Резная розовая гвоздика,
укромный цветок лесной,
как нежная Эвридика
с пленительной красотой.

Не рвите ее — увянет
тотчас же в вашей руке,
и вмиг красоты не станет.
...И бабочка на цветке.

В лесу сохранились дубы вековые,
в их памяти — жизнь моя вся, как во мне
самой. Их фигурные листья тугие
баюкают небо в седой вышине.

Мы с мамой здесь желуди их собирали
и делали бусы — дороже они
алмазов. О детском тоскую я рае —
о, светлые, ясные, добрые дни!

Звездчатка, как девочка, нежная,
и даже не звезды — снежинки
цветочки ее белоснежные.
Растет возле самой тропинки,

где шла я, прах мамы развеивая
и плача, вобрали цветочки,
глядящие чуть неуверенно,
плоть матери и слезы дочки.

Чертановку питают родники,
вода прозрачная, но ледяная.
На дне волнисты белые пески.
Мы здесь купались, визгом оглашая

окрестности, с улыбкой доброй лес
смотрел на нас, счастливейших детишек.
А тех, кто струсил, в речку кто не влез,
потом дразнили вредные мальчишки.

Купальница, лесная роза,
со стебля смотрит горделиво,
как гефсиманская олива.
При ней субреткою — береза.

Как солнечный цветок стал редок!
Природу люд уничтожает.
Но каждый цветик — уважаем.
Я поклонюсь ей напоследок.

Соловьями гремит опушка,
в чаще глухо гудит кукушка,
барабанные дроби дятла,
изумрудного моха пятна.

Все мне здесь отрадно и мило,
пусть здесь будет моя могила.
Белкам я раздаю орехи,
и сорок раздаются смехи.

Загадочный и таинственный
папоротник люблю.
Он в своем роде единственный,
Вечности взгляды ловлю.

Раскидистый, в темном кружеве
таит незримый цветок,
над коим пчелы не кружатся.
И плещется небо у ног.

Колокольчики люблю
с их голубизной небесной,
взоры томные ловлю.
Над оврага черной бездной,

не боясь ее, цветут,
как и я, но я уж вяну.
На цветочки там и тут
любоваться не устану.

Деревянный храм возле леса.
Помянуть здесь родных уместно,
написать десяток записок,
свечи в ряд — за людей и кисок.

С лесом долгим взглядом проститься
и кислицею угоститься,
и вернуться в свою берлогу —
плакать, петь и молиться Богу...