Моё знакомство с волгоградским поэтом Василием Стружем состоялось много лет назад во дворе Литературного института. Держался он уверенно, как держатся люди, знающие себе цену. В творческой среде немало мнящих себя гениями — в основном, будущими или непризнанными. Показалось, что рослый, словно отмеряющий слова при разговоре Василий — из подобных, но когда он принялся читать свои стихи, то стало понятно: жизнь одарила меня знакомством с Поэтом.
А чуть позже Струж подарил мне свою первую книгу — “Косноязычие”.
“Почему такое непоэтичное название?” — этот вопрос не выходил у меня из головы, пока я не приступил к чтению. И тогда сразу прояснилось: да, это на редкость точное, как в аптекарском рецепте, название. В предисловии к книге Станислав Юрьевич Куняев заметил: “Её косноязычие — его сущность. Он другого языка не знает”.

Как видим, это действительно косноязычие, но какое! Ст. Куняев верно определил главную черту поэзии Василия: “...особенность его косноязычия в том, что, разгребая эту словесную груду, эти сорняки и чертополохи, вдруг нащупываешь в их гуще жемчужные зёрна, отливающие подлинным поэтическим блеском...”
И в самом деле, в современной, омассовлённой литературе тонны и тонны стилистически выверенной макулатурки — совершенной по форме и абсолютно обезличенной и выхолощенной. Строгое соблюдение правил силлаботоники — вовсе не гарант достойной поэзии. У поэта Василия Стружа всё как раз наоборот. Его стилистическое “прихрамывание” становится платой за сохранение мысли. Когда их Величества Рифма и Ритмика уводят не в ту сторону, не всегда хватает мастерства закрепить мысль в рамках языковых правил. Зато со смысловой и образной составляющей в книге полный порядок. Вот почему, вопреки и несмотря на косноязычие, увлекает поэзия Стружа, особенно когда автор пишет историю своей семьи, своего двора, своей страны.

Далее та, ослеплённая собственными иллюзиями и одураченная псевдодемократами часть интеллигенции может воочию представить, что на самом деле происходило с деревней, не со слов теоретиков из масс-медиа, а в жизни человека, переживавшего крушение в эпицентре событий.

Вот она — страшная правда народа, утратившего в себе хозяина и веру во власть. И образ растущей в доме и подвале травы лишь усиливает образ катастрофического разрушения страны и, самое главное, — духовного стержня народа. И Струж не обеляет себя, он честен, как на исповеди.

И опять же одним словом передана целая картина — “острожный чертополох”. Именно что к острогу и приводит такой чертополох...
Тема перестройки вообще не могла не оставить следа как в жизни, так и в творчестве поэта, чья юность прошла под её лозунгами. Ну, каждый ли молодой человек мог удержаться от искушения поверить в обещание новой власти привести страну к почти что коммунистическому земному раю? А закончилось, как после игры в бумажки с Мавроди.

Рассеялся напущенный либералами при активном пособничестве мнимой интеллигенции (с её: “Ура! Одобрям-с! Верим-с!”) дурман и явилась преображённая выпавшей из ниоткуда новой властью демократических капиталистов или капиталистических демократов (поди их разбери!) Россия.

Книга “Косноязычие” по большому счёту не отличается лиричностью, автор, в первую очередь, рассказчик, тяготеющий к размышлениям. И, как любому выходцу из простого народа, ему ближе социально-политическое направление мысли безо всяких политкорректностей.

И не поймёшь, чего здесь больше — отчаянной лихости сорвиголовы, или Василий попросту не отдаёт себе отчёта в возможных последствиях? Довели, как говорится, русского мужика до шапки и до края обрыва. А уж когда отступать некуда, наш медведь способен на подвиги.

И вполне естественно, что такой бунтарь приходит к следующему выводу:

Искренность Василия — искренность так и не повзрослевшего ребёнка (“И главное, ребёнок // Я был взрослый!”), который может быть внезапно нескромен (“Хорошо, что Бога поражаю // Верною любовию всерьёз!”) и очень нескромен (“В бизнесе я гнул подковы! // Бизнес Ваську отпустил...”). Что ж, и снова издержки перестройки и последующих “перекроек” 90-х годов, ведь для тех везунчиков, кто успел поносить малиновый “пинжак с карманами” и повладеть прочими атрибутами “крутой” жизни, после гибели своих экономических макровселенных понижение социального статуса стало сильным ударом по самолюбию. У многих из них образовался комплекс “бывшего коммерсанта” — склонность похвалиться прошлыми материальными успехами.

