Антон, проснувшись в темноте, не мог понять, где он находится: то ли в больнице, то ли дома или еще где? Постепенно разглядел прямоугольник окна без штор, увидел черное небо с редкими звездами и вспомнил, что вот уже два месяца работает по контракту в захолустном северном городке. Больничное начальство сняло для него однокомнатную квартиру рядом с местом работы.
"Наверно, это сродни окопной болезни Некрасова — невесело вспомнил он военный роман Шолохова — он также спросонья не мог разобрать, где находится: то ли в блиндаже, то ли в хате..."
Прислушавшись, Антон понял, что его разбудило — снизу, с первого этажа, раздавались женские стоны и ритмичный скрип. "А я, как тот же рядовой Некрасов, давно уже позабыл, как пахнет под мышками у жены", — подумал он.
С женой Антон развелся. Всю совместную жизнь они проработали вместе в одной больнице, но вот характер Антона довел его до нынешнего состояния. "Посеешь характер — пожнешь судьбу." Сначала за его прямолинейность и строптивость новое руководство нашло способ избавиться от него. Потом и жена, не желая одна тащить на шее безработного мужа и двоих детей, подала на развод. Так Антон стал БОМРом* и БОМЖ ем** одновременно.
С одной стороны, хирургов всюду не хватает — молодежь, выпускаемая местным мединститутом, не хочет лезть в то пекло, в которое превратили практическое здравоохранение реформы последних лет. С другой стороны, компьютеризация всего и вся, новые технологии в продвинутых больницах не позволяли сельскому врачу быть востребованным в городе.
Поэтому, когда однажды позвонил главный врач больницы, находящейся в Заполярье, он не стал отнекиваться — ведь нужно было платить алименты на содержание детей. Вдобавок ко всему старой матери Антона скоро должно было исполниться семьдесят лет. Организация юбилея, естественно, требовала больших денег. Вот так он и оказался в этой неуютной квартирке.
Понимая, что уснуть ему все равно не удастся, Антон шумно поднялся с кровати, нарочно топая ногами прошел в ванную, умылся, побрился и начал одеваться.
Сегодня предстоял санрейс, отмененный вчера вечером из-за нелетной погоды. Где-то на заимке пьяный старик якобы упал и ударился головой о железную печку, расшибся до крови. Пьяная старуха по спутниковому телефону подняла на ноги все службы и родню. А на дворе темень — куда вертолету садиться? Кто там, в тайге, разложит сигнальные костры? Вот и отложили рейс до утра.
Дочь старика, живущая в Якутске, где-то раздобыла номер телефона Антона (возможно его "слила" фельдшер скорой, которую тоже "достали") и всю ночь названивала с требованием поднять вертолет, грозила всеми карами, если старик умрет от кровопотери. Антон пытался ей объяснить, что он не командует вертолетом, но женщина не слышала его. В конце концов Антон отключил телефон.
Крыльцо больницы было заметено снегом. "Видимо, Ленин в мавзолей еще не вернулся", — подумал Антон. Рабочий больницы, которого за лысину и бородку прозвали партийной кличкой вождя мирового пролетариата, уже неделю был в запое. Пройдя по хитроумным коридорам "мавзолея", Антон поднялся в хирургию. В отделении вроде бы все было спокойно.
Антон загрузился инструментарием и медикаментами для оказания помощи и спустился на скорую. Его отвезли в аэропорт к вертолету. Лететь предстояло на обычном — красного с синим цвета — вертолете, на котором тут перевозили пассажиров, продовольствие и все остальное. В разговорах местные определяли цвет этого универсального вертолета в зависимости от содержимого: Если он вез овощи- фрукты, то говорили "зеленый" вертолет, если вез алкоголь — "веселый" вертолет, если летели по санавиации — "белый" вертолет.
К слову сказать, где-то "в реале" существовал такой вертолет, недавно с помпой приобретенный минздравом, который был действительно белого цвета и оборудован для медицинских нужд аппаратурой и всем необходимым. Но базировался он в другом районе, не арктическом по статусу. Видимо, аренда земли под его колесами была там дешевле, и таким образом минздрав экономил кое-какие деньги.
Итак, сегодня с утра вертолет был "белый" — внутри сняли часть сидений и установили держатели для носилок с двумя брезентовыми носилками. Вдобавок у Антона были складные носилки — складывались по длине и пополам, что в тайге гораздо удобней.
Спасатель МЧС был уже на месте — предстояла посадка в лесу и нужна была грубая физическая сила для пробивания тропы к избушке с раненым, потом еще надо будет тащить его к вертолету. Если тот дожил до утра... С другой стороны, если страдалец дожил до утра, значит все не так уж и плохо с его здоровьем.
Сквозь вой двигателей взлетающего вертолета спасатель прокричал Антону на ухо обстановку:
— Избушка располагается на берегу реки в ста пятидесяти камэ вверх по течению. Там что-то типа заброшенной деревни. Лететь полчаса. Возможно, сядем на реке — могут быть торосы. Тогда придется тащить больного на носилках метров двести-триста по глубокому снегу. Помощников там нет — со стариками живет сын, но он одноногий инвалид, с протезом. Отморозил года три назад. Может, найдем какой-нибудь щит да и волоком дотащим...
