинных…
Пока тех, кто вскрыл эти рвы,
сажают в остроги за правду,
до тех пор не будет, увы,
истории новой главы,
не служащей давнему аду…
И, может быть, нынешний век
прошедшего будет дотошней –
решится на правд фейерверк –
решится на наш Нюрнберг,
на что не решился век прошлый…


Случайный монолог

Я – фрагментарный человек,
во мне нет цельного ни капли,
я, видимо, из тех калек,
что наступают вновь на грабли,
которые не раз по лбу
их били так, чтоб неповадно
испытывать свою судьбу
им было б впредь,
и аккуратно
шагали, а не наобум,
да только я видал в гробу
благие предостереженья,
какие грабли испокон
внушают нам, чтобы движенья
двуногих ветреных персон
бывали б только осторожны
и осмотрительны средь дней
деяний ложных и ничтожных
моих страстей – моих коней,
что привередливы попались,
как прежде другу моему,
в чём пред собою сам покаюсь,
хоть покаяние ни к чему
не приведёт, и буду снова
на грабли наступать не раз,
казня себя, что бестолково
живу, как грешный ловелас.
И привередливых коней –
страстей моих галоп извечный
впредь будет мчать ещё резвей,
ещё рисковей и беспечней…


Вспоминая вас

1

Я к вам прикипел душой
и телом, но вашего тела
нету сейчас со мной,
оно навсегда улетело
в небесное небытиё,
где с вами снова, возможно,
увидится сердце моё…
Без вас я, словно острожник,
сижу в стенах четырёх
домашнего заточенья,
где меня застаёт врасплох
к вам мысленное влеченье…
Я так вас увидеть хочу
где-то там, в поднебесье,
где вы, подобно лучу
или беззвучной песне,
радуете меня
своим сосуществованьем,
в сумятице бытия
сочувствуя состраданьем…
Вы сострадаете мне,
что я без вас – как в пучине
бессмыслицы в каждом дне,
по этой убойной причине
не знаю, зачем живу,
когда вы уже не живёте
со мною здесь, наяву,
в каждой пропетой ноте
чувств моих вечных к вам,
я без вас словно вынут
из мира, где дней бедлам –
словно безжизненный климат,
который душит меня
своей вселенской пустыней,
которая как западня,
где выхода нет и в помине….
Какая бы впредь ни случилась
в постели замена вас,
всё это мне только в минус,
как с похотью мезальянс.
В минус вполне одичалой,
без вас очерствелой души,
и нету замены печальней,
чем эта, ценой в гроши…

2

Так, видно, Богу было угодно…
31 декабря,
за два часа до Нового года
вы родились…
Сей день календаря
станет на долгие годы событием
в жизни моей, когда я встречу вас,
и вы вдруг станете главным открытием
чувств, о которых не знал ловелас,
коим я был в те беспечные годы,
что подарили мне первый успех
в песенном жанре, с которым вольготно
жилось мне тогда средь альковных утех…
И вы мне казались альковной мишенью,
но лишь в первый день, а уже во второй
я понял, что нашим сулит отношеньям
роман, что со временем станет судьбой
невероятной, и должен был браком
закончиться он, но планиды каприз
был солидарен с капризным тем знаком,
под коим когда-то вы родились…
И под созвездием Козерога
жизнь ваша пошла своим чередом…
Вы вышли замуж, бросив жестоко
меня, хоть я сам виноват, если строго
судить,
то бишь я получил поделом…
Но так как мы любили друг друга,
через полгода замужней мадам
вы объявились, и злая разлука
с тех пор никогда не грозила нам…
И были мы 44 года
вместе, хотя проживали врозь…
…Саднит нашей связи трагичная кода…
Мне непонятно, как вам удалось
так лихо скрывать наши с вами поездки
по заграницам в осенний сезон…
…Вы были всю жизнь по-детски дерзки,
умея всегда находить нужный тон,
что вам сулил выигрыш верный
в любой момент,
как бы момент ни был крут…
Вы просто мерили всё высшей мерой
наших совместных счастливых минут.
Вы воспитали талантом ментальным
двух замечательных сыновей,
оставив всем близким и знавшим вас тайну
души уникальной и щедрой своей.
Впервые под Новый год этого года
мне в 10 часов не звонить вам, мадам….
Вы ушли…
И осознание ухода
сожмёт спазмом горло, дав волю слезам…
И сыновья ваши – дивные братья,
которым я стал крёстным отцом,
так же, как я, поклоняясь этой дате,
65-й всего-то,
лицо
ваше припомнят и тоже заплачут,
слёзы польются сами в тот час…
Как же всё вдруг стало в жизни иначе –
невыносимо тяжче без вас.
Вам бы ещё жить и жить с нами рядом,
но роковая хворь тихо пришла
и увела в мир иной конокрадом,
враз прежний мир наш спаливши дотла…
И нету той радости, что исходила
из вашего сердца, из вашей души,
она была близким так необходима,
как света луч в нынешней мрака глуши.
Спите спокойно… Мы, ваши сиротки,
будем беречь о вас в наших сердцах
память,
и голоса вашего нотки
эхом нам души оставят в рубцах…

