В современной поэтологии довлеет сциентистский, исследующий и систематизирующий подход, к самому стихосложению — ремесленнический. Но говорить о поэзии имеет смысл только в таком ключе: является ли конкретный поэтический акт теургией? Высокопарностью это покажется только тем, кто не готов думать о поэтическом предназначении — о будущем поэзии; о требованиях, которые предъявляет к ней жизнь и культура. Сегодня для размышления — это одна из наиболее актуальных тем.
Книга стихов «Колокольная горка» Галины Илюхиной — прекрасный повод поговорить об этом.
Стихи из этой, в общем-то небольшой, поэтической книги, на первый взгляд, далеки от метафизической темы. В ней нет артикулированных обращений к Творцу. Но в должном поэтическом оформлении эта интенция (метафизический порыв) — всегда прекрасна, и более того — естественна. Человек предназначен для подобного диалога. Так или иначе в лучших образцах поэзии он неизменно присутствует, как например «Разговор с небожителем» (вспомним Бродского). Называя, мы утверждаем.

«Колокольная горка» опредмечивает этот импульс — укореняя поэтический мир в земном, осязаемом, конкретном. Чувственный образ вырастает из живой природности, подлинной и сакральной, как ее отражение во взгляде язычника.

Со-творение в реальности материального мира, «бытия-в-природе», а для человека современного — «бытия-с-природой», можно назвать главной тональностью первой части. Колокольная горка (конкретный топос) становится не поводом, а соучастником — субъектом — проживания первозданной остроты чувств, интенсивности слияния с Другим, с не-Я (поэтизируемой реальностью). Опоэченная, реальность становится уникальной. Запах хвои, солнечные лучи, комары, воспоминания детства, воздух, которым дышит микромир литературного поселения. Но представьте, однако, сколькие наблюдают все те же картины, хрустят той же хвоей, бродят в тех же сумерках и греются в тех же лучах закатного солнца. Существовало ли это место для читателя прежде? Как географическое название? Как историческое нечто? Где-то там, в Комарово, — поэтическая будка Ахматовой, писательские дачи… И все. «Колокольная горка» обретает бесконечное осуществление в невероятно насыщенной органичными образами двухчастной книге. Образная пластичность — отличительная черта поэтики Илюхиной. Ее метафоричность в лучшем смысле традиционна — без головокуржительных виражей в предметных сопоставлениях: с необычайным вкусом в обычных вещах поэт открывает возможности исключительных ракурсов и редких впечатлений.

Теперь мы подошли к главному. В чем заключается «магическое действие»? Что незамеченное в жизни становится привычным — приближается к нам в поэтическом слове? Поэтическое восприятие напоминает взгляд в микроскоп, взгляд сквозь лупу: оно приближает к нам вещи, как бы преподнося на ладони само бытие, самую суть вещей, и этому жесту поэта подвластна любая мелочь, возможное и невозможное, и чепуха, и глупость. И конкретно-чувственный мир, и мир человеческих чувств, и человеческая история. Нет ничего, чего не может предоставить поэт в наше распоряжение, — наделяя способностью переживать то, что еще не пережито в реальной жизни, увидеть то — что осталось за рамками сознания. Сделать для существующих еще не осуществленное. А старые, как мир, привычные вещи — прочувствовать как чудо. «Брелок на память — поплавок непотопляемой любви». Микробиолог смотрит в микроскоп — телесные ткани предстают его зрению как художественные полотна… В этом смысле тематические предпочтения, фокусировка на конкретных предметах оказываются не такими уж значимыми. Важнее — искусство восприятия. Современность поэта, к примеру, возникает не от стремления составить литературный слепок с его эпохи. Но, говоря о «Колокольной горке», стоит отдать должное поэту: лексическое разнообразие, неожиданность и органичность использования стилистически разных слов рождают жемчужины:

Или:

Богатство ритмов, искусная аллитерация, изобретательность без вычурности — искушенный читатель оценит изысканность формы, неприметной за простотой интонации. Но надо ли говорить об анатомии, если вершина искусства — иллюзия органической жизни?
Одна из характерных черт этой книги — внимание к разным проявлениям человеческой жизни — от пасторальных тем, до урбанистических и политически злободневных. Поэтическая теургия возвращает в жизнь маршрут 33-го трамвая — чтобы, стараясь забыть, помнили. Синий иней покрывает место остывшей любви. Неуловимое приобретает устойчивую предметность и одновременно неизживаемую жизненность — в трагическом или лирическом моменте, зовет погружаться в стихотворные строки как в бесконечность сознания. Так приближается к внутреннему оку читателя образ автора — изобретателя «Колокольной горки».

