Концертная "Yamaha"
звучит сейчас и здесь:
Глен Гульд играет Баха -
"Партиту номер шесть".

Гульд – музыки захватчик,
почти конкистадор.
И дерзостью означен
его победный взор.

…Отшельник и молчальник,
обласканный судьбой,
он даст концерт прощальный^*,
чтоб стать самим собой
с мистическим размахом…
Но время ещё есть -
и Гульд играет Баха –
"Партиту номер шесть".

Пожалуйста, Глен, не спешите исчезнуть с экрана -
сыграйте ещё хоть чуть-чуть из Гольдбе’рг-вариаций!
Так льётся Ручей^* из великой реки Себастьяна,
что можно поверить в возможности реинкарнаций!
Вы клавиши гладите нежно, как спину собаки...
У сеттера взгляд человека – и я догадалась,
что музыка к Вам, как щенок, с колыбели ласкалась,
но Время сейчас подаёт неизбежные знаки^**
и снимет парик Иоганн Себастьян перед Вами:
"КАКОЙ музыкант чрезвычайный пожаловал в гости!"
"Не в гости, Маэстро…", - Вы скажете только глазами
и рядом окажетесь с Бахом на звёздном помосте…
Потом в Вашем вздохе печально мелькнёт сожаленье,
что многих бездомных собак приютить не успели…^***
Но Бах не услышит: совместное сердцебиенье
созвучием ритмов коснётся земной акварели.

Какая странная судьба
у тех взаимоотношений,
когда кларнет или труба
вдруг поддаются искушенью!
И - потрясаясь верхним "ля",
повисшим тонкой паутинкой,
на целый миг замрёт Земля,
качаясь под носком ботинка,
которым отбивает такт
мой музыкант, сгибая руку,
и нежно так, и страшно так
творя пожизненную муку!
Какая странная судьба
таких взаимоотношений:
на что-то сетует труба,
кларнет вздыхает в утешенье...
И я меж ними, как во сне!
У звукового наважденья
в плену - как будто завтра мне
грозит повторное рожденье!

Осязание, зрение, вкус, обоняние, слух
слушать тело должны… Не впервые встревоженный ДУХ^*
дирижирует, первую скрипку доверив Душе,
и его дирижёрская палочка настороже:
чувства не повинуются, заняты только собой –
начинают поспешно, а после - звучат вразнобой.
И тогда ДИРИЖЁР, ощутив неизбежный барьер,
без оркестра исполнит далёкую музыку сфер,
и скрипичному соло доверит качнуть небосвод,
зная: каждая нота на землю звездой упадёт.

Песка пустынного я слышу запах жгучий
над караванами верблюдов терпеливых,
несущих груз к земле обетованной.
Всё злее солнце и песчаной бурей
накатывает музыка Равеля,
и даже ветер стал молитвой жаркой.

Песком забрызганы погонщики верблюдов.
Всё оглушительнее жажда хочет влаги.
Мелодия на водопад похожа:
всё громче падает, но мимо, мимо, мимо.
И этим водопадом не напиться
и не омыть расплавленное тело.
И рвутся ноты на конечном звуке.
Погибла музыка… И может быть, погиб
тот караван, что не нашёл оазис.
…И странно было мне узнать однажды:
Равель имел в виду совсем не гибель,
а песню раскалённого металла.

Музыкальная зависть
Не меня зовут под моим тёмным окном,
а девушку, которая живёт этажом ниже.
Не дозовутся! Всё дело всего лишь в том,
что она вчера улетела и уже в Париже.
Я дальше порога своей скудной страны
не ступала: перед носом "занавес" опустили.
А теперь - карманы мои стихов полны,
созданных исключительно в русском душевном стиле!
Я не могу думать на чужом языке,
а на родном даже с небом заговорю смелее.
Музыке легче - на любой нотной строке
мелодия прозвучит, выживет и уцелеет!
Ах, да! девушка (что живёт ниже этажом)
на двух языках изъясняется без акцента:
на французском играет Равеля, а потом -
Шопена на языке польского Президента.

