ВЛАДИМИР СКВОРЦОВ
Родился в 1954 году. Окончил факультет журналистики ЛГУ. Работал редактором радиовещания, заведующим подготовительных курсов ЛГУ. Президент Некоммерческого партнёрства поддержки литераторов "Родные просторы", главный редактор журнала писателей России "Невский альманах". Член Союза писателей России и Союза писателей Санкт-Петербурга. Произведения публиковались в газетах и журналах: "Советский воин", "Аврора", "Крокодил", "Русский мир", "Новый век", "Север" и др. Автор поэтических сборников "Мой крест", "Да вы не бойтесь", "Свет надежды", "Мне в России Руси не хватает", "Качели памяти", "Дымок танцует на трубе", книг прозы "Путешествие в деревенское детство", "В зеркалах живой природы", книги "Снеговики. Зимняя сказка для детей" и др. Лауреат литературных премий. Отмечен почётными грамотами и дипломами Союза писателей и Союза журналистов.
Природа плакала не зря
Ровесница
Спит монета-ровесница
на ладони моей.
Я смотрю – и не верится:
одногодки мы с ней?!
Покорёжена, мятая,
вся черна и горька…
И попалась, проклятая,
у пивного ларька.
Отсверкала строптивая
у хапуг и рвачей…
Ты, как я, несчастливая.
Я, как ты, был ничей.
Мы для всех – лишь прохожие,
нам приятель – любой…
Грех сказать, но похожие
судьбы наши с тобой.
Жизнь на место поставила
без большой суеты,
так какого же дьявола
ты черней черноты?!
Эх, монета-ровесница,
с молотком и серпом!
Ты теперь, словно пленница,
с повреждённым гербом!
Нас любили… и мучали,
но достоинств печать
были мы не научены
за гримасой скрывать.
Кроме всякого прочего,
мы во всём – пацаны
и считали заносчиво,
что нам нету цены.
Эх, монета-ровесница,
я к тебе так привык!
Что же ты, как изменница,
потеряла свой лик?!
Ты, как пчёлка, старательно
собирала из рук
злой нектар обывателей,
наглецов и ворюг…
Всякий, даже ничтожество,
взял тебя – и владей!
На лице твоём крошечном
все пороки людей!
Я – не лучше уродина,
но кривляюсь при том,
что храню верность Родине
всем горбом, как гербом!
* * *
Мы все по-своему несчастны,
внутри у каждого – слеза.
Всё потому, что мы причастны
к тому, что видели глаза.
Пока Россия нищих множит –
они в столицах и в глуши! –
душа счастливой быть не может,
а что за счастье без души?
Мы на Земле, как новосёлы,
не знаем истин прописных,
что в нас веселье – всех весёлых
и в нас болезни – всех больных.
И оттого, что я причастен
к тому, что видели глаза,
я тоже чуточку несчастен –
душе счастливой быть нельзя…
* * *
Спит монета-ровесница
на ладони моей.
Я смотрю – и не верится:
одногодки мы с ней?!
Покорёжена, мятая,
вся черна и горька…
И попалась, проклятая,
у пивного ларька.
Отсверкала строптивая
у хапуг и рвачей…
Ты, как я, несчастливая.
Я, как ты, был ничей.
Мы для всех – лишь прохожие,
нам приятель – любой…
Грех сказать, но похожие
судьбы наши с тобой.
Жизнь на место поставила
без большой суеты,
так какого же дьявола
ты черней черноты?!
Эх, монета-ровесница,
с молотком и серпом!
Ты теперь, словно пленница,
с повреждённым гербом!
Нас любили… и мучали,
но достоинств печать
были мы не научены
за гримасой скрывать.
Кроме всякого прочего,
мы во всём – пацаны
и считали заносчиво,
что нам нету цены.
Эх, монета-ровесница,
я к тебе так привык!
Что же ты, как изменница,
потеряла свой лик?!
Ты, как пчёлка, старательно
собирала из рук
злой нектар обывателей,
наглецов и ворюг…
Всякий, даже ничтожество,
взял тебя – и владей!
