В конце сентября в Самаре прошёл седьмой Всероссийский литературный фестиваль имени Михаила Анищенко. "ЛГ" побеседовала с одним из руководителей семинара прозы, самарским писателем Андреем Олехом.

– До какого момента молодой писатель остаётся молодым?

– Пока не станет заслуженным. На "молодые" премии принимаются работы авторов не старше 35. Если вдуматься, в этом есть определённый смысл, объём литературы растёт. Если в XIX веке можно было усвоить условный "необходимый минимум" к 20 годам, то сейчас появление юных гениев – почти невероятно. Разумеется, у кого-то получается великолепно писать и в 15 лет, но эрудицию и начитанность, которые для писателя очень важны, в один миг не наработаешь.

– Главные враги прозаика – это?..

– У каждого свои. Основной враг – недостаток времени и сил, в этом суровом мире приходится зарабатывать себе на жизнь, а прозой это сделать невероятно сложно, думаю, очень много писателей меня в этом поддержат. Если говорить не о земных благах, а о работе с текстом, то с этими врагами можно жить. Кажется, Бабель говорил, что писательские ошибки могут быть важнее успехов, именно они делают автора особенным.

– Как отличить длинный рассказ от короткой повести?

– Никогда этого не понимал. Считаю, что надо оставить эту работу литературоведам, а писатель пусть позаботится о содержании. Если нет заданного формата и ты не ограничен знаками, то какая разница? Важно, чтобы текст был наполнен идеями, если есть что сказать на несколько сот страниц – замечательно, сумел изложить на пятнадцати – тоже хорошо.

– Что даётся труднее – первая фраза, последняя фраза, заголовок?

– Первая фраза, если исходить из перечисленного, точнее, первые страницы. Над вступлением я работаю постоянно, улучшая его даже тогда, когда книга уже закончена. Книга должна начинаться впечатляюще, интриговать и при этом сразу честно дать представление читателю, что его ждёт. Это забавное занятие, но стоит признать, что "Анну Каренину" или "Мастера и Маргариту" люди перечитывают не из-за удачных первых фраз.

– Сильный текст ранит или врачует?

– Сильный текст по определению предполагает читательский отклик, хотя "ранить", пожалуй, проще. Негативные эмоции всегда перевешивают, и в литературе не так уж много по-настоящему светлых и радостных книг или хотя бы отдельных героев. "Идиот" Достоевского очень показателен в этом плане: хорошему человеку не место в этом мире, и это больно. Те произведения, что "врачуют", – может, и не сильнее, но точно встречаются реже. "Сандро из Чегема" Искандера – вот, мне кажется, отличный пример жизнеутверждающей прозы.

– Вы историк по образованию, то есть работаете с фактами. А проза – это вымысел. Как сочетаете одно с другим в работе над текстом?

– Сейчас пишу исторический роман о падении Волжской Булгарии в 1236 году. Фактов – тысячи, но пробелов ещё больше, и фантазию ничто не стесняет. В современной науке всё очень строго, историки находятся буквально в клетке из требований по оформлению, источникам, доказательной базе. Формально – это правильно, на деле – превращает науку в подобие канцелярии. Отсюда, к слову, и такой интерес у публики к альтернативной истории вроде суперславян или отсутствия монгольского нашествия – просто потому, что читать официальные версии скучно. Хорошо, что я писатель, могу брать проверенные факты, делать их интересными, и научной степени меня за это никто не лишит.

– Как будет называться роман? Кто главные герои? Где намерены опубликовать текст?

– Рабочее название книги – "Эдель". Стоит пояснить, что это изменённое имя реки Итиль, и в этом искажении есть смысл. Средневековая Волга – не просто декорация романа, это место, где сходится весь мир: монголы, мусульмане, новгородские разбойники, католические священники и много кто ещё. Каждый из них видит реку по-своему, и в этом смешении идей и мировоззрений – главный замысел книги. Главных героев трое, каждый из них рассказывает свою историю от первого лица, детали пока раскрывать не буду, потому что нахожусь в процессе, многое ещё изменится. Второстепенных героев ещё больше, почти все они имеют исторические прототипы. Мне предстоит ещё несколько лет работы, поэтому о публикации пока не задумывался, время покажет.

– Чем измеряется писательская слава?