А ведь и вправду, как заметил в своём предисловии Ст. Куняев, стремился человек выбиться в люди, не сидел сложа руки. И как не желать, если детство прошло в таких условиях, что... Но оно, это детство, и закалило, выработало неугомонный характер и старательного работника, и ловкого коммерсанта, и, в конечном счёте, вдумчивого поэта.

И потому, уже взрослым, “и яблоки таскал, и помидоры, сбирал зерно на самосвал...” Но увы — дефолт всё “языком слизал”. А может, и всё равно не получилось бы, потому что характер — типично русский, душа нараспашку. Как просто и вместе с тем ёмко подметил нашу национальную черту Василий: “Я не боялся. Я, конечно, трус, // Но не боялся, если биться начал”.
Как определить эту русскость в нашем народе коротко? Может быть, неизбытая жажда остаться самим собой, не поступаться совестью перед злом? В то время как вся страна вместе со всем миром восхищается достижениями немецкого автопрома, Струж протестует против этого коварного реванша западной цивилизации с её механизацией и обезвоживанием человеческой души.

Доставшийся в наследство от предков дух Победителя и здесь оставляет надежду в то, что и перед ползучим материальным искусом выстоит Русь и не утратит спасительной духовности.

Такое косноязычие дорогого стоит. К тому же за ним опять стоит замечательная образность и видение сути вещей. У Стружа немало “жемчужных зёрен”. Это и философские откровения, и насыщенные метафоры, когда мазком-другим создаётся красочное полотно. Меня всегда удивляло, как у таких крупных и внешне не творческих людей неожиданно оказывается тонкой психологическая структура, которая проявляется в том числе и в нехарактерной, как уже подмечалось выше, для его творчества лиричности.

Несмотря на прямолинейную категоричность, Василий порой удивляет неожиданными откровениями: “Женою муж такой гордится, // Какую сможет воспитать”. Это лишь на первых порах может показаться, что ничего особенно мудрого в сказанном нет, на самом деле подобное открытие приходит на склоне лет и далеко-далеко не каждому. И потом, неумение воспитать, в конечном счёте, завершается эрой феминизма, издержки которого ведут к деформации традиционного мира, появлению новых “ценностей” с утратой истинного представления о подлинной красоте и гармонии. Красота не спасёт такой мир!

Для русской (и, прежде всего, — традиционной!) поэзии характерны вероисповедальные порывы и поиски. Струж не исключение. Книга и начинается подобным стихотворением, в котором прослеживается неоднократно звучащая в сборнике тоска по вселенскому счастью, та самая тоска, что срывала с места русского человека в поисках Беловодья.

Настоящий поэт должен сказать что-то новое, что-то такое, что оставит след в душе, как истинное откровение. Ведь образы и неизбитые мысли остаются в памяти.

Подобная поэзия — находка для пародистов, любящих содержательные образы. Ну, как пройти мимо стихотворения “Я видел кладбище в Армении...”!

Творчество Василия Стружа вообще достаточно политизировано, и авторская позиция — как на ладони. Многократно звучащее слово Сталинград говорит о том, что поэт воспринимает себя именно сталинградцем, а не волгоградцем. И это в эпоху, когда само имя вождя превратили в страшное пугало.

И всё же поэт Василий Струж — оптимист и борец, что подспудно подтверждается и большим числом восклицательных знаков в его стихах. И пусть порой его охватывают апокалиптические настроения:

обусловленные духовным оскудением народа (“Теперь Россия обмельчала, // Нас негры переходят вброд!”), всё равно он надеется на лучшее:

В современной литературе немало сильных поэтов. И пусть каждый оригинален по-своему, сказать по-настоящему что-то новое, не повторяя друг друга, удаётся единицам. Струж, при всех своих недостатках, самобытен, колоритно живописен, остро социален, а его поэтический почерк не сравним ни с чьим. Пусть он тоже порой повторяется, пусть бывает и неоригинален, но, тем не менее, необычный авторский стиль и творческая задиристость выделили его из поэтической среды последних лет. Он просто стоит особняком, — ну, никому не повторить его талантливого косноязычия! Да и не нужно. Пусть Струж будет один такой.
“Я весь мир перевернул, а никто и не заметил”, — есть у него простая и вместе с тем важная строка, верно отражающая суть литературного процесса и задачу творца — изменить мир. А уж заметят или нет — неважно: главное, Василий, продолжай преображать мир, чтобы следующие твои строки оказались пророческими: