Работая над семейной хроникой, я нашла в домашнем архиве очень важный документ - не отправленное письмо отца младшей дочери. В нем он пишет о том, о чем почти никогда не говорил со мной - о войне. Несколько листков, исписанных его красивым ровным почерком пролежали много лет в потрепанной папке с веревочными тесемками среди газетных вырезок, пожелтевших от времени, театральных программок старых спектаклей, разных черновых записей, рисунков... Если бы отец был всемирно известным человеком или хотя бы всенародной знаменитостью, то как бы обрадовались исследователи его жизненного пути обнаружив содержимое этой папки! Оно красноречиво свидетельствовало об этапах становления творческой личности.

Начиналось все с детских рисунков иностранного существа Микки-Мауса. Совершенно очевидно, что американский мышонок поразил советского мальчика до глубины души. Чем? Могу только догадываться. Наверное потому что был он симпатичен, смешон, бесстрашен и звался также, как папу в детстве ласково называла бабушка - Мика, вместо родительского Мишутки. В отрочестве Мика- Мишутка стал пописывать стишки и издавать с приятелем Юрой Степаненко красочный иллюстрированный "Миксиканский альманах" и сборники рифмованных строчек, сбрушированных в небольшие поэтические тетради. Папа всегда трепетно относился к книгам, особенно к своим собственным, поэтому разработал целую серию экслибрисов. Объявилась в папке и не оконченная историческая драма "Ричард Третий" вместе с пачкой, увы, не подписанных фотографий домашних спектаклей. На любительских снимках мне удалось индетефицировать лишь несколько людей, кроме папы, бабушки и дедушки - это Юра Степаненко, подружка папы Ася и Софья Константиновна Островская-Цеге.
По рассказам бабушки, папа участвовал и в школьной самодеятельности, пел в хоре, откуда его быстро выставили, так как он все время первым приходил к финишу, значительно опережая других певцов. Зато за выпуск классных стенгазет папа удостоился грамоты с изображением вождя. Учился Мишутка стабильно прилично и много читал, ибо часто болел. Его мучили ангины и насморки с воспалениями среднего уха.
Природа вместе с родителями наделили отца смуглостью, зелеными глазами, вьющимися волосами, средним мужским ростом с пропорциональным телосложением и быстрой походкой. С детства папа играл в теннис, а зимой бегал на коньках и лыжах.
Папина кузина и моя тетушка Марина всегда вспоминает об отце с придыханием и восклицательным знаком. Ах, как он был интересен и остроумен, как обаятелен и элегантен! Как строен и спортивен! Какая легкость общения, сколько шарма! А глубина мысли, ясность изложения на прекрасном родном языке! Приятно слышать столь восторженные отзывы о своем собственном родителе, тем более если их разделяешь. Папа нравился не только родственницам, но и дамам вообще. Он дважды состоял в браке, мечтал о сыне, но произвел на свет двух девиц, от каждой жены по дочери. Папин выбор спутниц жизни свидетельствует о разнообразии его вкусов. Трудно представить двух женщин настолько разных и по внешности и по характеру. Первая - крупная, яркая, громкая, выясняющая отношения до победного конца. Вторая - маленькая, изящная, скромная, преданная, терпеливая, любящая и гордая. Я выдавала ее за старшую сестру, потому что слово "мачеха" ей ну никак не подходило.
Папа умел поддерживать отношения с людьми, никогда не забывая про дни рождения друзей и знакомых. Поздравлял с праздниками даже бывшую супругу и ее нового мужа. Папа органично вписывался в любую компанию, молниеносно отвечал шуткой на шутку. Его остроты и ироничные замечания тут же расходились по издательству, где он доблестно прослужил редактором тридцать лет, специализируясь на литературе Востока.
Не думаю, что папа добровольно выбрал турецкий язык, поступив в 1946 году в Военный институт иностранных языков. Но факт остается фактом. Он получил диплом об окончании ВУЗа, где в графе профессия значилось - переводчик с турецкого, после чего отца немедленно отправили служить в Грузию на границу с тем, что осталось от бывшей Великой Османской империи. Через три года изнурительного безделья в гарнизоне близь деревни Ахалкалаки папа демобилизовался и вернулся в Москву. Вскоре в Гослитиздате ( впоследствии Издательстве художественной литературы) открылась вакансия и бывший гвардии сержант вступил на новую для себя гуманитарную стезю. В издательстве трудились не только настоящие профессионалы, но и очень милые, интеллигентные, блестяще образованные люди. Именно здесь папа встретил главную любовь своей жизни - очаровательную молодую женщину из редакции русской классики с необычным и поэтические именем Чулпан или Утренняя Звезда. Издательство выпускало по большей части хорошие, умные, интересные книги миллион ными тиражами, которые на радость всем полностью раскупались. Наша не маленькая домашняя библиотека наполовину, а то и больше, состоит из продукции ИХЛ.