На лице твоём крошечном
все пороки людей!
Я – не лучше уродина,
но кривляюсь при том,
что храню верность Родине
всем горбом, как гербом!
* * *
Мы все по-своему несчастны,
внутри у каждого – слеза.
Всё потому, что мы причастны
к тому, что видели глаза.
Пока Россия нищих множит –
они в столицах и в глуши! –
душа счастливой быть не может,
а что за счастье без души?
Мы на Земле, как новосёлы,
не знаем истин прописных,
что в нас веселье – всех весёлых
и в нас болезни – всех больных.
И оттого, что я причастен
к тому, что видели глаза,
я тоже чуточку несчастен –
душе счастливой быть нельзя…
* * *
Жене Марине
Каждый гений – в чём-то хулиган,
их пустить опасно даже в сени…
Кто сегодня знал бы про Дункан,
если б не любил её Есенин?
Все порой срываются на крик,
многие прошли кабак московский…
Кто сегодня вспомнил бы про Брик,
если б не влюбился Маяковский?
Жил я в мире голову сломя
и почти не расставался с болью…
Кто сегодня знал бы про меня,
если б не спасли меня любовью…
* * *
Скорее не ум, а усталость
меня научила: пора
давно не цепляться за радость,
мелькнувшую позавчера.
Не взлёт подсказал, а паденье –
от этого больно вдвойне:
не надо искать наслажденья
в далёком умчавшемся дне.
Настойчиво и тошнотворно
в виски мне рассудок долбил:
не надо влюбляться повторно
в того, кто тебя разлюбил.
* * *
Когда меня вы провожали,
среди божественной красы
на каждой веточке дрожали
слезинки утренней росы.
Когда всё в жизни стало хмуро,
я осознал, себя коря,
что в то сиреневое утро
природа плакала не зря…
Мысли на празднике
Грущу в толпе, ломая пальцы,
поникла в мыслях голова:
мне жалко времени на танцы,
на тосты, водку и слова…
Я, словно гость в чужой эпохе,
пытаюсь быть таким, как все,
но жалко времени на вздохи
по табаку и колбасе…
Да будет мой свидетель – небо:
я искренне жалею тех,
кто дни сжигает ради хлеба
и копит гроши для утех.
Когда строфа зовёт и дразнит
и, вдохновляя, греет кровь,
мне жалко вечера на праздник
и ночи…
даже на любовь!
их пустить опасно даже в сени…
Кто сегодня знал бы про Дункан,
если б не любил её Есенин?
Все порой срываются на крик,
многие прошли кабак московский…
Кто сегодня вспомнил бы про Брик,
если б не влюбился Маяковский?
Жил я в мире голову сломя
и почти не расставался с болью…
Кто сегодня знал бы про меня,
если б не спасли меня любовью…
* * *
Скорее не ум, а усталость
меня научила: пора
давно не цепляться за радость,
мелькнувшую позавчера.
Не взлёт подсказал, а паденье –
от этого больно вдвойне:
не надо искать наслажденья
в далёком умчавшемся дне.
Настойчиво и тошнотворно
в виски мне рассудок долбил:
не надо влюбляться повторно
в того, кто тебя разлюбил.
* * *
Когда меня вы провожали,
среди божественной красы
на каждой веточке дрожали
слезинки утренней росы.
Когда всё в жизни стало хмуро,
я осознал, себя коря,
что в то сиреневое утро
природа плакала не зря…
Мысли на празднике
Грущу в толпе, ломая пальцы,
поникла в мыслях голова:
мне жалко времени на танцы,
на тосты, водку и слова…
Я, словно гость в чужой эпохе,
пытаюсь быть таким, как все,
но жалко времени на вздохи
по табаку и колбасе…
Да будет мой свидетель – небо:
я искренне жалею тех,
кто дни сжигает ради хлеба
и копит гроши для утех.
Когда строфа зовёт и дразнит
и, вдохновляя, греет кровь,
мне жалко вечера на праздник
и ночи…
даже на любовь!