ГЕННАДИЙ ИВАНОВ
Родился в 1950 году в городе Бежецке Тверской области. Окончил Литературный институт им. А.М. Горького. Работал редактором, заведующим редакцией, зам. главного редактора в издательствах "Современник", "Художественная литература", "Вече". В 1999 году был главным редактором – составителем пушкинского "Дня поэзии". Автор поэтических книг "На высоком холме", "Любовью живы", "Утро памяти", "Берега" и других. Стихи публиковались в газетах и журналах "Москва", "Наш современник", "Октябрь", "Смена", "Родная Ладога", "Нижний Новгород", "Подъём", в альманахах, в том числе в "Дне поэзии". Лауреат Большой литературной премии России, Всероссийской литературной премии имени Ф.И. Тютчева "Русский путь" и многих других. Награждён медалью ордена "За заслуги перед Отечеством".
Поиски и полосы
Ветеран
Русланову слушает старый солдат,
И вольно в душе, как в долине.
Да, он консерватор, и он ретроград,
Но был в сорок пятом в Берлине.
И песня как ветер летит сквозь года
Из дали поверженной прусской –
Русланова пела в рейхстаге тогда
С великою удалью русской.
Шумите, витии, не знавшие бед,
В герои себя возводите.
Не знали ни бед, ни великих побед,
Что вам остаётся – шумите.
* * *
И всё же за нас умирали
В Отечественную войну.
За нас в самолётах сгорали,
За нас пропадали в плену.
Вставал из цепи кто-то первым
И падал –
Совсем не затем,
Чтоб мы на великие жертвы
Ответствовали: "А зачем?"
* * *
Листья падают сами собой,
Так легко, как созревшие строки.
И созрел небосклон голубой,
И созрели для треска сороки…
Осень ходит хозяйкой родной.
Как-то всё по-домашнему ладно.
И сарай деревянный сенной
Нынче выглядит как-то парадно.
И последние избы как рай!
Огородов последних щедроты…
Вот ещё бы вдохнуть в этот край
Государевой доброй заботы.
* * *
Были чудом слова и улыбки,
были чудом лыжня и каток…
Но теперь чудеса эти зыбки –
под ногами опасный ледок.
Годы, годы…
Вы пыл охладили.
Но хочу до последнего дня,
чтобы ангелы радости были
на земле и в душе у меня.
* * *
Куда-то ехал, до какой-то станции.
Летел. И плыл – и напрягал весло…
Поэзия – последняя инстанция.
Когда уже ничто не помогло.
Когда оставил все заботы, промыслы.
Когда не надо никуда бежать,
Всё позади – все поиски и полосы…
Тогда приходит эта благодать:
Стихи писать… Неторопливо, вдумчиво.
Стихи писать как главное из дел.
И радоваться по такому случаю,
Что день настал такой и ты успел...
* * *
Жизнь дарит многими дарами,
лишь были б мы к ней не глухи.
Я выступал перед горами –
читал им новые стихи.
Стоял над пропастью, волнуясь.
Вдали была гора Седло.
Я, настроенью повинуясь,
читал про русское село.
Соединял родные дали
и эти горы всей душой,
чтоб никогда не воевали,
чтоб мы единой силой стали –
Кавказ и мой народ родной.
Читал стихи перед горами…
Смешно, наверно, Магомед.
Но ты читал перед полями.
Тут ничего смешного нет.
И даже это всё не ново.
Стихи читают и мирам.
Я верю в искреннее слово,
оно понятно и горам.
* * *
Вот и Волги берег молчаливый –
Никого сейчас на берегу:
Холод, ветер, катер торопливый,
Небо, словно в зимнюю пургу.
Против ветра в небе бьётся птица,
Медленно летит она. Куда?
Что сейчас в душе её творится?
Холод. Ветер. Зыбкая вода.
…Надо жить, хотя так трудно верить
В лучший смысл земного бытия,
Надо приходить на этот берег,
Чтоб тоска развеялась твоя.
Ведь уже не раз такое было:
Так же сердце от неверья стыло,
А потом, откуда ни возьмись,
Начиналась, продолжалась жизнь.
Русланову слушает старый солдат,
И вольно в душе, как в долине.
Да, он консерватор, и он ретроград,
Но был в сорок пятом в Берлине.
И песня как ветер летит сквозь года
Из дали поверженной прусской –
Русланова пела в рейхстаге тогда
С великою удалью русской.
Шумите, витии, не знавшие бед,
В герои себя возводите.
Не знали ни бед, ни великих побед,
Что вам остаётся – шумите.
* * *
И всё же за нас умирали
В Отечественную войну.
За нас в самолётах сгорали,
За нас пропадали в плену.
Вставал из цепи кто-то первым
И падал –
Совсем не затем,
Чтоб мы на великие жертвы
Ответствовали: "А зачем?"
* * *
Листья падают сами собой,
Так легко, как созревшие строки.
И созрел небосклон голубой,
И созрели для треска сороки…
Осень ходит хозяйкой родной.
Как-то всё по-домашнему ладно.
И сарай деревянный сенной
Нынче выглядит как-то парадно.
И последние избы как рай!
Огородов последних щедроты…
Вот ещё бы вдохнуть в этот край
Государевой доброй заботы.
* * *
Были чудом слова и улыбки,
были чудом лыжня и каток…
Но теперь чудеса эти зыбки –
под ногами опасный ледок.
Годы, годы…
Вы пыл охладили.
Но хочу до последнего дня,
чтобы ангелы радости были
на земле и в душе у меня.
* * *
Куда-то ехал, до какой-то станции.
Летел. И плыл – и напрягал весло…
Поэзия – последняя инстанция.
Когда уже ничто не помогло.
Когда оставил все заботы, промыслы.
Когда не надо никуда бежать,
Всё позади – все поиски и полосы…
Тогда приходит эта благодать:
Стихи писать… Неторопливо, вдумчиво.
Стихи писать как главное из дел.
И радоваться по такому случаю,
Что день настал такой и ты успел...
* * *
Жизнь дарит многими дарами,
лишь были б мы к ней не глухи.
Я выступал перед горами –
читал им новые стихи.
Стоял над пропастью, волнуясь.
Вдали была гора Седло.
Я, настроенью повинуясь,
читал про русское село.
Соединял родные дали
и эти горы всей душой,
чтоб никогда не воевали,
чтоб мы единой силой стали –
Кавказ и мой народ родной.
Читал стихи перед горами…
Смешно, наверно, Магомед.
Но ты читал перед полями.
Тут ничего смешного нет.
И даже это всё не ново.
Стихи читают и мирам.
Я верю в искреннее слово,
оно понятно и горам.
* * *
Вот и Волги берег молчаливый –
Никого сейчас на берегу:
Холод, ветер, катер торопливый,
Небо, словно в зимнюю пургу.
Против ветра в небе бьётся птица,
Медленно летит она. Куда?
Что сейчас в душе её творится?
Холод. Ветер. Зыбкая вода.
…Надо жить, хотя так трудно верить
В лучший смысл земного бытия,
Надо приходить на этот берег,
Чтоб тоска развеялась твоя.
Ведь уже не раз такое было:
Так же сердце от неверья стыло,
А потом, откуда ни возьмись,
Начиналась, продолжалась жизнь.