На одной из полок почетно стоят издания, к которым папа приложил руку, голову и вдохновение - многотомные "Сказки тысячи и одной ночи", классика турецкой литературы "Королек- птичка певчая" и рассказы тюркского экзистенциалиста Саида Фаика, любимый юмористический роман моего мужа "Король футбола", который написал турецкий сатирик Азис Несин, сборники стихов Назыма Хикмета и его же чудесная сказка "Влюбленное облако" ...
В издательстве практиковались библиотечные дни и тогда папа работал дома, обложившись рукописями и словарями, заставив свободное пространство письменного стола огромными расписными чашками Дулевского фарфорового завода с недопитым крепким черным чаем.
Несмотря на некоторый беспорядок, исключительно творческого характера, и благодаря врожденному хорошему вкусу, отцу всегда удавалось создать вокруг себя уютное и удобное пространство. Жаль, что после войны папа не вернулся в архитектурный, он вполне мог бы специализироваться на ин терьерах. Во всяком случае все наши переезды на новые квартиры пробу ждали в нем смелые дизайнерские идеи и он собственноручно их реализовывал. Увидев комнатку - пенальчик, которая мне досталась после гибели дома в Серебряном переулке, мои одноклассники были потрясены непривычной разноцветностью ее стен, полосатостью идеально подобранных занавесок и изысканной кованностью изготовленных в Риге светильников. Любые квадратные метры жилой площади папа виртуозно заполнял мебелью, украшал помещения имеющимися в семье картинками, безделушками и, конечно, бесконечными книжными полками, отчего всем приходящим в дом становилось ясно, что здесь живут люди интеллигентные с богатым внутренним содержанием.
В папиной жизни, как и в жизни его родителей, дух превалировал над материей и праздновал победу застольем с хорошей беседой. Особенно мне запомнился один званый ужин, превратившийся в состязание трех мужей с невероятно развитым чувством юмора. Клинки скрестили режиссер Борис Голубовский, защитник авторских прав Валерий Иванов и папа. Поединок длился несколько часов, соперники были в ударе и в от личной форме. Зрительницы, задыхаясь от смеха еле успевали считать очки. Молниеносные выпады также стремительно отражались, за уколом следовал укол, на туше отвечали тем же. Каждому участнику турнира была присуща своя неподражаемая манера ведения боя, а объединяло их уважение друг к другу и высочайший уровень мастерства. Единогласно все трое поднялись на высшую ступень пьедестала.
Однако в повседневной жизни папа не был легким человеком. Он часто бывал не в духе, мог вспылить и недовольство окружающими иногда превращалось для них в многодневную молчанку. На бабушку подобные меры не распространялись, а на меня уже не действовали. Я достигла того возраста и положения, когда, как нельзя кстати, подошла известная цитата главного русского классика: " Поздно Дубровский, я - замужем"...
Тем не менее один урок отца, преподанный мне в отрочестве на отдыхе в Коктебеле я отлично усвоила. Однажды мы обедали в кафешке на набережной и после местного супа "Кулеш" с крупой, мультинациональных пельменей со сметаной и тепловатой газировки мне было предложено выбрать пирожное. Окинув взглядом эклер, картошку и корзиночку я сказала, что мне все равно. " Раз тебе все равно, то мне и подавно, - рассердился отец - твой ответ означает, что ты ничего не хочешь и, следовательно, обойдешься без десерта." С моей точки зрения все обстояло абсолютно иначе. Я очень даже хотела вкусненького сладкого, но боялась ошибиться и пыталась переложить ответственность за выбор пироженого на родительские плечи. Не получилось...
Вот так на примере скромного кондитерского изделия я столкнулась с основополагающей проблемой экзистанса - с проблемой выбора. То есть, коли назвался груздем - полезай в кузов и жуй там взятый эклер, даже если в нем вместо любимого заварного крема ненавистные взбитые сливки.