И эта субъективность, требующая нашей эмпатии и самовластно врывающаяся в нашу жизнь, — нечто большое, чем задушевный разговор с лирическим героем конкретного стихотворения. Пастернаковские отзвуки (плотность вещественного мира в пространстве строк, его языческое одушевление в утонченной чувственности) — сообщает ощущение противоположного — остранения, воссоздание объекта без наблюдателя. Мы находим его в попытке бессубъектного представления в поэзии французских импрессионистов (Верлен, Рембо). Однако парадокс поэтического высказывания Галины Илюхиной заключается именно в этом неординарном сочетании лирической теплоты и удивительного предоставления в стихах места всему, что, иногда с иронией, иногда с болью, называет о овеществляет поэт.
Чем ярче выражена личность художника, тем больше обогащается человеческий мир — новой ценностью, новым смыслом быть. Талантливый автор усиливает нашу жажду жить. Секрет «вербальной магии», иными словами, — усиление роста и утончение со-знания. На первый взгляд, это трюизм — сказать, что творчество начинается с личности. Но посмотрите: ее активный поиск, несводимой и неоспоримой, превращается в гротеск нарочитости и ужас «искусного искусства», побрякивающего фитюльками словесных игр, в наши дни. Глубина и серьезность, широта и проницательность в понимании жизни, то есть со-вершенность и совершенство сознания, — это то, что проецируется автором в рамки текста, или, если брать шире, художественного произведения вобще. Это основное объяснение, почему плох критик, оценивающий отдельные строки в отрыве от целостного эстетического впечатления, — как и тот, кто демонстрирует свою ученость вместо выражения целостной позиции в понимании «поэтического». Стихи пишутся не ради отдельной рифмы, как и человеческий вид существует не ради изящных лодыжек.
Ладонь с ее неповторимым кожным узором состоит из атомов, художественное полотно из мазков, стихотворение из звуков, слов и смыслов и так далее. Но ни кожная фреска не есть простое сочетание атомов, ни полотно — мазки масляной краской. Разделение на них уничтожает и саму вещь, и ее образ. Органичность образа — редкое для современного поэта достоинство. А вот «Колокольная горка» будет жить, как поэтический «организм», постоянно обновляя свою жизненность в восприятии тех, кто способен быть со-причастным поэтической лирике.
И все-таки я коснусь специально одной из черт поэтического стиля Галины Илюхиной. Редкое средство поэтического воздействия на писателя этого стоит. Интонирование стиха она никогда не заканчивает на «тонике» — на сильном эмоциональном или смысловом акценте, создавая при этом драматически сильные финальные строки. Напротив, она снижает интонацию, переходит почти на шепот: кульминация достигается в diminuendo — понижением тона — и заставляет вслушиваться в голос лирического героя, приглушая удары собственного сердца. Эстетическое переживание искусно растягивается психологическим обманом — нашим вслушиванием: а все ли сказано? все ли услышано?

Вслушивание как способ чтения — верный знак, что перед нами именно лирика: не агитка, не панегирик…

Поэт не назван.

Поэт — призван.

О том, что поэтическая сущность, некий даймон со-присутствует нам, переходя из культурной и поэтической реальности в наш личный жизненный мир, свидетельствует и такой факт. Наша способность отделять поэтические и непоэтические предметы; предметы, которые принципиально могут быть наполнены поэтическим смыслом, — и нет, никогда. Способность различать людей, их особенный тип, которые, возможно, общаются с поэтическим даймоном…

— Габитус поэтессы…

Слова, сказанные при мне в адрес Галины Илюхиной.
Внешняя форма раскрывает человека — его социальный статус, психическое состояние и даже, как видим, особенности его интеллекта. Да, мы, скорее всего, отличим чиновника от поэта, от шоумена или пожарного. Как духовная красота — на лицо, интеллигенция, особенный ментальный склад, проступает в физический мир. Одна из форм ее присутствия — форма поэзии. Мы различаем габитус поэтессы. Мы мыслим — учреждаем эйдос поэзии.