ГЕННАДИЙ КРАСНИКОВ
Поэзия моя, ты – из окопа…
За несколько лет до 40-летия Великой Победы в редакции "молодогвардейского" альманаха "Поэзия", где мы работали вдвоём с поэтом-фронтовиком Николаем Старшиновым, стали появляться незнакомые люди – ещё не старые, практически ровесники Николая Константиновича, всех их отличала невероятная скромность и даже какая-то застенчивость. Оказалось, что это "начинающие" поэты – участники Великой Отечественной войны. И хотя многие стихи они – люди настоящего мужества – написали на фронте, но вот в поэзию пришли только теперь. Старшинов в это время составлял поэтическую часть антологии "Венок славы", так произошло знакомство с замечательной плеядой поэтов, "вторым призывом" фронтовой поэзии, стартовой площадкой для которых стал сборник "Поэзия моя, ты – из окопа" (1985 г.), составленный Н. Старшиновым к 40-летию Победы.
В предисловии к сборнику Н. Старшинов писал: "В последние годы в русской поэзии с новой силой зазвучали стихи, посвящённые Великой Отечественной войне, написанные поэтами, чьи имена мало знакомы читателю. Подавляющее большинство этих авторов – непрофессионалы. Однако стихи их написаны на высоком поэтическом уровне, они многое дополняют к тому, что уже сказано о войне. Стихи эти написаны непосредственными участниками Великой Отечественной войны, её "рабочими" – теми, кто лежал за станковым пулемётом и тащил сотни километров ствол миномёта, подрывал вражеские эшелоны и ходил в разведку, высаживался в составе морского десанта в тылу врага, бомбил тылы противника и перевязывал раненых на поле боя. Многие из них прошли большой и славный путь длиной во всю войну, неоднократно были ранены. Примером может служить хотя бы Иван Петрухин, кавалер двух орденов Славы и трёх медалей "За отвагу". Поэзия Ивана Петрухина, Виктора Авдеева, Владимира Боброва, Анатолия Головкова, Николая Зусика, Бориса Тедерса, Николая Петропавловского, Михаила Тимошечкина, Павла Булушева, Ивана Лапшина, Николая Новикова, Галины Бедновой, Юрия Куликова, Надежды Медведевой, Владимира Патаралова и др. действительно из окопа, поэтому она так правдива и достоверна". Сюда добавим имена прекрасных поэтов "второго призыва" Юрия Белаша, Иона Дегена…
Помню красивого, богатырского сложения художника Бориса Тедерса, грустно-ироничного ленинградца Павла Булушева, невысокого, на протезе харьковчанина Ивана Лапшина, застенчивого Анатолия Лукьянова со старинной русской бородой, энергичного, с пустым рукавом Ивана Петрухина, достойного земляка ивановских классиков Николая Майорова, Михаила Дудина… Все они были по-настоящему талантливы и достойно встали в один ряд с известными поэтами фронтового поколения, найдя свою поэтическую формулу войны: "Поэзия моя, ты – из окопа", – рассказав о себе жёсткую правду из самого пекла трагедии. Правду, забвение и неблагодарное поругание которой чревато новыми историческими бедами. Как замечает В. Ключевский в набросках об истории Авр. Палицына о Смутном времени: "Душевное око неосмотрительно имея, не благодарили – и скоро за безумство возмездие следовало".