Антон только кивнул. Он теперь уже со скепсисом смотрел на вычурное изобилие носилок на борту вертолета и с сомнением думал об их необходимости и пользе.
К месту подлетели, когда уже окончательно рассвело, поэтому видимость была хорошая. Внизу стояли полуразвалившиеся дома и сараи, заметенные снегом. Только из трубы одного крайнего домика вился дымок. Вертолетчики облетели заброшенную деревню по кругу, высматривая место для посадки, и начали снижаться на прогалину с мелкими деревцами. Антон с напряжением смотрел в иллюминатор на деревья, которые могли задеть винты, но вертолетчиков по-видимому ничуть не беспокоила их близость. Из кабины пилотов выскочил мужичок с какими-то сержантскими лычками на синем свитере, кажется, борт-техник. Он открыл дверь, лихо спрыгнул вниз на снег, отбежал и, присев, начал руками подавать команды пилотам, выравнивая посадку вертолета. Потом он подбежал, приставил лестницу к двери, и Антон со спасателем выгрузились в снежную метель, поднятую винтами вертолета. "Сержант" махнул рукой, показывая направление движения, и нагруженные медицинским скарбом врач со спасателем пошли к лесу. Там за деревьями должна была стоять хижина, которую они видели сверху.
Снег был глубокий, спасатель пробивал дорогу, но Антону от этого было не легче. Пройдя шагов двадцать, Антон стал задыхаться и внезапно почувствовал резкую боль в груди. От неожиданности Антон охнул и присел, хватаясь за грудь, казалось, сейчас сердце невыдержит этой боли и разорвется. Спасатель ушел за деревья, а вертолет стоял позади, вздымая вокруг себя снежную завесу, и пилоты не могли видеть врача.
"Этого еще не хватало... Прилетел спасать больного и, не дойдя, сам же и окочурился... — невесело подумал Антон. — Надо идти". Поднявшись, опираясь на складные носилки, он побрел дальше. Кое-как продравшись сквозь деревья, увидел домик на сваях и с высоким крыльцом. Спасатель, дожидаясь врача, стоял у крыльца и разговаривал с каким-то мужичком неопределенного возраста. Подойдя к ним, Антон кое-как отдышался. Потом все вместе поднялись в дом.
В полумраке избушки, возле двери, сидел старичок с забинтованной головой, одетый в дорогу и с каким-то потерявшим цвет полиэтиленовым пакетом на коленях. Когда гости зашли, старичок бодро вскочил на ноги и спросил:
— Чо, полетели?
Спасатель усадил его обратно:
— Тихо, не гони лошадей.
Антон достал тонометр, измерил давление, затем, попросив спасателя включить фонарь на телефоне и посветить ему, снял бинт с головы больного и осмотрел рану. Рана была неглубокая, надкостница вроде бы была цела, кровотечения нет. Достал стерильный бинт и заново забинтовал голову старика. В груди Антона все также болело.
Из глубины хижины раздавалось какое-то бормотание, видимо пьяная бабка что- то бубнила во сне. Снова одевшись, старик громко крикнул в темень:
— Я поехал!
— Ну и х... с тобой! — внятно раздалось в ответ.
Посмеиваясь, все вышли на улицу. На крылечке старика слегка шатнуло — сказывалась либо кровопотеря, либо количество выпитого вчера. Одноногий сын старика, несмотря на протез, сноровисто достал откуда-то капот машины довоенных времен с проволочной ручкой, усадил на него отца, и со спасателем вдвоем они потащили больного к вертолету. Антон, переведя дух, уперся своими носилками на импровизированные салазки и стал подталкивать сзади.
Вертолет все так же вихрил снег, ветер от лопастей задувал за шиворот, бил по глазам. Пригнувшись, все втроем дотащили больного, старик сам поднялся на борт и лег на боковые сидения, подложив под голову свой пакет. Разрумянившийся спасатель, заскочив внутрь, сразу лег на брезентовые носилки, висевшие на держателях. Антон, к собственному удивлению, как-то отяжелел и не смог с первой попытки подняться по лесенке. Боль в груди отдавалась в левом плече так, что невозможно было поднять руку. Борт-техник подсадил его, и Антон, опираясь о боковые сиденья, прошел вглубь и сел напротив старика. "Сержант" убрал лестницу, закрыл дверь и вертолет взлетел.
Боль в груди не унималась. Антон пошарил в своей сумке, поискал лекарства, но ничего из сердечных препаратов в хирургическом наборе не оказалось. "Надо бы лечь, может станет лучше..." — подумал он и лег, вытянувшись на сиденьях. Ломило десну, сердце сбивалось с ритма, и он понимал, что это, похоже, инфаркт. "Заработанных денег должно хватить матери. на юбилей и на." — успел подумать напоследок Антон.
"Белый" вертолет на фоне синеющих вдали гор, блестя на солнце красными боками, в просторной утробе безучастно несет двух спящих пассажиров и мертвого врача, у которого открытые невидящие глаза устремлены на кружок неба в иллюминаторе напротив...