Жизнь человеческая коротка и редко длится сто и более лет. Она есть лишь миг по сравнению с космическими масштабами времени. И встает вопрос: неужели жизнь каждого из нас лишь короткая вспышка света в вечной тьме небытия? Наши умы и сердца протестуют против этого. Даже не пребывая в религиозной сфере, люди нередко стремятся поверить в то, что это не так, и вырисовывают перспективу неограниченного дления жизни. О возможности достижения физического бессмертия сейчас всерьез говорят даже некоторые ученые. Так, Уильям Хэзелтайн, разработчик новых биотехнологий, известный американский ученый, утверждает: "Природа жизни — не смерть. Это бессмертие. ДНК — бессмертная молекула. Впервые она появилась, скажем, 3,5 млрд. лет назад. Та же самая молекула, через многократное дублирование, существует и сегодня… Правда, мы изнашиваемся, но… в отдаленном будущем человек сможет это изжить. Сначала — увеличить продолжительность жизни вдвое или втрое. А затем, возможно, если мы сумеем хорошо понять собственный мозг, продлить существование нашего тела и нашего мозга до бесконечности. И я не думаю, что это будет неестественный процесс" (1, с. 295–296).
Во второй половине XIX века основоположник русского космизма Николай Фёдоров, 190‑летний юбилей которого мы отмечаем в этом году, опираясь на христианство, создал религиозно-философскую концепцию бессмертия и воскрешения, наполненную верой в возможность победы над смертью и возврата к жизни всех умерших поколений людей в преображенном совершенном виде. Да, сверхзадачи, выдвигаемые этой концепцией, выглядят утопическими, но она духоподъемна, привлекает своим пафосом и заряжает надеждой и оптимизмом. В ней представлен такой ориентированный на будущее вариант бессмертия, который при благоволении Бога достигается, прежде всего, усилиями самого человеческого рода благодаря великим научным открытиям, упорному труду и целеустремленности, наполненной чувством нравственного долга живущих перед умершими.
Фёдоров рассматривал победу над смертью и как победу над пространством и временем. Во многом в таком ключе к теме смерти и бессмертия подходил Велимир (Виктор Владимирович) Хлебников (1885–1922), уникальный поэт-авангардист Серебряного века, один из основоположников русского футуризма, стремившийся в своем творчестве соединить поэзию, историю, математику и лингвистику. Я его отношу и к представителям русского космизма (2).
Много общего можно найти у Фёдорова и Хлебникова, несмотря на всю несхожесть их личностей, их жизненных и творческих путей. С одной стороны, учитель, библиотекарь, человек строгих жизненных правил, моралист и аккуратист, а с другой — недоучившийся студент, бесприютный странник, человек, мало заботящийся о своем облике, вольный поэт, живущий так, как придется. Однако оба они были мыслителями-космистами, смотрящими сверху с неба на Землю, на человечество и его историю, ставившими глобальные сверхзадачи, ратовавшими за объединение человечества и глядящими далеко вперед в будущее. Это во‑первых. Во‑вторых, и Фёдоров, и Хлебников были бунтарями, выступающими против всего миропорядка, против мещанства и потребительства и жаждущими кардинальных изменений в жизненных ориентациях и сознании людей. В‑третьих, они были бессеребренниками, людьми, одержимыми своими идеями и проектами и совершенно не заботившимися о своей карьере и условиях быта.
Наконец, Фёдоров и Хлебников одинаково негативно оценивали смерть как таковую. Если первый определял смерть как главное и абсолютное зло, то второй называл ее чумой. В 1913 году в письме к художнику М. Матюшину Хлебников писал по поводу смерти его жены — поэтессы Елены Гуро: "Собственно смерть есть один из видов чумы, и, следовательно: всякая жизнь везде и всегда есть пир во время чумы" (цит. по 3, с. 29)., т. е. пока существует и господствует смерть, жизнь, по сути, является пиром во время чумы, которая то там, то здесь забирает людей, вырывая их из потока времени земного бытия. Куда-то исчезают их личности, а оставшиеся тела начинают гнить и разлагаться.