В предисловии к сборнику Н. Старшинов писал: "В последние годы в русской поэзии с новой силой зазвучали стихи, посвящённые Великой Отечественной войне, написанные поэтами, чьи имена мало знакомы читателю. Подавляющее большинство этих авторов – непрофессионалы. Однако стихи их написаны на высоком поэтическом уровне, они многое дополняют к тому, что уже сказано о войне. Стихи эти написаны непосредственными участниками Великой Отечественной войны, её "рабочими" – теми, кто лежал за станковым пулемётом и тащил сотни километров ствол миномёта, подрывал вражеские эшелоны и ходил в разведку, высаживался в составе морского десанта в тылу врага, бомбил тылы противника и перевязывал раненых на поле боя. Многие из них прошли большой и славный путь длиной во всю войну, неоднократно были ранены. Примером может служить хотя бы Иван Петрухин, кавалер двух орденов Славы и трёх медалей "За отвагу". Поэзия Ивана Петрухина, Виктора Авдеева, Владимира Боброва, Анатолия Головкова, Николая Зусика, Бориса Тедерса, Николая Петропавловского, Михаила Тимошечкина, Павла Булушева, Ивана Лапшина, Николая Новикова, Галины Бедновой, Юрия Куликова, Надежды Медведевой, Владимира Патаралова и др. действительно из окопа, поэтому она так правдива и достоверна". Сюда добавим имена прекрасных поэтов "второго призыва" Юрия Белаша, Иона Дегена…
Помню красивого, богатырского сложения художника Бориса Тедерса, грустно-ироничного ленинградца Павла Булушева, невысокого, на протезе харьковчанина Ивана Лапшина, застенчивого Анатолия Лукьянова со старинной русской бородой, энергичного, с пустым рукавом Ивана Петрухина, достойного земляка ивановских классиков Николая Майорова, Михаила Дудина… Все они были по-настоящему талантливы и достойно встали в один ряд с известными поэтами фронтового поколения, найдя свою поэтическую формулу войны: "Поэзия моя, ты – из окопа", – рассказав о себе жёсткую правду из самого пекла трагедии. Правду, забвение и неблагодарное поругание которой чревато новыми историческими бедами. Как замечает В. Ключевский в набросках об истории Авр. Палицына о Смутном времени: "Душевное око неосмотрительно имея, не благодарили – и скоро за безумство возмездие следовало".
Анатолий Головков
(1927–1995)
В 1942 году поступил на оборонный завод. В 1943-м ушёл добровольцем на фронт. Ранен в боях на Курской дуге, контужен при освобождении Польши. С осени 1944-го воевал в составе Краснознамённой Днепровской флотилии. Дошёл до Берлина.
В 1942 году поступил на оборонный завод. В 1943-м ушёл добровольцем на фронт. Ранен в боях на Курской дуге, контужен при освобождении Польши. С осени 1944-го воевал в составе Краснознамённой Днепровской флотилии. Дошёл до Берлина.
* * *
Поэзия моя, ты – из окопа,
Ещё тогда, солдату жизнь храня,
Блеснула мне: смотри, мол, парень, в оба,
Чем и спасла от снайпера меня.
И знак мне твой всё светит издалёка,
Но чей ещё оптический прицел
Покажешь мне, сверкнув в мгновенье ока,
Чтоб я остался невредим и цел?!
Ведь с той поры войны непозабытой
Поверил я и буду верить впредь
В то, что, пока я под твоей защитой,
Я не имею права умереть!..
* * *
Ах, эта молодость моя,
Короче летней ночи.
Мне б трели слушать соловья,
А мать: "Прощай, сыночек!"
Бедой захлёстнута страна,
Пылит на марше рота.
Легла на плечи мне война
Стволом от миномёта.
Шинелька – мой матрац и плед,
Она же – и подушка,
Под боком в восемнадцать лет –
Железная подружка.
Солдаты вёрстам счёт вели,
Вздыхая в передышках...
Кто помоложе – о любви,
Постарше – о детишках.
А я всем сердцем об одном –
О маме да о маме.
Хотя считался стариком,
Испытанным боями.
* * *
Луна военных лет
Висела дополнительной
Ракетой осветительной,
Струя мертвящий свет.
Заёмные лучи
Седого полушария
По нашим лицам шарили
В сентябрьской ночи.
Разведчики клялись,
Что эта тьмы попутчица –
Фашистская лазутчица,
Заброшенная ввысь...
Как будто бы под ней
Мы и не шли с любимыми
Просёлками, ложбинами,
Держась где посветлей.
Как будто не она
Любовью нам маячила...
Да всё переиначила
По-своему война.
* * *
В сорок третьем под Понырями
Враг пытался в смертельном бою
Бронированными кулаками
Выбить русскую душу мою.
Был огнём и железом испытан
И под Курском я, и под Орлом,
Ну а выжил, и не был убитым,
И проверен на страх, на излом.
* * *
Больному ночи кажутся больными,
И стонущими в сквере – дерева,
И месяц – лихорадочным над ними,
И бездной воспалённой – синева.
Ах, как гнетёт глухое заоконье
С разводами слезящейся луны,
Хоть мне давно всё это так знакомо
По фронтовому прессу тишины.
Я слышал за минуту до атаки
И, может быть, до гибели своей:
Постанывали кроны в буераке
И вздрагивали звёзды средь ветвей.