Не отдавая себе отчета, папа втянул меня и сам. попал в сети мощного философского течения ХХ века. Он согласился с тезисом великих экзистенциалистов Камю и Сартра, провозгласивших - истинная свобода индивидуума - это момент выбора. О чем умалчивают французские гении, это о том, что и в том случае если выбор сделан, так и в том случае, если он не сделан, все равно придется платить по счету.
Война разделила папину жизнь на две неравные части. На короткую - всего пять лет - и на долгую - всю остальную. В первую он просто был солдатом, а на протяжении другой постоянно выбирал - профессию, работу, друзей, любимых женщин, увлечения, книги, мысли ... Он хотел быть счастливым, пытался быть честным, говорил о долге и об ответственности, и чем старше становился, тем чаще звучала тема потерянного поколения и жалости к "лишним людям". Возвращались загнанные в глубину сознания воспоминания военных лет. Они накатывали вместе с болью контуженной в 1943 году головы, они превращались в стихи, в сбор материалов о гвардейском полке, в котором служил, в поездки на юбилейные встречи в честь освобождения тех мест, где воевал. Постепенно пять лет войны становились более важными и значимыми, чем вся долгая мирная жизнь. Все чаще отец цитировал стихи Булата Окуджавы:

Он устал быть "за все в ответе", и как коммунист и как просто мужчина. Он хотел, чтобы его поняли и простили. Ему казалась, что младшая дочь, которая была рядом с ним сделает это лучше, чем совсем взрослая старшая.
Мне он оставил в наследство итог своей мирной жизни - слова посвященная на титульном листе романа "Мастер и Маргарита" - " Найди своего мастера и тогда станешь счастливой"
А моей младшей сестре достался черновик письма из старой папки, в котором он попытался рассказать дочери о самом главном - о своей солдатской ипостаси, о героических годах своей жизни, когда остаться в живых уже было подвигом.
Ты, Танюша, родилась в семье, где все мужчины воевали, - ты знаешь об этом.
Дедушка Муса, мамин отец, погиб на войне в 1944 году, он стал Героем Советского Союза, о нём написано много книг - о его подвиге, его жизни, о его стихах.

Дедушка Миша, мой отец, тоже воевал. Когда началась война, ему уже было 47 лет, и он добровольцем пошел в московское ополчение. Он воевал под Ельней в 1941 году, где немцам впервые был нанесён сокрушительный удар и они почувствовали, что с "русскими" не так-то просто будет справиться. Ты знаешь, что наши войска не только защитили Родину, но и спасли Европу, дошли до Берлина, где водрузили в 1945 году знамя Победы.
Дедушка Миша участвовал в битве под Москвой. Он воевал в пехоте простым солдатом. В боях под Тулой, около Сталиногорска, его ранило осколком мины в плечо, очень тяжело. Когда санитарный обоз вёз раненых в госпиталь, налетели немецкие самолеты и разбомбили обоз. Дедушке Мише перебило осколком ногу. В таком тяжёлом положении его увезли в глубокий тыл, под Тамбов. Всё это было в декабре 1941 года, и только в мае 1942-го бабушка Вера приехала в госпиталь, чтобы забрать дедушку, – он мог ходить лишь на костылях, стал инвалидом. Но годы шли, к концу войны дедушка вернулся на работу, воевать он уже не мог. А потом и вовсе перестал считать себя инвалидом – ходил в далёкие походы, лазил в горы, даже танцевал.
Ну а твой папа, Таня, тоже был на войне, с первого и до последнего дня. Вот тебе его автобиографические записки о войне.

Если вкратце изложить свою фронтовую биографию, то можно ограничиться несколькими строками.

Девятнадцатилетним студентом первого курса архитектурного института я был призван в Красную армию в 1939 году, прослужил в Вооружённых силах пятнадцать лет и уволился в запас в 1955 году уже офицером. Боевое крещение получил на Карельском перешейке в Финскую кампанию в феврале-марте 1940 года. На фронтах Великой Отечественной воевал с 1941 года до Дня Победы. Кроме первых дней, всю войну пробыл в одном полку - 152-миллиметровом пушечно-гаубичном. Имел звание сержанта, был командиром отделения топовычислительного взвода I дивизиона, помкомвзвода, в сорок первом и сорок втором исполнял обязанности командира взвода, затем был старшим вычислителем штаба полка. Воевал на Волховском и Ленинградском фронтах. Дважды ранен и один раз контужен. Был награждён орденом Отечественной войны II степени, медалями "За отвагу", "За оборону Ленинграда", "За победу над Германией", а позже – орденом Красной Звезды, медалью "За боевые заслуги" и ещё многими юбилейными медалями. Вот и все.