Тема смерти в творчестве Хлебникова была сопряжена с темой войны. Собственно говоря, поражение в Цусимском сражении в 1905 году во время Русско-японской войны и подтолкнуло тогда еще начинающего молодого поэта, студента Казанского университета, к поиску "законов времени" с целью, по выражению Хлебникова, "найти оправдание смертям". Внимание к теме смерти было усилено ужасным опытом первой мировой войны, начавшейся в 1914 году. Хлебников глубоко осознал зверино-кровавую суть войны и от всей души ее возненавидел. Он называл войну соломорезкой, бойней, местом превращения людей в мясо. Да, порой приходится воевать, чтобы с оружием защитить родину от врагов, проявлять самоотверженность, героизм и мужество, но война — это торжество смерти, взаимное массовое убийство, горы трупов и масса людей, превращающихся в калек. Немало своих произведений Хлебников посвятил осуждению войны как таковой (стихотворения "Смерть в озере", "Тризна", поэма "Берег невольников", сверхповесть "Война в мышеловке", рассказ "Малиновая шашка" и др.).
Необходимость открытия "законов времени" он в первую очередь связывал с целью предотвращения войн и исключения их из истории, а в качестве приоритетной задачи своего утопического общества Председателей Земного шара он видел утверждение всеобщего мира на нашей планете.

Это стихотворение заканчивается мыслью об опасности самоуничтожения: "И моя мысль — точно отмычка/ Для двери, за ней застрелившийся кто-то…". Война между людьми, народами, государствами в итоге может закончиться всеобщим самоуничтожением (сейчас такую опасность таит в себе термоядерная война). Войну между собой надо заменить войной против общечеловеческого врага, каковым является смерть, которая угрожает каждому и ожидает каждого. Это подчеркивали Фёдоров и Хлебников. В письме к сестре Вере Хлебниковой писал в 1921 году: "Мы живем в мире смерти, до сих пор не брошенной к ногам, как связанный пленник, как покоренный враг — она заставляет во мне подыматься кровь воина без кавычек. Да, здесь стоит быть воином" (цит. по 3, с. 29).
Но как воевать против смерти, тайна которой кажется недоступной? Как ее избежать? Пытаясь ответить на такие вопросы, Хлебников пришел к выводу, что надо жизнь и ее антипод — смерть рассматривать в пространстве и времени с учетом их измерений и стремиться представить то, что же находится за пределами наличного бытия.
Известный литературовед и философ С. Семёнова обратила внимание на характерную для Хлебникова познавательную и творческую установку: "Хлебников любил префикс "за", он был для него знаком трансценденции, превосхождения: проникнуть за данность человека, мира, языка, за очевидные слои формы и смысла вещей — и не просто проникнуть, но и подвигнуть эти вещи на переход, скачок, бросок к метафоре, к преображению" (5, с. 385).
Вот такой мысленный и эмоционально-вдохновенный скачок за пределы данной жизни к тому, что там скрывается за воротами смерти, Хлебников делал в своих некоторых произведениях. В этом отношении примечателен следующий прозаический этюд: "Я умер и засмеялся. Просто большое стало малым, малое большим. Просто во всех членах уравнения бытия знак "да" заменился знаком "нет". Таинственная нить уводила меня в мир бытия, и я узнавал вселенную внутри моего кровяного шарика. Я узнавал главное ядро своей мысли как величественное небо, в котором я нахожусь… И я понял, что все остается по-старому, но только я смотрю на мир против течения. Я вишу как нетопырь своего собственного Я. Я полетел к родным… Я настойчиво кричал "ау"…, но никто мне не отвечал, тогда закрыл глаза крыльями и умер второй раз, прорыдав: как скорбен этот мир!" (6, с. 145).
Что означают эти откровения Хлебникова? Ощущения "по ту сторону", возможно, полученные, по выражению поэта, в его "зачеловеческих снах", говорят о переворачивании "там" "посюсторонних" пропорций: малое становится большим и большое малым, а бытие видится будто текущим против своего обычного течения, в котором имеется возможность проявления двойничества ("нетопырь собственного Я"). Плюс становится минусом, а минус — плюсом. И второй момент: если после смерти нас ожидает пустота — "там" никого нет, то мы умрем во второй раз. Одиночество одинаково губительно и "там", и здесь.
Короче говоря, Хлебников утверждает и развивает пространственно-временной, можно сказать, геометрико-динамический подход к соотношению жизни, смерти и бессмертия. В "Автобиографической заметке" он писал: "Вступил в брачные узы со смертью и таким образом женат" (4, с. 641). Речь здесь идет о том, чтобы глубже и с неожиданных сторон погрузиться в суть смерти и сделать ее более понятной и послушной. А смерть может быть у людей неодинаковой, поскольку "Смерть розную рождение сулит" (4, с. 450). Хлебников желает приближения времен, когда "Смерть смерти будет ведать сроки" (4, с. 283). В некоторых своих пьесах ("Чертик", "Маркиза Дэзез", "Ошибка смерти") он предлагает найти сущностные измерения смерти, выступает с призывом "Измерьте смерть" или, рассматривая Смерть как ужасную скелетообразную даму, предлагает переиграть ее, перехитрить. Поэт по сути развивал мысль о разнообразии смерти, несмотря на ее одинаковость на уровне явления как конца земной жизни.