– Хотелось бы ответить уверенно – тиражами, но боюсь, это очень далеко от истины. Слава или признание, в общем, не зависят от писателя. Это и удача, и определённое стечение обстоятельств, и "общественный запрос". Шекспиру пришлось пролежать в земле 150 лет, прежде чем его начали называть гением. Гёте и Сервантес так и не стали свидетелями взлётов и падений своей популярности. Что уж говорить об остальных.

– Чему учите и чему учитесь на семинарах?

– Не то чтобы я был частым участником различных семинаров, но когда зовут, стараюсь ничему не учить. Настоящее искусство неповторимо, а любые навязанные правила ведут к усреднению. Было бы ужасно, если бы весь мир писал, как нравится именно мне. Считаю, что равноправное обсуждение гораздо важнее для творческой личности, и это работает в обе стороны.

– Что простительно литератору-дебютанту?

– Абсолютно всё, если он талантлив. За последние три года я прочитал очень много текстов молодых авторов и отчётливо понял: не важно, какие я замечаю ошибки, не важно, близка мне тема или нет, но иногда я ловлю себя на том, что произведение просто летит – страница за страницей, и это прекрасно. Сюжеты придут, стилистку можно отредактировать, ошибки исправить, а талант ничем не заменишь.

– О какой господдержке писателям мечтается?

– Писатель должен быть независимым, но если речь зашла о мечтах, то пусть государство занимается экономикой, работает на процветание своих граждан. Тогда у людей появится больше денег и свободного времени на книги. А мы, писатели, не подкачаем. Вот от такой поддержки я бы не отказался.

– Что вы можете сказать о литературной Самаре XXI века?

– Самара не самый литературный город. У нас есть прекрасные писатели: Леонид Немцев, Дмитрий Ахметшин, Ирина Саморукова, но вот сам "литературный процесс" не выходит на высокий уровень. Областная библиотека многое делает, чтобы это однажды произошло, конкурс для молодых писателей "Сестра таланта" стал по-настоящему всероссийским, более тысячи работ пришло, литературный фестиваль имени Анищенко каждый год собирает сильных ведущих, так что надежда есть.

– Должны ли писателя знать в лицо?

– Твёрдо уверен, что пусть лучше знают книги. Из своего недолгого писательского опыта понял, что есть читатели, которым важно видеть автора, быть знакомым с его биографией. Соцсети опять же размывают границы. И дело даже не в праве на личную жизнь, просто писатели не актёры и не политики, различные атрибуты популярности для этого призвания не самое важное.

– Кому из современных писателей вы готовы отвести книжную полку в домашней библиотеке?

– Мои полки в действительности никто не занимает. Уже 8 лет, как я читаю электронную книгу и не могу нарадоваться. Тем не менее я стараюсь покупать современных русских писателей в бумажном варианте, просто из цеховой солидарности. Эти книги я дарю читающим друзьям. Если бы я их хранил, у меня была бы целая полка Алексея Иванова, мне очень нравится то, что он делает.

– Что для вас проза жизни?

– Ненавижу рано вставать. Солнечное утро с 8 до 9 утра, ещё прохладно, но асфальт уже разогревается, все спешат на работу, город переполнен шумом. Вот это для меня самая жестокая проза жизни.

– От чего испытываете сильные эмоции? И на что их расходуете? Какое чувство испытываете чаще всего?

– От природы, как постоянный городской житель. У нас потрясающие пейзажи в Жигулёвских горах. Ещё Самара смотрит на запад, и всё лето над Волгой волшебные закаты. Я действительно коплю эти впечатления, потому что потом будет полгода зимы, а это в нашем климате довольно тоскливо.

– Что ответите на реплику сурового скептика: "Зачем читать Олеха – лучше перечитать Льва Толстого?"

– Начинаю тревожиться, как часто мне это говорят. Я никого не призываю отказываться от классики, сам перечитываю Льва Николаевича чаще, чем себя. Единственное, что осмелюсь сказать, – Толстой, определённо, не писал о городских окраинах Самары второй половины ХХ века. Если сурового скептика интересует эта тема, выбирать ему не приходится.

– За какой проступок обругаете себя: "Эх ты, олех царя небесного"?

– С одной стороны, стараюсь быть к себе снисходительней, с другой – не совершать непоправимых оплошностей. Оптимистично закончу, что, видимо, главные ошибки мне ещё предстоят.