Орден Отечественной войны - для солдата большая награда. Я получил его после взятия Выборга, а медаль "За отвагу" - после прорыва блокады Ленинграда. Но самым памятным, как это ни странно, стало вручение нашему полку Гвардейского знамени в феврале 1942 года. Это была очень торжественная церемония: выстроили весь полк и перед строем вручали командиру полка, подполковнику Колесову (он стал потом генерал-лейтенантом артиллерии), Гвардейское знамя, на котором было вышито изображение Ленина. А нам всем вручили гвардейские значки - вот они-то более всего запомнились.
Фронтовая жизнь солдата, в общем-то, однообразна, проста, даже буднична. Ратный труд – это прежде всего служба, работа неустанная, неусыпная, напряжённая, порой сверх всяких человеческих сил. И вместе с тем это труд, требующий знаний, умения, ловкости и сноровки, решимости и, конечно, смелости. Ведь, если того требуют обстоятельства и долг, солдат рискует жизнью – таков закон войны, которую наш народ вёл с врагом не на жизнь, а на смерть.
Трудно рассказывать о солдатской жизни: ничтожно мал тот участок фронта - будь то окоп, блиндаж, наблюдательный пункт, огневая точка или позиция - словом, то место, на котором воюет один солдат, и невелик успех одного человека, сколько бы усилий, решимости, отваги ни вкладывал он в свои действия, если, конечно, волею судьбы и обстоятельств не суждено ему свершить героический поступок. В то же время поистине величествен и грандиозен солдатский подвиг нашего народа в этой войне - подвиг, который сложен из усилий миллионов советских людей, воевавших на фронте, трудившихся в тылу. И я счастлив, что в этом беспримерном всенародном подвиге есть частица, пусть самая малая, моего труда, моего пота, моей крови.
Тридцать лет, что прошли со Дня Победы, далеко отодвинули доблестные времена Великой Отечественной - четыре года как бы окаменели в памяти, превратились в одну лихую годину. Это была самая трудная пора нашей жизни, ничто не может сравниться с теми испытаниями, что выпали на долю всех без исключения.
Нелегко теперь говорить о далёком и славном прошлом, невозможно его разъять, чтобы в биографии рассказать о каких-то интересных эпизодах из фронтовой жизни. Если о чём и вспоминаю до сих пор, не переставая удивляться, так это о своей необыкновенной везучести на протяжении всех четырёх лет войны. Благодаря судьбе, случаю, даже чуду, вернулся я домой живым, целым и почти невредимым, слегка поцарапанным, кое-где продырявленным да чуть оглоушенным. А везение моё началось прямо с первого дня войны. Первый день войны: в 3 часа утра, когда немцы напали на нашу страну, я был на вокзале в городе Каунасе, возвращался из командировки (тогда ездили из Риги, где был штаб округа, в Вильнюс, где стояла наша часть, с пересадкой в Каунасе). Так вот, наш поезд уходил в 3 часа утра, и мы стояли на перроне и смотрели, как летают какие-то самолёты и стреляют друг в друга. Мы не могли понять, что это немцы: воздушный бой шёл высоко, и нельзя было разобрать, чьи там самолёты. И хотя война уже началась, мы так и не поняли этого и спокойно уехали. Только в Вильнюсе, на вокзале, я узнал, что идёт война и немцы бомбят города.
Но о том, что война вот-вот будет, мы знали. Для нас это не было неожиданностью. Неожиданность была в том, что мы вынуждены были отступать, хотя готовились воевать на чужой земле. Неожиданность длилась долго – весь 1941 и 1942 год. Только после Сталинграда мы стали понимать, что теперь война будет выиграна нами и мы победим фашистов.
Когда дивизия наша принимала первый бой, трудный и неравный, и под ударами танковых и механизированных частей немецко-фашистских войск стала отходить с боями из-под Каунаса, сперва на Двинск, а потом на Старую Руссу, мне пришлось эвакуировать женщин, жён и детей комначсостава, которых мы довезли чуть ли не до Орши и на каком-то полустанке погрузили в пустой товарный состав, шедший на восток. Потом мы ехали обратно на запад, где шли бои, и мне посчастливилось в том хаосе и неразберихе первых дней боевых действий встретить своих – второй эшелон дивизии, который отступал вдоль Минской автострады. Мы заняли оборону на Березине, рыли окопы, но из Москвы подошла Пролетарская дивизия и сменила нас.
