РЕКВИЕМ

Браток, налей перед обедом,
Я не вернулся с той весны,
Убитый за день до Победы,
Объявленной после войны…

Из жести кружки поднимая,
Коль “горькой” нет — пьём “самопал”
За всех, кто пал восьмого мая,
Кто до восьмого мая пал…

Я в землю вмят машиной адской,
По мне прошли её плуги
В окопах битвы Сталинградской,
В траншеях Огненной дуги.

Я пойман пулей на излёте,
Сгорел в мучительном огне
К земле на бреющем полёте,
В кипящей танковой броне.

И смерть не выдавила стона
И даже слёз из наших глаз,
Когда открыли мы кингстоны,
И вены лопнули у нас…

Не ведал райские я кущи,
Была тоска моя остра
В чащобах Беловежской пущи
У партизанского костра.

Я не зарыт в могиле братской,
Не сплю в могиле мировой,
Исторгнут пастью бухенвальдской,
Иду дождём по мостовой.

Я многолик — солдат Победы,
Дозорный всех дорог войны.
Я слишком многое изведал,
И в этом нет моей вины…

В любой избе в российской дали
Жива та память о войне:
Кругом медали да медали
И рамки, рамки — на стене…

Я жив, пока живёт на свете
Святая память о войне,
Когда кругом смеются дети,
Не убивайтесь обо мне!

Ты слышишь, там, в дубравах чистых,
Под ветерком, на склоне дня,
Где о любви лепечут листья —
Там поминают и меня…

Налей, браток, налей к обеду
Себе — полней, немного — мне
За радость светлую Победы!
За всех погибших на войне…


ХАТЫНЬ

Здесь люди жили, сеяли хлеба,
И детский смех звенел, как колокольчик.
Кто мог подумать, что в их жизни прочерк
Поставит скоро жуткая судьба…

И вот однажды варвары пришли
И, не щадя ни малых и ни старых,
Ломая руки, бросили в амбары
И, обложив соломой, подожгли…

Как жуток был и страшен дикий вой —
Зверьё в лесах шарахалось в испуге.
Мгновенно пламя поглотило звуки,
И ветер поднял пепел над землёй.

Была деревня — и ни изб, ни хат,
И ни одной травинки чахлой близко,
И только трубы, словно обелиски,
Чернея, над пожарищем стоят…

Вглядитесь, люди, в страшные слова,
В таблички скорби, горечи и боли, —
Ведь против каждой Светы или Оли:
“Три года. Три. Два с половиной. Два”.

Скорбит здесь всё: и лес, и неба синь,
И колокольчики на трубах тонко-тонко
Звенят-звенят, и голосом ребёнка
Поёт и плачет вечная Хатынь…


НЕЗАЖИВАЮЩАЯ РАНА

Вновь дяде Пете вспомнилась война —
Всю жизнь не заживающая рана,
Давно душа седого ветерана
Недугом этим тягостным больна.

Боль затаив в морщинах возле глаз,
Затягиваясь крепко "Беломором",
Что видел он вдали за косогором,
Так тяжело вздыхая всякий раз?!

Шла дружная весна в цветенье трав,
И день сиял — и радужен, и светел,
А дядя Петя мрачен был, и ветер
Трепал его подоткнутый рукав.


* * *

Мы с ним не встретились на свете
По той причине роковой.
Гудит над полем ратным ветер,
Колышет буйный травостой…

Он стал травою, небом синим
И светом Вечного огня,
Всё тот же — молодой и сильный,
Похожий чем-то на меня…

Прости, что ждал ты — не дождался,
Когда шагну тебе вослед.
Рассвет кровавый нарождался
По горизонту ваших лет…

Россия! Жить когда ж ты будешь?!
Куда полынь-тоску избыть,
Чтоб успевали в жизни люди
Доцеловать и долюбить?!

Взрослеют дети, крепнут руки,
Их снова в спину крестит мать.
Молю: дожить бы им до внуков,
И лучше нечего желать!