***

где расплетём мы свой дом
праздные невесомые
одетые в тело пыльцы и зимнего света
постигая восходом фонетику сна
вспоминая
порожний снег падающий внутри мрамора и тростника
ржаные оплечья óсени
бархат чернофигурного забытья
излучаемый проблесковым маячком сознания
в ослепительный полдень
вот тогда потеряв увидим друг друга
больше чем силуэты и формы и радужный кокон боли
и станет нам речью
неевклидов мёд умерших
разлитый по бересклетовым чашам объятий


***

в двоичном озёрном пламени окон
в безвестной зенице
однажды были и станем
шаровая молния прикосновения
движущаяся через неслышную диастолу близости
проникая поверхность речи
светопрозрачное нёбо чужих имён
достигающее незавершимости
сияния нехватки
сквозь слово-пропуск
на будущей карте ладоней
без вести ослепших в ничейную, нежную тишину
имена прикосновения

мы написаны безымянной просодией читающих пальцев в сердце ландшафта
которые мыслят на непрерывно ткущемся заново языке
на языке листа, камня и лёгких
нейронное пламя слезы целиком обращено в слух
в пульсирующую структуру прасветовых взаимодвижений
сквозь неё
внутреннее небо ресниц, сжигающее корабли
вплавляющее одну тишину касания в другую, формирующуюся навстречу
сетчатка ладони взрывается оперённым зрением
и охватывает всё в мгновение ока
красные линии сердцебиения вспыхивают перенабранной картой мира
фреской между новорождающимися телами
иным очертанием вещества
контуром, свёрнутым в солнечное движение боли
мы будем узнаны в осязании голоса
в дочувственной коже выдыхаемых букв
когда расслоится нагота, закутанная в мёртвых
и откроются имена прикосновения


***

тебе неумолимо будет дано удвоиться
в молекулярных созвездиях боли
в точильном камне побуквенного огня
доходящем до чёрной дыры зрачка
шлифующем его неприкасаемое поднебесье
в нём неопознанно отразится
меловое скольжение тел впадающих в циферблатную пыль
пламя обнажаемое чёрным веществом снéга
песок и незрячая лимфа осени
в оплавленном твоём движении сквозь беспамятный
утративший имена горизонт


***

настанет час
ощутить
как в руках крошится воздух
и вода становится смертным хребтом
вобрать в сухожилия зренья
эти бескрайние шельфы медленных зданий
безóбразный лепестковый почерк молитвы
отвесное солнце ночи
настанет час
расчертить в слёзных протоках
надкрылья раненой речи, припадающей на одно дыхание
и провалиться в бодрствующую ясность
чтобы разлилась осень
смастерённая из листьев, холодного вереска и клиновидного птичьего письма
на папиросном холсте мёртвых


***

когда пройдёт и откроется то что было до
мышления-памяти
остаётся единственное
грифельный почерк земли пересекающий
солнце мотылька на линии соприкосновения
движущееся замирание крыла
в прицельном сиянии заострённого слуха
пройдены все исходы
обнажена материя зрелищ и городов:
пластиковая, бронзовая, шрифтовáя
впитана без остатка
красная линия многоголосого воздуха
медиана от лёгкого к лёгкому
внутрь неразделённой касательной
поверх тéла
остаётся единственное
ветряное, трепетное скольжение через ткань утра
в плазматическую наготу ума
у которого нет слов чтобы
оправдаться и утвердить своё небо


***

электрическая дуга желания
соединяет вещество
падающее небо пространств
артериальные сопряжения слов
короткое замыкание апории
между зеркалом и дыханьем


***

близ поверхности разума
напротив контура губ
неподвижное биение мóря
в церебральном световом потоке
бесшумно падающая белизна
отколотый отзвук
тело птицы распластано между полюсами сознания
повествующего огня
пронзаемое памятью
секундной вспышкой отданного тепла


***

эхо фигур
изнутри покрывается речью.
вестник-волчица в красных кленовых сумерках
переходит очертания сна
чтобы стать паратаксисом
бесшовным движением Бога


Апокалипсис

под кожей мгновения
откроется тишина каждой вещи
рана
в устье огня
животное
посреди человека
свиток
в эпицентре голоса


***

кровеносные ветви
первый
телесный свет
мгновение
перед началом всех разделяемых пространств:
ветви простираются как огонь
стёртые в боль
отрешённые
от бремени
видеть будущее


***

прозрачное солнце имён
в алфавитных телах взаимности
в мгновение ока
цветочная кожа взгляда
исходит молниеносным небом внутри
непричастным происхождению
воскрешённое детство мира
по обе стороны
нас


***

в нулевой несмыкаемой точке себя
где каждый интервал осязания —
процентная ставка волосяной, замерзающей боли
постигаешь всем кровотоком вещей как проступает сквозь
мгновенные римановы очертания чувств
Бог наготы и пустыни
водитель ритма по световому ростральному свитку
расслаивающий пеленальные воды
между которыми тополиные росчерки образов
тюльпановые сполохи нейронных грамматик
между которыми
тьмы сияний
пресветлый мрак по обе пелены исхода
дозеркальная плоть касания
восходящая в обратном истоке имён