И жуть брала от этого затишья
Среди сторожкой беспредельной тьмы,
И что кому предназначалось свыше,
Тревожило солдатские умы...
Поэзия моя, ты – из окопа,
Ещё тогда, солдату жизнь храня,
Блеснула мне: смотри, мол, парень, в оба,
Чем и спасла от снайпера меня.
И знак мне твой всё светит издалёка,
Но чей ещё оптический прицел
Покажешь мне, сверкнув в мгновенье ока,
Чтоб я остался невредим и цел?!
Ведь с той поры войны непозабытой
Поверил я и буду верить впредь
В то, что, пока я под твоей защитой,
Я не имею права умереть!..
* * *
Ах, эта молодость моя,
Короче летней ночи.
Мне б трели слушать соловья,
А мать: "Прощай, сыночек!"
Бедой захлёстнута страна,
Пылит на марше рота.
Легла на плечи мне война
Стволом от миномёта.
Шинелька – мой матрац и плед,
Она же – и подушка,
Под боком в восемнадцать лет –
Железная подружка.
Солдаты вёрстам счёт вели,
Вздыхая в передышках...
Кто помоложе – о любви,
Постарше – о детишках.
А я всем сердцем об одном –
О маме да о маме.
Хотя считался стариком,
Испытанным боями.
* * *
Луна военных лет
Висела дополнительной
Ракетой осветительной,
Струя мертвящий свет.
Заёмные лучи
Седого полушария
По нашим лицам шарили
В сентябрьской ночи.
Разведчики клялись,
Что эта тьмы попутчица –
Фашистская лазутчица,
Заброшенная ввысь...
Как будто бы под ней
Мы и не шли с любимыми
Просёлками, ложбинами,
Держась где посветлей.
Как будто не она
Любовью нам маячила...
Да всё переиначила
По-своему война.
* * *
В сорок третьем под Понырями
Враг пытался в смертельном бою
Бронированными кулаками
Выбить русскую душу мою.
Был огнём и железом испытан
И под Курском я, и под Орлом,
Ну а выжил, и не был убитым,
И проверен на страх, на излом.
* * *
Больному ночи кажутся больными,
И стонущими в сквере – дерева,
И месяц – лихорадочным над ними,
И бездной воспалённой – синева.
Ах, как гнетёт глухое заоконье
С разводами слезящейся луны,
Хоть мне давно всё это так знакомо
По фронтовому прессу тишины.
Я слышал за минуту до атаки
И, может быть, до гибели своей:
Постанывали кроны в буераке
И вздрагивали звёзды средь ветвей.
И жуть брала от этого затишья
Среди сторожкой беспредельной тьмы,
И что кому предназначалось свыше,
Тревожило солдатские умы...
Иван Петрухин
(1918–2011)
В 1940 году призван в Красную армию. Войну встретил у западной границы. Был командиром орудия. Участвовал в разгроме корсунь-шевченковской группировки врага, в форсировании Вислы, в освобождении Прибалтики.Гвардии сержант, артиллерист, при отражении танковой атаки на Сандомирском плацдарме подбил самоходное орудие "Фердинанд", трижды ранен (весной 1945 года потерял правую руку).
В 1940 году призван в Красную армию. Войну встретил у западной границы. Был командиром орудия. Участвовал в разгроме корсунь-шевченковской группировки врага, в форсировании Вислы, в освобождении Прибалтики.Гвардии сержант, артиллерист, при отражении танковой атаки на Сандомирском плацдарме подбил самоходное орудие "Фердинанд", трижды ранен (весной 1945 года потерял правую руку).
* * *
Ливневый дождь, словно бешеный, хлещет,
Жарко, и мокро, и страшно во тьме.
Танки со свастикой взяли нас в клещи,
Плавится тьма в перекрёстном огне.
Словно в аду, чьи-то мечутся души,
В пламени пляска теней...
Злобствуйте –
скоро и наши "катюши"
Выбросят сонмы огней.
Лицом к победе
С военным грузом на плечах,
В поту до мыла.
И тяжелел за шагом шаг,
А вьюга выла.
И на ходу дремал солдат,
От ран ли бредил,
Коль падал, падал не назад –
Лицом к победе.
И был декабрьский лют восход,
Свет не струится.
Команда: "Прекратить отход,
Ведь там – столица!"
И был от крови снег горяч,
А кровь людская...