Разрозненные части и подразделения, отступавшие от западной границы, были отведены на переформирование. Так 19 июля 1941 года я очутился в подмосковных Кузьминках, где в лагерях артиллерийских спецшкол шло укомплектование корпусных артиллерийских полков (КАП) резерва Главного Командования. И я попал в 881-й КАП, в котором провоевал до Дня Победы, - это тоже было великой удачей: редко кому удавалось пробыть в одной части всю войну. Даже когда меня ранило - сперва в сентябре 1942 года, во время неудачного прорыва под Мгой, а потом 30 июля 1943 года под Карбуселью, в болотах, что юго-западнее Синявинских высот, - то каждый раз мне улыбалось счастье и я оказывался в своей полковой санчасти, а не в госпитале, откуда солдату было трудно вернуться к себе в полк.
Мне повезло даже тогда, когда по всем правилам войны я должен был быть убитым, когда погиб весь наш топовзвод в землянке, где разорвался фашистский снаряд. Когда кончился вражеский артналёт и раскопали обвалившуюся землянку, то после шестерых убитых и двух смертельно раненых последним вытащили меня, непонятно как уцелевшего. Так 30 июля 1943 года стало днём моего второго рождения и днём памяти моих товарищей.

А теперь рассказ о полке. Наш полк пробыл в Москве до 3 сентября 1941 года и даже готовился выехать в район Бородино, но, когда немецко-фашистские войска замкнули кольцо вокруг Ленинграда, полк подняли по тревоге, срочно погрузили в эшелоны, и 6 сентября мы, высадившись на станции Будогощь, заняли позиции в посёлке Кириши, на правом берегу Волхова. Я был сержантом, то есть таким же простым солдатом, как и большинство воинов. Поэтому по долгу службы мне не приходилось встречаться с великими полководцами и большими военачальниками.
Только раз – это было в конце сентября 1941 года, под деревней Синявино, - я оказался случайно рядом с Климентом Ефремовичем Ворошиловым на одном шоссе, когда вдруг налетели немецкие бомбардировщики и стали бомбить дорогу. Пришлось всем залечь, прятаться по канавам да воронкам (была примета: бомба два раза в одно место не попадает, поэтому лучше всего прятаться в воронке от авиабомбы).
С той поры и до января 1944 года мы воевали на всех участках, во всех армиях Волховского фронта: под Синявино и Гайталово, около Рабочих посёлков, что стояли на торфяных разработках, тянувшихся до самого берега Ладожского озера, в болотах на подступах к Мге, в Киришах и Спасской Полисти, под Чудовым и Грузиным, под Мясным Бором, на левом и правом берегу древнего Волхова. В декабре 1941 года наш полк участвовал в Тихвинской операции. 9 декабря части 4-й армии освободили город – это была одна из первых побед над фашистскими полчищами, которая предшествовала разгрому немцев под Москвой в зимнюю кампанию 1941-1942 годов. Постановлением Государственного Комитета обороны от 23 января 881-й КАП АРГК за проявленное мужество и героизм в борьбе с немецким фашизмом был переименован в 8-й Гвардейский артиллерийский полк РГК и награждён орденом Красного Знамени. Через два года, в январе 1944-го, за участие в освобождении города Любани полку было присвоено наименование Любанского.
А эти два года мучительно тянулись в бесчисленных боях местного значения - за сопку, за рощу, за деревню, которых давно уже не было и в помине, а значились они только на карте; много было этих безымянных высот, вокруг которых полегло невесть сколько народу. А потом бои разрастались в крупные операции, фронтовые сражения, главной задачей которых было всегда одно – прорвать блокаду Ленинграда. Если эти операции и не достигали цели, то всё равно они облегчали участь ленинградцев, помогали войскам Ленинградского фронта, отвлекали войска противника, не давая им возможности вести активные действия против осаждённого города.
