Термитник стоял на пути каравана, и бедуины в ущерб всему разумному обходили его стороной, теряя время, столь драгоценное в жаркой пустыне. Зачем и почему строились эти города, эти башни, эти улицы и проспекты, никто из караванщиков не знал. Это были простые торговцы и погонщики верблюдов. Но вечерами у костра, когда над их головами всходили ночные светила, они возносили свои молитвы Всевышнему, создавшему множество непостижимых миров, из которых и состоит теперь мироздание. То есть здание мира, где идёт постоянная и неустанная работа над чем-то бессмысленным и бесполезным, как некое произведение искусства, как этот термитник, от которого никому никакой пользы не предвидится.

* * *

"Жизнь не остановишь, – сказал дед своему внуку. – Зато паровоз остановить всегда можно". Утром в окно дачи постучали и спросили академика Пивоварова. Дед открыл дверь. "Простите, – сказали ему, – вы должны проехать с нами, чтобы опознать тело. Ваш внук пытался остановить президентский поезд! Мы вынуждены были убрать его с дороги".
"Я всегда знал, что моя семья лишена метафорического мышления!" – спокойно сказал дед, запирая на ключ дверь своей академической дачи.

* * *

"Так вот откуда ноги растут!" – сказал молодой начальник отдела и выкатил свои большие цыганистые глаза на секретаршу Леру. Над головами собравшихся прошёл сквозняк. А Лера торопливо одёрнула короткую юбчонку. "Значит, это вы оставили Красовского одного в моём кабинете?" – "Он сказал, что учился с вами в Лондоне", – пролепетала Лера. "Учился, учился... И научился скачивать чужие технические файлы", – задумчиво сказал начальник. И продолжил, тяжело глядя на семенящую к выходу секретаршу: "А ведь вы... замужем за Красовским... Как я сразу не догадался..."

* * *

Молодой адвокат Гальперович спустился в подземный гараж элитного дома и вставил ключ зажигания в свой новенький BMW. В кармане приятно шуршал гонорар за блистательно проигранное дело. Из салона машины ещё не выветрился запах дорогой натуральной кожи. Сиденья приятно скрипели под его кругленьким плотным задом. Но сейчас этот скрип показался Гальперовичу слишком громким и неприятным. Словно что-то инородное затаилось под сиденьем. Встать бы и проверить. "Ой, да ладно..." – подумал адвокат, подающий большие надежды узким криминальным кругам большого областного города. И эта мысль была последней в его короткой неправедной жизни.

* * *

На ночь они вдвоём, по-семейному дружно, стоя перед божничкой на коленях, били поклоны и пели псалмы, порою громко подвывая на манер старого церковного служки, бог весть откуда взявшего эту манеру чтения церковных текстов. Это сильно досаждало их соседям по хрупкой хрущёвской пятиэтажке, усталому рабочему люду, желавшему выспаться перед тяжёлой сменой на сталелитейном заводе. Стучали и сверху, и снизу, и по батарее, но вечернее молитвенное правило было-таки читано до конца уже слегка приглушёнными голосами. Так хотел её муж, и венчанный, и вроде бы даже любимый. С ним она была готова и в огонь, и в воду. Вот в воде-то однажды и оказалась: рухнула, оскользнувшись, в ледяную полынью. Он вроде бы и рядом был, да вдруг его не стало. Бултыхаясь и хватаясь за острые ледяные края, она чуяла, как набухают валенки, наполняясь водой. От ужаса свело горло. Она лишилась голоса. И, вынырнув в последний раз, увидела, что муж бежит к ней с большой оглоблей наперевес, ну, чтобы спасти её, наверное. Вот ползёт уже к полынье на пузе, тянется, осторожничает. Жить хочет. А вот хочет ли он, чтобы она тоже жила, она узнать не успела. Муж не удержал тяжёлую оглоблю, она выскользнула из его рук и, ударив несчастную по голове, ушла на дно, вместе с его Марусей...

* * *

"Витя-витя-витя-витя..." – жалобно взвыла сигнализация на его новенькой машине. И он выглянул в окно. Фиг что рассмотришь с десятого этажа в такую морось! А уж пока дождёшься лифта да обогнёшь их длинный дом. Дом без подземного гаража в новостройке 70-х... Ни продать, ни обменять такое жильё практически невозможно. Он всё же накинул куртку и пошёл к машине. Но её и след простыл. Ну и сам он простыл, конечно же. Заболел от расстройства. Попал в больницу с воспалением лёгких. Были праздники. Он там был никому не нужен. Лежал на каталке в коридоре, на сквозняке. Бредил, повторяя: "Выдача трупов с трёх до шести". Эта фраза врезалась ему в память, когда скорая въезжала во двор районной больницы. Пришла бывшая жена и сказала, чтоб Витя не волновался. Она в отпуске и, если что, сможет забрать его с трёх до шести. Особенно если на помощь придут его братья, ну, если успеют прилететь в Москву из Уренгоя. Погода нелётная. Эх, зачем же ты не берёг себя!
Эх, Витя, Витя, Витя...