Хлебников рассматривал перспективу победы над смертью и поиск возможных путей бессмертия в контексте мировой революции, которая, по его мнению, изменит онтологический миропорядок на Земле и в Космосе, и начало которой было якобы положено Октябрьской революцией 1917 года. Свои соображения, касающиеся этой тематики, он увязывал с великими революционными открытиями в науке. Фактически хлебниковский подход к смерти и бессмертию во многом опирался на неевклидовую геометрию Лобачевского, теорию относительности Эйнштейна и в какой-то мере на представления квантовой механики.
Все, что существует и происходит — существует и происходит в пространстве и времени, в том числе и любая жизнь, и любая смерть. Пространство и время — универсальные и коренные условия, а также переменные параметры бытия, которые могут быть измерены и иметь числовые выражения. Неклассическая физика, опирающаяся на новую геометрию Лобачевского, Римана, Больяи, Минковского, опровергла старые евклидово‑ньютоновские представления об абсолютном пространстве и времени, всюду и всегда одинаковых и не связанных между собой. Она показала относительность пространства и времени, их зависимость от систем отсчета, объединила их в одно 4‑х мерное многообразие, представила гравитацию как искривление пространства-времени, выдвинула гипотезу о существовании разных вселенных, со своими пространствами, временами и законами. А квантовая механика раскрыла вероятностный характер детерминизма в микромире и наличия там объектов с корпускулярно-волновыми свойствами и не имеющими однозначной пространственной локализации (один и тот же объект может находиться сразу в двух разных местах).
Все эти новаторские веяния неклассической науки очень чутко воспринял и пропустил через себя Хлебников, который, еще будучи гимназистом, а затем студентом Казанского университета, стал горячим сторонником геометрии Лобачевского, раскрывающей возможность криволинейности пространства, а значит и иной реальности, не совпадающей онтологически с земной. Задумываясь над новаторской сущностью этой геометрии, он назвал ее "тенью чужих миров" (6, с. 152). У Велимира сформировалась мысль о том, что существуют многие разные миры с неземной геометрией пространства, с иным ходом времени, причем не где-то далеко, а рядом с земным миром или в его глубине, в каких-то других измерениях. Окончательно эта мысль укрепилась у него, когда он познакомился с теорией относительности Эйнштейна. Поскольку теория относительности соединила пространство и время и показала существование разных пространственно-временных континуумов со своей кривизной и своим ходом времени, Хлебников назвал ее "верой четырех измерений". Он ухватился за то, что время можно рассматривать как четвертое измерение пространства и стремился "опрастранствовать" само время, представляя последнее как особую реальность, в которой можно двигаться в разных направлениях, в том числе и назад, и которую можно делить на части. В пьесе "Мирсконца" описана ситуация обратного хода времени, когда у ее героев за похоронами, смертью идет жизнь, за старостью — переход в юность и детство. В поисках равноправия движения вперед и назад Хлебников обращается к поэзии и находит его в перевертенях (палиндромах), когда слова и строки одинаковы при чтении и с начала, и с конца обратно. Например:

В этих строках можно услышать звучание протеста против смерти. В декларации футуристов "Труба марсиан", Хлебниковым написанной от лица Союза молодых изобретателей, звучит такой призыв: "Мы зовем в страну… где время цветет, как черемуха, и двигает, как поршень, где зачеловек в переднике плотника пилит времена на доски и как токарь обращается со своим завтра" (6, с. 200). Здесь у Хлебникова проявляется тот же активно-деятельный подход к миру, что и у Фёдорова. Власть над временем дает власть над жизнью и смертью, над ходом истории, а прерывание течения времени, распил времени на части открывают невероятную возможность путешествия во времени и попадания в разные прошлые и будущие эпохи.
По мнению Хлебникова, время имеет сложную внутреннюю структуру, носящую сетчатый характер, и задача состоит в том, чтобы найти эту сетку и элементарную ячейку времени.

Ситуации, когда происходят встречи и беседы людей из разных эпох, обрисованы Хлебниковым в его повести-мистерии "Ка" и сверхповести "Дети Выдры". Ка — это название бессмертного двойника героя указанной повести, таинственного творческого духа, способного к бесчисленным перевоплощениям и осуществляющего роль проводника по разным временам, в частности обеспечившего встречу героя с представителем как далекого будущего — ученым 2222 года, так и далекого прошлого — фараоном Аменофисом IV.
