* * *

Видишь окно, затянутое слюдой,
клён остролистый, жимолость на Камёле –
сказки, что нам рассказывали о Йоле,
нас научили не оставлять следов
и не искать падуба и омелы,
не приносить в гости печёных яблок –
ведь всё равно будем скучать и зябнуть,
вместо муки хлеб посыпая мелом,
хоть говорили взрослые, что нельзя.

Хоть говорили: "Вырастите в скитальцев.
Переславль, Выборг, Азов, Ростов –
сколько вы перемените городов,
пересчитать ваших не хватит пальцев".

Говор дорог, гул, бормотанье шин.
Призраки трасс и поиск своей "М-8".
Сколько бы раз ты ни срывался в осень,
каждой зимой будешь стремиться в Шир,
где в свежей хвое и серпантине пол,
на грампластинках "ABBA" и Фрэнк Синатра.
Голос, звучащий как бы смешная мантра:
"Быстро мой руки и приходи за стол".


* * *

"Мы идём в тишине". Вянет чертополох,
опадает ольха, рельсы блестят в росе.
В сапоги проникает осень, вода и мох.
Не токует глухарь и недоступна Cеть.

Тишина нарастает, нас обступает лес.
Леший водит кругами. Жмётся под ноги пёс.
Это просто усталость стелется по земле
и листвы облегает выцветшее тряпьё.

И трава станет тлеть, преобразуясь в гниль.
Этой осенью зумба выдумок и пародий
проведёт через лес, чтобы зажечь огни.
Мы, конечно, безумны – дети своих прародин.

И прикурит от спички самый известный лжец.
И в разбитом окне видно – летят драконы.
И споёт в электричке "Еду в Череповец"
невозможно живой Летов из "Обороны".


* * *

Город замер, пахнет водой озёрной.
Тяжелеют спелой пшеницы зёрна,
проросли, сил набрались за зиму.
Вдаль летит росчерком стрекозиным
самолёт. Взглядом за ним скользим мы,
и сквозь нас в небо врастают сосны,
склоны гор камни слагают в осыпь.

За спиной спорят вокзал и рынок.
Рыжий кот с рынка таскает рыбин
и в зубах деду с авоськой носит.

Помнишь, утром
дед продавал нам сливы?

День погаснет, солнце затушит ливень,
рынок стихнет, смолкнут смешки и звуки.
Дед достанет старое фото внука,
включит радио, крепкий заварит чай,
втянет воздух – влага и алыча,
две пиалы (память дала пробой)
он заметит, дёрнет слегка губой
и оставит сонными на столе.

"Господи, сколько же долгих лет,
как ты любишь – яблоко и жасмин.
Там на небе так же считают дни,
как в мире весов и длин?"

Уже полночь. Слышишь?
В ночи сверчки –
песнь бездомных, выдуманных, ничьих.

Улыбнувшись нам на прощанье, дед
станет лёгок, радостен, невидим.
Рыжий кот скроется в темноте
и, я верю, идёт за ним.