Солдат, в затишья миг не плачь –
Судьба такая...
Солдат, сегодня не засни
С собой в беседе,
А коль придётся лечь костьми –
Лицом к победе!
* * *
О, этот ровик у лафета.
Он сколько раз меня спасал!
Запомню я, как до рассвета
Противник спешно отступал.
Свою пехоту за опушкой
Мы незаметно обошли.
Противотанковую пушку
К сырой лощине повезли.
Над нами "рамы" закружили,
Мы в землю – не земля, а грязь,
И танки выползли чужие,
И контратака началась.
Вот загремела перепалка,
Сближались выхлопы огней.
Опять спасла меня канавка
От верной гибели моей.
Воронки
Свист снарядов устремлённо-тонкий,
С грозовою громкостью разрыв…
Остывают сизые воронки,
Жертвы тяжко глыбами накрыв.
И остынут – прячься – не опасны,
Но забыться и на миг не смей,
Выбежишь из них на рукопашный –
И в глазах запляшут сто смертей.
* * *
Бомбами поле изрыто.
Трупы на зяблой земле.
Судьбы оборваны чьи-то
В этом военном котле.
Кто-то мечтал, волновался,
Кто-то к чему-то привык,
Здесь он на пулю нарвался,
Может, на мину, на штык…
Видимо, к ночи завьюжит:
Тучи закрыли закат.
Зябко.
Стервятник всё кружит,
Нашей трагедии рад.
Журавли над фронтом
Притихла фронтовая полоса,
А осень стаю к югу торопила,
Вдаль уплывала чуткая краса,
Она жестокость чью-то охладила.
Так уплывал по небу мирный строй.
Никто тогда не выстрелил по птицам,
Их вёл вожак бывалый за собой,
В пейзаж войны вписав свою страницу.
Ливневый дождь, словно бешеный, хлещет,
Жарко, и мокро, и страшно во тьме.
Танки со свастикой взяли нас в клещи,
Плавится тьма в перекрёстном огне.
Словно в аду, чьи-то мечутся души,
В пламени пляска теней...
Злобствуйте –
скоро и наши "катюши"
Выбросят сонмы огней.
Лицом к победе
С военным грузом на плечах,
В поту до мыла.
И тяжелел за шагом шаг,
А вьюга выла.
И на ходу дремал солдат,
От ран ли бредил,
Коль падал, падал не назад –
Лицом к победе.
И был декабрьский лют восход,
Свет не струится.
Команда: "Прекратить отход,
Ведь там – столица!"
И был от крови снег горяч,
А кровь людская...
Солдат, в затишья миг не плачь –
Судьба такая...
Солдат, сегодня не засни
С собой в беседе,
А коль придётся лечь костьми –
Лицом к победе!
* * *
О, этот ровик у лафета.
Он сколько раз меня спасал!
Запомню я, как до рассвета
Противник спешно отступал.
Свою пехоту за опушкой
Мы незаметно обошли.
Противотанковую пушку
К сырой лощине повезли.
Над нами "рамы" закружили,
Мы в землю – не земля, а грязь,
И танки выползли чужие,
И контратака началась.
Вот загремела перепалка,
Сближались выхлопы огней.
Опять спасла меня канавка
От верной гибели моей.
Воронки
Свист снарядов устремлённо-тонкий,
С грозовою громкостью разрыв…
Остывают сизые воронки,
Жертвы тяжко глыбами накрыв.
И остынут – прячься – не опасны,
Но забыться и на миг не смей,
Выбежишь из них на рукопашный –
И в глазах запляшут сто смертей.
* * *
Бомбами поле изрыто.
Трупы на зяблой земле.
Судьбы оборваны чьи-то
В этом военном котле.
Кто-то мечтал, волновался,
Кто-то к чему-то привык,
Здесь он на пулю нарвался,
Может, на мину, на штык…
Видимо, к ночи завьюжит:
Тучи закрыли закат.
Зябко.
Стервятник всё кружит,
Нашей трагедии рад.
Журавли над фронтом
Притихла фронтовая полоса,
А осень стаю к югу торопила,
Вдаль уплывала чуткая краса,
Она жестокость чью-то охладила.
Так уплывал по небу мирный строй.
Никто тогда не выстрелил по птицам,
Их вёл вожак бывалый за собой,
В пейзаж войны вписав свою страницу.