ВЛАДИМИР СПЕКТОР
Владимир Спектор родился в Луганске. Редактор литературного альманаха и сайта "Свой вариант". Автор более двадцати книг стихотворений и очерковой прозы, изданных в Донецке, Луганске, Киеве, Москве. Заслуженный работник культуры Украины. Лауреат нескольких литературных премий, в том числе имени Юрия Долгорукого, имени Арсения Тарковского, имени Сергея Михалкова. Публиковался в журналах "Слово/Word", "Новый континент", "Новый берег", "Радуга", "Сетевая словесность", "Дети Ра", "Связь времен", "Зарубежные задворки", "Этажи", "Берега", "Чайка", "Золотое руно", "Камертон", "Литературная Канада", "Особняк", "Интер-Фокус", "Новый Гильгамеш", "Клаузура" и других. С 2015 года живет в Германии.
* * *
А вы из Луганска? Я тоже, я тоже...
И память по сердцу — морозом по коже,
Ну да, заводская труба не дымится.
Морщины на лицах. Границы, границы...
И прошлого тень возле касс на вокзале.
А помните Валю? Не помните Валю...
А все-таки помнить — большая удача.
И я вспоминаю. Не плачу и плачу.
Глаза закрываю — вот улица Даля,
Как с рифмами вместе по ней мы шагали.
Но пройденных улиц закрыта тетрадка.
Вам кажется, выпито все, без остатка?
А я вот не знаю и память тревожу...
А вы из Луганска? Я тоже. Я тоже.
* * *
Дым воспоминаний разъедает глаза.
Память о доме, как воздух, закачана в душу.
Дом пионеров. Салют! Кто против? Кто за?
— Ты ведь не струсишь поднять свою руку? — Не струшу.
Трусить — не трусить... Любишь вишневый компот?
Помнишь рубиновый цвет и обманчивость вкуса?
Память с трудом отдает. Но зато как поет...
Дым превращая в дыханье. А минусы — в плюсы...
* * *
А вы из Луганска? Я тоже, я тоже...
И память по сердцу — морозом по коже,
Ну да, заводская труба не дымится.
Морщины на лицах. Границы, границы...
И прошлого тень возле касс на вокзале.
А помните Валю? Не помните Валю...
А все-таки помнить — большая удача.
И я вспоминаю. Не плачу и плачу.
Глаза закрываю — вот улица Даля,
Как с рифмами вместе по ней мы шагали.
Но пройденных улиц закрыта тетрадка.
Вам кажется, выпито все, без остатка?
А я вот не знаю и память тревожу...
А вы из Луганска? Я тоже. Я тоже.
* * *
Дым воспоминаний разъедает глаза.
Память о доме, как воздух, закачана в душу.
Дом пионеров. Салют! Кто против? Кто за?
— Ты ведь не струсишь поднять свою руку? — Не струшу.
Трусить — не трусить... Любишь вишневый компот?
Помнишь рубиновый цвет и обманчивость вкуса?
Память с трудом отдает. Но зато как поет...
Дым превращая в дыханье. А минусы — в плюсы...
* * *
Ну, что с того, что я там был...
Юрий Левитанский
Юрий Левитанский
Ну, что с того, что не был там,
Где часть моей родни осталась.
Я вовсе "не давлю на жалость"...
Что жалость — звездам и крестам
На тех могилах, где война
В обнимку с бывшими живыми,
Где время растворяет имя,
Хоть, кажется, еще видна
Тень правды, что пока жива
(А кто-то думал, что убита),
Но память крови и гранита
Всегда надежней, чем слова.
Ну, что с того, что не был там,
Во мне их боль, надежды, даты...
Назло врагам там — сорок пятый!
Забрать хотите? Не отдам.
* * *
В своих безбожных небесах
"Шестидесятники", устав от волейбола,
Поют Булата, слушают "Спидолу",
Читают. Женя, Роберт и Андрей...
Но небеса — темней, темней, темней.
И мрак предательством пропах.
Внизу все тот же неуют.
Чапаевцы, как тени в пыльных шлемах,
Плывут куда-то с капитаном Немо,
И с косами — не ангелы стоят,
И не понять — кто прав, кто виноват,
И что там у костра поют.
Ломают памятники в дым,
И те, кто в небесах, понять не могут,
Зачем, куда, в какую путь-дорогу
Собрались те, кто, перепутав след,
Осваивают тот и этот свет,
Где страшно мертвым и живым.
* * *
"Натюрлих", Савва Игнатьевич,
"Розамунда" плачет, смеясь.
Маргарита Павловна, увы...
Меж количеством и качеством
Нарушена временно связь.
Куда ни глянешь — "рука Москвы"...
Савва Игнатьевич, "фюнф минут"!
Мы идем из войны в войну.
"Не для радости жить нам".
Ну, что ж... Горько там, и не сладко нам тут —
На пути из страны в страну.
Только ты, друг, как прежде, хорош.
Даже когда "с утра — за дрель".
А помнишь — перитонит...
Снова средства нелепы, как цель.
Савва, это душа болит
* * *
Предательство всегда в прекрасной форме.
Ему оправдываться не пристало.
Полузабытый бог геноссе Борман
Простит и даст команду: "Все сначала".
И в жизни, как в недоброй оперетте,
Зловещие запляшут персонажи...
Вновь темнота видней на белом свете,
А свет опять заманчив и продажен.
* * *
Принимаю горечь дня
Как лекарственное средство.
На закуску у меня
Карамельный привкус детства.
С горечью знаком сполна —
Внутривенно и наружно.
Растворились в ней война,
И любовь, и страх, и дружба...
