Коман ШОВА
ИГРА И ОСВОБОЖДЕНИЕ
ПОТРЕБНОСТЬ В БЕЛОМ
ПОТРЕБНОСТЬ В БЕЛОМ
Что есть в природе вещей,
то и происходит,
и что происходит,
произойдет снова.
В природе облаков — дождь и гром,
в природе дороги — ходьба и блуждание,
в природе глаз — свет и сон,
в природе любви — свадьба и предательство.
В моей природе столько всего,
что я не могу их выбрать, упорядочить
и сказать:
смотрите:
из этого состоит моя природа вещей.
И все же, я плачу так же,
как и все плачущие,
когда нуждаются в белом.
то и происходит,
и что происходит,
произойдет снова.
В природе облаков — дождь и гром,
в природе дороги — ходьба и блуждание,
в природе глаз — свет и сон,
в природе любви — свадьба и предательство.
В моей природе столько всего,
что я не могу их выбрать, упорядочить
и сказать:
смотрите:
из этого состоит моя природа вещей.
И все же, я плачу так же,
как и все плачущие,
когда нуждаются в белом.
СОСТОЯНИЕ
Комната увеличивается, как отчаяние,
воздух расширяется в моем сне,
ангелы убегают серые.
Я одинок.
Пространство дышит,
катится на меня лунный кратер,
земля держит меня под волосатой рукой, —
прости меня, мама, прости меня, любимая,
кричат вверх волосы от страха,
уста от испуга стонут раздавленные,
потухшее пространство с кариесом смеется.
Это кошмар, говорю,
эта причуда ночи, резвясь и плача,
эта гримаса времени,
которая нахмуривает брови,
видя астенических детей —
это теплый воздух, это поздний час
и морщинистый сон от усталости.
Прыгая на хромой ноге,
Слышу свое дыхание,
вижу повсюду оплеванные взгляды,
и вот шаг, и вот падение, и вот грохот,
и рушится все
в открытую пустоту между мной и чем-то еще.
И сон не существует,
и плоть не существует,
я весь состою из воздуха,
и весь я — один кошмар,
который еще не прошел.
воздух расширяется в моем сне,
ангелы убегают серые.
Я одинок.
Пространство дышит,
катится на меня лунный кратер,
земля держит меня под волосатой рукой, —
прости меня, мама, прости меня, любимая,
кричат вверх волосы от страха,
уста от испуга стонут раздавленные,
потухшее пространство с кариесом смеется.
Это кошмар, говорю,
эта причуда ночи, резвясь и плача,
эта гримаса времени,
которая нахмуривает брови,
видя астенических детей —
это теплый воздух, это поздний час
и морщинистый сон от усталости.
Прыгая на хромой ноге,
Слышу свое дыхание,
вижу повсюду оплеванные взгляды,
и вот шаг, и вот падение, и вот грохот,
и рушится все
в открытую пустоту между мной и чем-то еще.
И сон не существует,
и плоть не существует,
я весь состою из воздуха,
и весь я — один кошмар,
который еще не прошел.
ВОДНЫЕ КАЧЕЛИ
Холодная кровь
в долгий летний день нагревается.
Сколько фиолетового, красного и желтого
ослепляло мой взгляд в поднебесье…
Ах, сколько людской грязи перешло
от одного существа к другому,
рисуя понятные силуэты.
Сегодня я снова вхожу в волну,
тысяча раз отшлифованный до кости,
проворный и молчаливый,
в белую и неизменчивую волну,
что в воскресенье, в июле выбрасывает на берег
между жемчужинами и розовыми гребешками
живые бьющиеся существа,
которые желают поймать солнце на морде,
землю и всю синеву.
в долгий летний день нагревается.
Сколько фиолетового, красного и желтого
ослепляло мой взгляд в поднебесье…
Ах, сколько людской грязи перешло
от одного существа к другому,
рисуя понятные силуэты.
Сегодня я снова вхожу в волну,
тысяча раз отшлифованный до кости,
проворный и молчаливый,
в белую и неизменчивую волну,
что в воскресенье, в июле выбрасывает на берег
между жемчужинами и розовыми гребешками
живые бьющиеся существа,
которые желают поймать солнце на морде,
землю и всю синеву.
КАК ЛЬВИНЫЙ ДЕТЕНЫШ
У меня онемела левая рука
как будто была проклята
одной возлюбленной,
которую я обронил случайно
на Римской площади.
У меня болят зубы от слов,
песчаных, холодных, зацементированных,
которые хотели консервировать мои недоумения.
Кровь жаждет молодой плоти,
как львиный детеныш
сверкает зубами от избыточного кальция.
Ах, распущенные волосы девушек,
блуждают в неведении,
удивляются собственному изображению
в окнах магазина «Ева».
И эта весна...
Она сажает молодые рассады света
на эндокринные гланды,
на бедра,
на чаши лилий,
цвета лунных редисок,
в улыбке желтых цветов
и в глазах всех прохожих.
как будто была проклята
одной возлюбленной,
которую я обронил случайно
на Римской площади.
У меня болят зубы от слов,
песчаных, холодных, зацементированных,
которые хотели консервировать мои недоумения.
Кровь жаждет молодой плоти,
как львиный детеныш
сверкает зубами от избыточного кальция.
Ах, распущенные волосы девушек,
блуждают в неведении,
удивляются собственному изображению
в окнах магазина «Ева».
И эта весна...