3

Время – жестокая штука…
Действительно, лечит оно,
какая бы прежняя мука
вас ни терзала, но...
минует какое-то время,
и на душе – только швы
от раны недавних мучений,
самих же мучений, увы,
словно как не бывало,
и непонятно душе
исчезновенье обвала
беды, означавшей туше
в борьбе со смертельным недугом,
и боль, что пришла вослед
и длилась сродни диким мукам,
потом вдруг сходит на нет.
Всё это в неведомой власти
субстанции царства минут
и царства сего ипостаси,
что Временем просто зовут.
Мы необъяснимо, невольно
подчиняемся молча ему,
и вот уже сердцу не больно,
и Время диктует уму
как будто законы забвения,
и не подчиниться нельзя
никак сим законам давления –
у всех нас такая стезя…
И только печаль остаётся
залеченной раной вполне,
и образ ваш вечно, как солнце,
светить в любой тьме будет мне…
И мне до сих пор непонятно –
благодарить или нет
Время за невероятный
наш с вами столь грустный сюжет…
И всё-таки благодарности
я приоритет отдам,
ибо та бездна радости,
что подарила нам
наша связь бесподобная,
меня б не смогла найти,
когда б не воля Господняя
наши свести пути…


* * *

Я снова одинокий имярек…
Да мне как будто никого не надо,
я сам себе в наш несуразный век
отрада и за все дела награда…
Живу я, как никто днесь не живёт,
но я и есть тот самый КТО, похоже,
поскольку интерес моих забот
не вписан в прейскурант забот расхожих.
И радости общенья для меня
не существует, мне общенье – мука,
приятельской обузы западня
и для души заведомая скука.
Я словно облучаюсь той тщетой,
что от приятеля исходит самовластно,
но прячу нелюдимый норов свой
и внешне в разговоре соучастье
я с собеседником являю всякий раз,
хоть это мне совсем неинтересно,
но это равнодушье напоказ
не выставляю, ибо неуместно.
Я иностранный, видимо, агент,
поскольку мои ценности созвучны
тем, что живут в Европе, как акцент
на честность, на порядочность, на лучший
порядок правил формы бытия,
где чёрное не называют белым,
где нет почти лазейки для вранья,
хоть несть числа другим вселенским бедам.
Мне не хватает жизни, что была,
и порезвиться всё ещё охота,
и я ещё та самая стрела,
что, выбрав цель,
в цель метит безотчётно…
И вот когда на избранном пути
очередной я не увижу цели,
тогда решу, что, видно, позади
всё то, что представлялось в жизни
ценным…


Опасный альянс

Чекистократия сейчас
и клептократия
в обнимку
друг с другом, сотворив альянс,
нам представляют как новинку
руленья бедною страной,
но так рулят они бездарно,
что населенье беднотой
приумножается азартно.
Не этому учили их –
не управлению страною,
учили их в краях чужих
вербовке с целью лишь одною –
как выкрасть у других секрет
на пользу собственной державе…
Забот сегодняшних предмет
совсем другой у них, пожалуй…
И как в опалубку бетон,
альянс сей заливает смело
собой весь властный бастион,
и в этом – главное их дело.
Они о будущем молчат,
они лишь в прошлом видят наше
величье,
приукрасив ад,
коим и был наш день вчерашний.
И вот звучит как анекдот,
где здравый смысл у зла в неволе:
для них сейчас идти вперёд –
значит идти назад, в былое,
чтоб наше пошлое вчера
смотрелось ныне бы красиво…
Такая вот сейчас игра
чекистократии спесивой.
Так сеть свою плетёт паук…
А эта сеть – пиара племя…
Искусным менеджером вдруг
палач усатый назван ею…
Переиначить норовят
всё, что сочли давно постылым…
Таков нелепый путь назад
и взгляд на то, что не остыло…
Тут невозможен компромисс,
и в этом старая загвоздка,
разбившая державу вдрызг
напополам, как пьяных в доску…
И нет такой повестки дня,
чтоб заглянула в день грядущий,
она не для друзей Кремля,
шикующих, как в райских кущах.
А клептократии альянс
с чекистократией
сегодня,
на лучшее похерив шанс,
не слыша здравомыслья глас,
под робкое молчанье масс,
как допотопный дилижанс,
мчит в пропасть краха добровольно.