* * *
Эпоха непонимания,
Империя недоверия.
Не поздняя, и не ранняя —
Бесконечная империя,
Где хищники пляшут с жертвами,
То с левыми, а то — с правыми...
Где нужно быть только первыми
И правдами, и неправдами.
В передней.
* * *
Ничего не изменилось,
Только время растворилось
И теперь течет во мне.
Только кровь моя сгустилась,
Только крылья заострились
Меж лопаток на спине,
И лечу я, как во сне.
Как цыганка нагадала:
Все, что будет — будет мало.
Быть мне нищим и святым.
Где-то в сумраке вокзала
Мне дорогу указала.
Оглянулся — только дым.
Где огонь был — все дымится.
Крыльев нет. Но есть страница,
Вся в слезах. Или мечтах.
На странице чьи-то лица.
Небо, дым,
А в небе птицы,
Лица с песней на устах.
Ветер временем играет.
Ветер кровь
Мою смущает
Наяву или во сне.
Мальчик с узкими плечами,
Парень с хмурыми очами —
Я не в вас. Но вы во мне.
Мы с лопатой на ремне
Маршируем на ученье,
Все слышнее наше пенье.
Мы шагаем и поем.
О красавице дивчине,
О судьбе и о калине,
И о времени своем.
* * *
Летучий дым болгарских сигарет —
Забытый символ дружбы и прогресса.
"Родопи", "Шипка", "Интер", "Стюардесса" —
Не в небесах клубится легкий след,
А в памяти, где тень яснее света,
Где хорошо быть просто молодым,
С беспечностью вдыхая горький дым
Отечества, как дым от сигареты...
Где часть моей родни осталась.
Я вовсе "не давлю на жалость"...
Что жалость — звездам и крестам
На тех могилах, где война
В обнимку с бывшими живыми,
Где время растворяет имя,
Хоть, кажется, еще видна
Тень правды, что пока жива
(А кто-то думал, что убита),
Но память крови и гранита
Всегда надежней, чем слова.
Ну, что с того, что не был там,
Во мне их боль, надежды, даты...
Назло врагам там — сорок пятый!
Забрать хотите? Не отдам.
* * *
В своих безбожных небесах
"Шестидесятники", устав от волейбола,
Поют Булата, слушают "Спидолу",
Читают. Женя, Роберт и Андрей...
Но небеса — темней, темней, темней.
И мрак предательством пропах.
Внизу все тот же неуют.
Чапаевцы, как тени в пыльных шлемах,
Плывут куда-то с капитаном Немо,
И с косами — не ангелы стоят,
И не понять — кто прав, кто виноват,
И что там у костра поют.
Ломают памятники в дым,
И те, кто в небесах, понять не могут,
Зачем, куда, в какую путь-дорогу
Собрались те, кто, перепутав след,
Осваивают тот и этот свет,
Где страшно мертвым и живым.
* * *
"Натюрлих", Савва Игнатьевич,
"Розамунда" плачет, смеясь.
Маргарита Павловна, увы...
Меж количеством и качеством
Нарушена временно связь.
Куда ни глянешь — "рука Москвы"...
Савва Игнатьевич, "фюнф минут"!
Мы идем из войны в войну.
"Не для радости жить нам".
Ну, что ж... Горько там, и не сладко нам тут —
На пути из страны в страну.
Только ты, друг, как прежде, хорош.
Даже когда "с утра — за дрель".
А помнишь — перитонит...
Снова средства нелепы, как цель.
Савва, это душа болит
* * *
Предательство всегда в прекрасной форме.
Ему оправдываться не пристало.
Полузабытый бог геноссе Борман
Простит и даст команду: "Все сначала".
И в жизни, как в недоброй оперетте,
Зловещие запляшут персонажи...
Вновь темнота видней на белом свете,
А свет опять заманчив и продажен.
* * *
Принимаю горечь дня
Как лекарственное средство.
На закуску у меня
Карамельный привкус детства.
С горечью знаком сполна —
Внутривенно и наружно.
Растворились в ней война,
И любовь, и страх, и дружба...
* * *
Эпоха непонимания,
Империя недоверия.
Не поздняя, и не ранняя —
Бесконечная империя,
Где хищники пляшут с жертвами,
То с левыми, а то — с правыми...
Где нужно быть только первыми
И правдами, и неправдами.
В передней.
* * *
Ничего не изменилось,
Только время растворилось
И теперь течет во мне.
Только кровь моя сгустилась,
Только крылья заострились
Меж лопаток на спине,
И лечу я, как во сне.
Как цыганка нагадала:
Все, что будет — будет мало.
Быть мне нищим и святым.
Где-то в сумраке вокзала
Мне дорогу указала.
Оглянулся — только дым.
Где огонь был — все дымится.
Крыльев нет. Но есть страница,
Вся в слезах. Или мечтах.
На странице чьи-то лица.
Небо, дым,
А в небе птицы,
Лица с песней на устах.
Ветер временем играет.
Ветер кровь
Мою смущает
Наяву или во сне.
Мальчик с узкими плечами,
Парень с хмурыми очами —
Я не в вас. Но вы во мне.
Мы с лопатой на ремне
Маршируем на ученье,
Все слышнее наше пенье.
Мы шагаем и поем.
О красавице дивчине,
О судьбе и о калине,
И о времени своем.
* * *
Летучий дым болгарских сигарет —
Забытый символ дружбы и прогресса.
"Родопи", "Шипка", "Интер", "Стюардесса" —
Не в небесах клубится легкий след,
А в памяти, где тень яснее света,
Где хорошо быть просто молодым,
С беспечностью вдыхая горький дым
Отечества, как дым от сигареты...