Не отпускай меня, Музыка, не отпускай
в преисподнюю - в пекло, а тем более - в рай!
ТАМ не будет надобности в Тебе, только ТУТ,
на Земле, Тобою спасаются и - поют.
"Если плачут, значит ещё не перешли грань, -
так говаривал Тамерлан, собирая дань, -
а если поют, точно, нет ничего у них,
даже корки хлеба, чтоб поделить на двоих".
Я тоже нищая – могу над пропастью петь,
где остался тот, кого приголубила смерть.
Земная Музыка! Давай с Тобою вдвоём
найдём кларнет, что заливается соловьём!
Прокрадётся за ним саксофон чуткой змеёй,
отзываясь блюзом под голубой кисеёй,
где сияют ноты на месте звёзд и луны
и космической Музыкой облака полны.

Я ни разу в жизни не видела вечнозелёной пихты,
что обитает в местности, холодом опалённой.
Но почему-то имя Святослав Теофилович Рихтер
рифмуется с запахом музыки вечнозелёной.
Когда он играл, углубившись в глубокое звучание
мощных аккордов - ни один звук не бывал потерян,
клавиши рояля только издавали грозное рычание,
словно укрощённые властным пианистом звери.
Не так-то просто обуздать Бетховена многоликого
и Прокофьева не отдать врагам на заклание!
Музыка – зверь особенный, не то, чтобы редкостно дикий,
но требует смелого, умного понимания.
А слушателю нет дела до малоизвестных частностей,
он в вечном поиске великого Укротителя,
который не сторонится неожиданных опасностей,
рождающих страх у обычного исполнителя.
…Кто-то скажет, что подобное мнение - субъективное.
Но, согласитесь: ещё во времена пещерные
звучащие в древних лесах элементарные мотивы
тоже рождали субъективные ощущения.

Бросаюсь в МУЗЫКУ, как в добрый океан;
ныряя, забываю злую сушу.
И влажного покоя не нарушу
на самой глубине подводных стран.
А выплыву – замру на берегу
и бережно отряхиваю влагу
на преданную белую бумагу -
иначе завтра выжить не смогу…
Живу…
В глуши моих квартирных стен
мне МУЗЫКА служить ещё готова
с рождения до смертного покрова
и верности не требует взамен;
но я верна, как верят небесам
луна и звёзды за стеной квартиры,
как звери верят рощам и лесам…
Кому ж ещё быть верной в этом мире?..

Чёрное зарево нынче не трогало струны -
души на землю Путём возвращаются Млечным.
В час Паганини под белым свечением лунным
скрипка Маэстро равна человеческой речи:
может смычок на любом языке изъясняться,
но проверяет его по небесному слову.
За облаками бездомные звуки теснятся,
только тому откликаясь по первому зову,
кто и над бездной аккорд расшифрует небесный
нотными знаками в звёздном порыве высоком.
…В час Паганини трепещут в ознобе телесном
твари земные под божьим всевидящим оком.

Вы слышите змеиный голос флейты?
Как он зазывен, расслабляет душу
и ловит слабых в сети тонкой неги!
Но вот оргАн приходит к нам на помощь:
к высоким сводам католического храма
восходит музыка, сопровождая дух.
Всплывая из глубин альт-саксофона,
в тягучих негритянских звуках блюза
ночь и печаль живут нерасторжимо.
Но вдруг труба предсказывает утро -
и солнце омывает свод небесный
и освещённый мир лежит у ног.
Но там, где всё неясно и непрочно,
напомнит музыка о нестерпимой боли.
И тьма кричит - "тяжёлый рок" из мрака
растерянные обнажает лица,
конвульсии телесные рождая
у тех, кто молод и не знает смерти...
Я выбрала: меж утром и печалью
меж тьмой и радостью душа моя блуждает,
чистилище никак найти не может.
Живу под звуки флейты и органа...
Под трубный глас архангелов на небе
боялась жизни и теперь боюсь...

Если бы можно было
родиться снова,
я хотела бы стать
МУЗЫКОЙ,
чтобы быть
Временами года,
Героической симфонией,
Маленькой ночной серенадой,
Болеро
или
простой детской песенкой.
Содержание
Глен Гульд играет Баха...
Глен Гульд-вариации
Джазовая импровизация
Первая скрипка
Болеро
Музыкальная зависть
Не отпускай меня, Музыка...
Укротитель
Верность
В Час Паганини
"Вы слышите змеиный голос флейты?..."
"Если бы можно было…"