Как поначалу удачно начинались операции! Зимний рейд конной бригады под Мясным Бором был поддержан войсками 2-й Ударной армии в феврале-апреле 1942 года, которая по болотам обошла Любань с запада, имея целью захватить её. Но Любанская операция закончилась неудачей: войска армии не сумели использовать благоприятные условия суровой зимы сорок второго года, наступление выдохлось. 2-я Ударная продержалась до начала июня, и очень немногим удалось выбраться из окружения. Наш полк обеспечивал огнём выход остатков частей и подразделений из окружения под Мясным Бором и Спасской Полистью. Потом было наступление под Мгой в конце августа-сентябре 1942 года, которое велось на сближение двух фронтов – с плацдарма от Московской Дубровки, на левом берегу Невы, и севернее железной дороги Кириши – Мга. Прорыв войсками Волховского фронта поначалу развивался успешно в восьмикилометровой полосе, в бой были введены соединения тяжёлых танков. Но непрерывные контратаки немцев, круглосуточная бомбёжка и артобстрел сначала задержали, а потом и вовсе остановили продвижение наших войск. Использовать тяжёлые танки в условиях болотистой местности и бездорожья не удалось. В этих трудных изнуряющих боях наш полк понёс самые крупные потери в людях, которые у нас были за весь период войны. Больше всего страдали связисты из взводов управления.
Когда в январе 1943 года ленинградская блокада была прорвана на участке севернее Синявино, на тех самых торфяных болотах, где значились Рабочие поселки 1, 2, 3, 4… (кажется, их было около десяти), мы обеспечивали отвлекающий удар наших войск под Киришами и с завистью слушали ожесточённую победную канонаду на севере, под Шлиссельбургом (ныне Петрокрепость).
Только в начале 1944 года мы узнали радость победы, когда 12 января войска Ленинградского фронта, а 16 января - и нашего, Волховского, взломав оборону противника, начали успешное наступление, освобождая города, сёла и деревни Ленинградской, Новгородской и Псковской областей. Мы брали Любань и Оредеж, наступали на Красные Струги, станцию Дно, потом вели бои за плацдарм на западном берегу Нарвы, затем с боями прошли весь Карельский перешеек и 20 июня 1944 года штурмовали Выборг. Выйдя на границу, советские войска вынудили Финляндию прекратить войну и заключить перемирие.
Войну мы так и закончили на Ленинградском фронте, и весть о Победе застала нас на марше - мы ехали навстречу миру, палили в голубое небо из автоматов, кричали "ура!" и до хрипоты горланили песни…
Прошло несколько дней после Дня Победы, и в городе Выборге я встретил друга-однополчанина, с которым нас разлучила война, - мы начали её в один день в Литве, на западной границе. Друг был одним из тех москвичей, кто начинал военную службу в Костроме, потом был в Туле, в Вильнюсе…
Дружба фронтовая – уже почти никого не осталось, с кем дружил. Был старый фронтовой друг Борис Георгиевич Тянкин, дядя Боря. Теперь остался один, последний, – Вадим Дьяков. Но вдруг появляются старые друзья. В этом году меня разыскала Женя Полосина, она была у нас радисткой. Теперь она бабушка, у неё шесть внуков. Я бы её (по фотографии судя) ни за что не узнал, если бы встретился. Живёт она на Урале.
Мало кто остался в живых из московских ребят, с кем вместе я жил в одном доме и гонял мяч во дворе, с кем вместе учился в одной школе, с кем служил в дивизии или в полку. Да, тех бывших мальчишек - соседей, одноклассников, однополчан - всё меньше и меньше становится к очередному Дню Победы. Стремительно летят годы, и всё чаще уходят люди из нашей жизни. Только память о них остаётся с нами, живыми, память о погибших в боях, умерших уже в мирные дни, - вечная и священная память.
Люди эти, солдаты Родины, отдали всё, отслужили своё, отвоевали, отработали, не пожалев ни жизни, ни здоровья, ни сил. Солдатам Родины мы воздвигаем памятники и обелиски, мы ухаживаем за могилами безвестных бойцов, приходим к священному огню, горящему на могиле Неизвестного Солдата, чтобы минутой молчания почтить память всех, кого мы помним навечно. И молчание, наверное, лучше громких слов, аршинных лозунгов и призывов.
В скорбном молчании помнить о погибших и ещё, между делом, не забывать иногда и об оставшихся в живых. Вот теперь наконец и всё, если рассказывать о фронтовой своей жизни поподробней.

Мих. Малышев,
25 апреля 1975 года