* * *

Санитар в сумасшедшем доме. Вообще никто. Индус! Но родила ему ребёнка и получила английское гражданство. Ребёнок родился безнадёжно больным. А муж оказался невероятно заботливым, с хорошими медицинскими навыками. Родня мужа – братья, сёстры, тёти, дяди – подхватили её с сыном и понесли по жизни, как по воздуху. Ей и поспать удавалось, и готовить не приходилось. Индус оказался мусульманином из Пакистана, а там мужчины часто сами готовят свои особые – рис, мясо, рис, соус – блюда. Более того, род мужа оказался знатным. А фамилия вообще улёт: Шах! Для её московских подружек – это заноза в сердце. Мало того что в Лондоне живёт, так ещё и шахиней стала! А уж если про свадьбу рассказать... Надели на неё шальвар-камиз чистого шёлка, укутали в шали павлиньих расцветок. А золотые серьги, кольца и браслеты на запястья и щиколотки – всё вместе весом не менее килограмма.
Кому сказать – не поверят, как хорошо и удобно быть мусульманской женой! Всё это золото теперь её собственность, даже в случае развода. А ещё ей родня счёт открыла, и там оказалось десять тысяч фунтов стерлингов. И эти деньги тоже ей, и только ей, принадлежат. По уму и сердцу эти правильные древние мусульманские установления. Все они, если уж честно, призваны защитить женщину и её детей от житейских бурь и внезапных несчастий. Вот тебе и раз. Вышла замуж вроде бы по недоразу¬мению и залёту. А залетела неожиданно далеко и высоко от своих прежних представлений о семейном счастье и благополучии. Ведь и муж санитаром только подрабатывал, пока студентом был. А сейчас он семейный доктор в одном из районов "маленькой Индии" на востоке Лондона. Скоро и родители её приедут. Отца обследовать тут надо: рак или не рак. Но главное, она недавно словно впервые увидела своего мужа со стороны – и, представьте себе, влюбилась. Кому рассказать, не поверят, что ей нравится вставать в пять утра вместе с мужем на утреннюю молитву. Мусульманский бог близко – он везде живёт, в каждом доме и в каждом сердце. Нужно только окликнуть его. Он услышит...

* * *

Вызвал Иван Иванович к себе бульдозериста Петю и говорит: "Пиши заявление. Отпуск за свой счёт. Но вчерашним числом. И не спрашивай почему. У тебя жена третьего ждёт. Вам ещё жить да жить. А мне через месяц на пенсию. Поеду к дочери в Америку. Грин-карт недавно получил по воссоединению семьи. Уже и билет взял.
Ну, что тебе тут непонятно? Свалка эта незаконная. Новые чинуши её узаконить хотят. Завтра митинг фальшивый собирают. Деньги дали старикам из посёлка, который давно задыхается от вредных испарений, ну, чтоб толпу собрать, якобы в поддержку. У тебя завтра смена с утра, заставят подгребать картонную тару на гниющие отходы. Маскировка типа. Ну, чтоб телесъёмка удалась. Мол, тут только твёрдый мусор. Дескать, врут жители, что здесь дети болеют как нигде! Гепатит, дизентерия... Ну бывай, в общем. Подменю я завтра тебя. Не забывай, если что".
А через неделю бульдозерист Петя стоял в одиночном пикете у районной прокуратуры с плакатом: "Свободу Ивану Горюнову!" Пикет был нон-стоп, круглосуточный. Работяги сменяли друг друга через полсуток. Стояли по одному, чтобы не нарушать закон. Хватит того, что Иван Иваныч его нарушил, обрушив своим бульдозером гнилую вонючую гору на трибуну с районной администрацией. Кто же знал, что на митинг в защиту мусорного полигона явится губернатор области! И что именно он получит "лёгкие телесные по неосторожности".

* * *

"Не вижу катарсиса, – устало сказал режиссёр. – Сплошные экзерсисы". И он погасил настольную лампу над рабочим столиком. "Как вас там? Влад Константиновский. Что это за фамилия для актёра? Длиннее зимней ночи! Никто не запомнит!" – "Почему же... У меня был псевдоним, когда я играл в ТЮЗе. Влад Стенин. Но когда я уходил от них, директор труппы предъявил на него авторские права. И сказал, что это имя должно остаться в театре навсегда. И получать его будут молодые актёры вместе с контрактом. Ушёл – потерял". Но режиссёр уже не слушал, торопился уйти в буфет, где его ждал коньяк в кофейной чашке – для маскировки от молодой жены Магды, ведущей актрисы и красавицы. И чего ради она привела в театр этого дылду? Школьный друг, говорит. Ишь псевдоним потерял!
"Потерял-потерял... – тем временем подумал Влад, – вместе с зубами..." Именно тогда на нервной почве у него начался пародонтоз. И сейчас, пробуясь на роли "второй руки" в разные театры, он больше всего боялся, что вставная челюсть выскользнет изо рта. Он так и не привык к ней. А на импланты денег не просто не было – никогда не будет. Одно утешение, что ставить их ему и вовсе нельзя – с пародонтозом шутки плохи. Ничто не приживается, ни своё, ни чужое. А вот Магда молодец – не бросила друга детства в беде. Хоть сама давно уже прима. Пусть всего только здесь, в Литве. Да хоть бы и в Риге! И в Таллине, все знают, тоже есть сильный русский театр. А вот кто там за него слово замолвит? Ведь и слушать, небось, не станут. И он вышел под моросящий зимний дождь. И пошёл пешком на вокзал. По дороге его нагнали трое молодых парней. Заговорили с ним по-литовски. И когда поняли, что он их не понимает, избили до полусмерти. Да ему и так уже жить не хотелось...