* * *

Мы играем плохую пьесу,
все устали от пьесы такой,
когда все персонажи – как бесы,
да и тем уже снится покой…
И смотреться в зеркало тошно
после пьесы пустой, как тупик,
словно вместо лиц в зеркале – рожи,
словно смысл этой пьесы ничтожной
проступил сквозь актёров лик.
И теперь каждый, в пьесе игравший,
злобен стал и притом без причин…
Вот что по-настоящему страшно,
вот где зла незаметный почин.
Сколько можно злословить в эфире,
поливая друг друга дерьмом…
Уже все потешаются в мире,
видя наш смехотворный дурдом.
А режима прыжки и ужимки –
их увидеть – одна стыдоба…
Идиотские спецслужб ошибки –
словно пьяных подростков гульба…
Что же мы за отчизна такая,
если править доверили тем,
кто способен лишь, злу потакая,
языком молоть в бездне проблем,
от которых устала держава,
чья дорога ведёт лишь в туман…
Потому и режим обветшалый
превратился в дурной балаган…


* * *

Потерян любознательности навык –
таков итог столетия чумы,
в которую страна ушла, как в амок,
надолго став аналогом тюрьмы,
в которую загнали населенье,
и даже, когда рухнула тюрьма,
страна не испытала возрожденья,
в чём виновата лишь она сама.
Мы вновь нелюбопытны и ленивы,
какими нас назвал ещё поэт,
наследие которого, как нивы
прозренья истин,
излучает свет.
И что же мы за, блин, страна такая,
что изменяться не умеем – не хотим
и этим неуменьем потакаем
тем, кто в Москве вновь видит третий Рим.
Какой там третий Рим в наставшем веке,
в эпоху интернета и мобил…
Мы интеллектуальные калеки
державы, полной дури, как дебил.
Мы мечемся, как загнанные в гетто,
мы варимся, как в собственном соку,
в котором нет на вызов дней ответа,
как будто все мы капельку ку-ку…
Смениться скольким надо поколениям,
чтобы в стране терпил и молчунов
менталитет наш, истощённый тленьем,
довольно долго уходя в забвенье,
похерен на хрен был в конце концов…


Баллада о вакцине

Нас оккупировал режим
чекистократии лукавой,
факт этот неопровержим,
под ним теперь живёт держава.
Нас оккупировал режим,
и нынешнее осознанье
того, что мы в быту творим,
предполагает оправданье.
На государство мы плюём,
ибо оно – творец обмана,
затмившего весь окоём
по повеленью атамана,
что властвует над нами днесь
с вымуштрованною им кодлой,
чей меркантильный интерес
стал дел державных скрытым кодом.
Всё, что исходит от властей,
встречаем с явным подозреньем,
ибо всегда от их затей
одни лишь недоразуменья.
И всё, что нам вещает власть,
рождает только раздраженье
у разуверившихся масс,
как лжи открытой отторженье.
И как опасность западни,
сама рисуется картина…
Неверье власти в наши дни
нам иллюстрирует вакцина…
И к ней не то что неприязнь,
но вот от вируса прививка
у масс форсирует боязнь –
не получить ли по загривку,
то бишь нажить себе проблем
на полноценное здоровье…
Отсюда и издёвок мем
и непременное злословье…
Раз мы не можем ничего –
наш век на промахах зациклен,
как после этого всего
мы вдруг изобрели вакцину?..
…Весьма напоминало цирк
желанье первыми стать в гонке
создания таких вакцин,
чтобы весь мир твердил бы только
о нас, сумевших обуздать
столпотворение ковида…
И вот учёных наших рать
с ковидом вроде стала квита…
И тут пошёл гулять слушок,
что делалось всё явно в спешке,
что испытаньям снижен срок,
а мы – безропотные пешки,
и с нами делай всё что хошь,
лишь бы решились мы привиться
вакциной, чей эффект хорош,
как заявляют нам больницы…
И вновь не верует народ
победоносным уверениям
властей, ибо неправды гнёт
лежит на многих поколениях,
что испытали на себе
плоды великого обмана
и не торопятся теперь
поверить спичам атамана…
Почто – излишний сей вопрос –
вакцине имя "Спутник" дали,
как бы протягивая мост
в года, где мир мы удивляли?
Тогда гордился весь народ
как за великую державу…
Теперь настрой совсем не тот,
и гордость стыд сменил по праву…
Чего стыдиться? А того,
что мы, как в коммунальной ссоре
со многими, из-за чего
мы как изгои априори,
что наш властолюбивый вождь
творит что хочет без оглядки
на нормы права, ни на грош
не ставя суть миропорядка.
И давят мысли, как аркан, –
а может быть, всё ради понта
и это – лишь самообман,
как инкарнация апломба?..
Потеря веры – страшный грех,
но сей грех равен оправданью –
науки подлинный успех
нельзя приветствовать заранее,
пока не ясен результат,
а ждёт его успех – о боги,
я первым прокричу "Виват!"
и поклонюсь учёным в ноги…