Она сажает молодые рассады света
на эндокринные гланды,
на бедра,
на чаши лилий,
цвета лунных редисок,
в улыбке желтых цветов
и в глазах всех прохожих.
ОТРЕЧЕНИЕ
Поноси ты мою кровь сегодня,
эту кровь, полную воспоминаний,
поноси ты.
Забери и мой слух, чтобы воцарилась тишина,
и глаза, возьми их, и руки,
хочу почувствовать себя как в начале,
когда находился в горячей лаве,
под взором Божьим,
вместе с морями и горами.
Я поставлю вместо них новые вещества,
прочные, свободные, гарантируемые компьютерами,
я буду неуязвимым мужчиной,
без отдыха, с быстрыми реакциями,
нержавеющий как сплав.
Чтобы тогда ты меня увидела, безразличным, гибким.
Активные часы разобьются в моей ладони,
двадцать четыре за один раз,
минуты будут днями и дни месяцами,
буду иметь слепленный лоб
для того чтобы выцарапать всю славу.
Поноси ты, любимая,
кровь и руки, и слух, и глаза…
эту кровь, полную воспоминаний,
поноси ты.
Забери и мой слух, чтобы воцарилась тишина,
и глаза, возьми их, и руки,
хочу почувствовать себя как в начале,
когда находился в горячей лаве,
под взором Божьим,
вместе с морями и горами.
Я поставлю вместо них новые вещества,
прочные, свободные, гарантируемые компьютерами,
я буду неуязвимым мужчиной,
без отдыха, с быстрыми реакциями,
нержавеющий как сплав.
Чтобы тогда ты меня увидела, безразличным, гибким.
Активные часы разобьются в моей ладони,
двадцать четыре за один раз,
минуты будут днями и дни месяцами,
буду иметь слепленный лоб
для того чтобы выцарапать всю славу.
Поноси ты, любимая,
кровь и руки, и слух, и глаза…
ВОЗРОЖДЕНИЕ
Дерево умирает постепенно,
пока становится мебелью,
окном, дверью, опорным столбом,
порогом, ложкой, вешалкой.
В игрушках сохраняет
кроличью игривость,
неуклюжесть медведей,
волнистость лис.
В детских руках
древесина снова зеленеет,
наполняется соком и ветвями,
ломается по частям,
смеется, прячется, появляется.
это игра и освобождение.
пока становится мебелью,
окном, дверью, опорным столбом,
порогом, ложкой, вешалкой.
В игрушках сохраняет
кроличью игривость,
неуклюжесть медведей,
волнистость лис.
В детских руках
древесина снова зеленеет,
наполняется соком и ветвями,
ломается по частям,
смеется, прячется, появляется.
это игра и освобождение.
ШАХМАТЫ
Я — пешка,
вышедшая из игры,
стою на краю,
сплетничаю, издаю свист
в ожидании другого боя.
Я — пешка,
которая всегда приносится в жертву,
могу стать королем,
ладьей,
конем
или ферзем.
Я — пешка,
смиряюсь,
жертвуя собой,
жду на краю
другие и другие бои,
издаю свист.
вышедшая из игры,
стою на краю,
сплетничаю, издаю свист
в ожидании другого боя.
Я — пешка,
которая всегда приносится в жертву,
могу стать королем,
ладьей,
конем
или ферзем.
Я — пешка,
смиряюсь,
жертвуя собой,
жду на краю
другие и другие бои,
издаю свист.
ЛОШАДИ ВОЗВРАЩАЮТСЯ СНОВА
Убегают — опять убегают и всегда опять возвращаются,
мне приходится все время бежать,
копыта больны, и упряжки холодные,
возвращаются кони опять —
оставляя воскресенья позади,
и понедельник впереди,
понедельник впереди.
когда дни являются скользкими ступенями,
возвращаются кони опять —
и я ложусь под елками
и спускаюсь в известь.
мне приходится все время бежать,
копыта больны, и упряжки холодные,
возвращаются кони опять —
оставляя воскресенья позади,
и понедельник впереди,
понедельник впереди.
когда дни являются скользкими ступенями,
возвращаются кони опять —
и я ложусь под елками
и спускаюсь в известь.
Перевели с румынского Татьяна ДАБИЖА и Лилия ГАЗИЗОВА
Коман Шова — поэт. Родился в 1933 году в Бухаресте. Окончил Театральный Институт (1955). В те годы он начинает свою литературную деятельность. Дебютирует (1950) с поэмой в прозе «Голубое утро» в газете «Flacăra» («Пламя»). В 1960 он перешел в Литературную Школу, которая в том же году стала кафедрой литературы и литературной критики «Михай Эминеску» на филологическом факультете Бухарестского университета. Работал литературным секретарем в театре «Барбу Делавранча» в Бухаресте (1962–1964); генеральным секретарем редакции литературного и культурного журнала «Амфитеатр» (1965–1972). Дебютирует с томом стихов «Ничейный Астр» в Издательстве Эминеску, 1970. Автор книг: Маривал (1974); Слова поддержки (1978); Поэмы (1980); Друг сдругом (1983); Падение плода (1989); Потребность в Белом (1996); Стакан с ангелами (2013); Холод (2013); Снег и глаза волков (2016); Воздушная игра (2016); Мужчина который приходит (2019); Сто одно стихотворение (2019) и др. Пишет пьесы, эссе, театральные хроники, публицистику, сценарии для фильмов и др.