После окончания эпохи Сталинского режима повеяло некоторой свободой. На волне этой свободы возникает новое поколение поэтов – "Шестидесятники". Успешное восстановление страны после страшной войны, достижения в науке и технике, особенно в космосе, некоторый рост благосостояния народа породил веру в будущее, надежду на новые успехи. Возник, особенно в среде молодежи, энтузиазм. Все это вызывало тягу к поэтическому оформлению чувств. В обществе возникает дискуссия физиков и лириков. Толпы народа собираются у памятника Маяковскому в Москве, где поэты читают свои стихи. Не пробиться в Политехнический.

На этой волне появляется ряд новых имен: Рождественский, Евтушенко, Вознесенский и т. д. Но ТАКАЯ свобода не нравится партийной номенклатуре. И к концу шестидесятых годов эйфория свободы угасает. Поэзия снова ставится на службу режиму и снова надолго умирает. Нет, стихи конечно пишут и профессиональные поэты, и любители, но особого общественного резонанса они не вызывают. А если появляются такие стихи, что вызывают общественный резонанс, то на авторов этих стихов начинается настоящая охота, как на Иосифа Бродского или Владимира Высоцкого.

После таких примеров поэты вообще как бы исчезли. По крайней мере последние лет двадцать я про такой род человеков, можно сказать, не слышу совсем.

И что особенно интересно, на крах советского режима, развал великой страны, тотальное воровство Ельцинского режима и пр. поэзия практически не откликнулась. Не о чем, господа, говорить!!!

...Думаю, уже смело можно писать о великой поэзии конца великой империи. Смело можно сравнивать поэтическое начало ХХ века и его поэтический финал. Ни подбором имен, ни трагизмом, ни разнообразием стилистических и мировоззренческих школ и направлений конец ХХ века никак не уступает его знаменитому началу. У них были Александр Блок и Сергей Есенин, у нас в завершении столетия – Юрий Кузнецов и Николай Рубцов. У них Анна Ахматова и Марина Цветаева, у нас – Татьяна Глушкова и Белла Ахмадулина. У них Борис Пастернак и Осип Мандельштам, у нас – Иосиф Бродский и Юнна Мориц… Эти ряды можно продолжать и продолжать. Николай Клюев и Николай Тряпкин, Велимир Хлебников и Леонид Губанов, Николай Гумилёв и Владимир Соколов… Дети войны, дети 1937 года стали, пожалуй, последним великим поколением русской поэзии. А потом разрыв, который продолжается уже лет тридцать, когда прорываются лишь одиночки (Леонид Губанов или Борис Рыжий), так и не ставшие поколением. Впрочем, то же и в прозе: вслед за "поколением сорокалетних", за "московской школой" семидесятых-восьмидесятых годов уже более двадцати лет – зияющая пустота. Ни на левом, ни на правом фланге не возникло ничего серьезного, равного Владимиру Маканину или Александру Проханову, Владимиру Личутину или Анатолию Киму, Валентину Распутину или Андрею Битову…

Уверен, кто-то добавит в поэтическом ряду Юрия Кублановского, кто-то Игоря Талькова, кто-то Светлану Сырневу. Я не отрицаю – есть отдельные имена, но нет нового прорыва, нового поэтического состояния. Постимперский поэтический кризис явно затянулся.