В повести "Ка" наряду с мифологическими фигурами и литературными персонажами (Лейла и Медлун и др.) присутствуют, подразумеваются реальные лица (Маяковский и его подруга, да и сам Хлебников). Здесь у Хлебникова работает привычный для него прием: смешение художественного вымышленного мира с реальным, что вообще характерно для авангардного искусства. На мой взгляд, Велимир через такое смешение стремился провести свою излюбленную мысль: все, что являлось волшебством, фантазией в сказках, легендах, когда-нибудь в будущем в некоторой форме и степени осуществится на самом деле.
Называя себя будетлянином, Хлебников хотел быть всевремянином и видеть жизнь и историю во всемирном масштабе. В письме к художнику П. Митуричу он писал, что в моменты высшего прозрения "…теряется чувство времени, кажется, что стоишь неподвижно на палубе предвидения будущего. Чувство времени исчезает, и оно походит на поле впереди и поле позади, становится своего рода пространством…" (цит. по 3, с. 14).
Понятно, что пространство, в котором само время оказывается движущимся, является уже сверхпространством, гиперпространством. В разговоре с А. Андриевским Хлебников говорил о том, что время по отношению к пространству — это своего рода вывернутый наизнанку чулок. Он мечтал о появлении молодого поколения людей — людей будущего, способных управлять временем, владеть его гиперпространством и объединенных в одно "государство времени". Велимир этих людей будущего называл изобретателями и еще — творянами, марсианами, небесными людьми, мозгопашцами, всадниками, оседлавшими рок, воинами времени, наконец, зачеловеками. Хлебников противопоставил "государство времени" изобретателей "государству пространства" приобретателей, устремленных к наживе и потребительству. "Государства пространства", отделенные друг от друга границами и часто воюющие между собой, пока господствуют на Земле, и границы эти, по выражению Хлебникова, "пахнут трупами". Поэт был убежден, что "государствам пространства" придет конец, и воцарившееся "государство времени" объединит человечество, которому будет открыт путь к бессмертию.
Хлебников искал разные пути достижения бессмертия, в том числе связанные с возможностью реинкарнации т. е. перевоплощения умершего человека и возвращения к земной жизни в новом обличьи. Себя он мыслил аватаром великих ученых прошлого (Евклида, Лобачевского и др.). С другой стороны, он усматривал перспективу продолжения жизни после смерти в онтологически иных мирах, параллельных земному. В первом случае для него базисными были идеи цикличности, преемственности и возврата, а во втором — идеи дискретности времени, двойничества и смерти как онтологического скачка в другое пространство и время.
Хлебников считал, что поскольку настоящее есть во времени переход от прошлого к будущему, то неверно полагать, что прошлого вообще уже нет, а будущего вообще еще нет. Прошлое и будущее существуют в настоящем как его моменты. Будущее влияет на настоящее, и это, по мнению Хлебникова, выражается в стихах и их новизне. "В "Кузнечике", в "Бобэоби", в "О, рассмейтесь" были узлы будущего — малый выход огня и его веселый всплеск. Когда я замечал, как старые строки вдруг тускнели, когда скрытое в них содержание становится сегодняшним днем, я понял, что родина творчества — будущее. Оттуда веет ветер богов слова" (3, с. 37). В том же произведении "Свояси", откуда взята эта цитата, поэт оценил и палиндромы "как отраженные лучи будущего, брошенные подсознательным "Я" на разумное небо".
Бытие представлялось Хлебникову как вращающееся Колесо жизней и смертей, бесчисленных перевоплощений, проявляющихся в разнообразных формах. Поэт исходил из характерной для многих космистов всюдности жизни и ее психической составляющей. Смерти, как полного уничтожения кого-либо без следа, для него не существовало. В своих художественных произведениях Хлебников нередко очеловечивал животных, наделяя их разумом и, в соответствии с мифологическими представлениями о переселении душ, допускал возможность перевоплощения умерших людей не только в других представителей человеческого рода, но и в животных. Он мечтал о тех временах, когда люди научатся синтезировать искусственную пищу и перестанут есть мясо животных и растений, а значит их убивать и не быть источником смерти в живой природе.
Важное представление Хлебникова, определяющее его понимание бессмертия, — это представление о человеке как множественном существе. Хлебников предположил, что в теле человека живет множество "Я", образующее сообщество, своего рода "государство". В стихотворении "Я и Россия" об этом говорится так:

Эти "граждане" человеческого тела явно напоминают "атомов‑духов" К. Циолковского, которые будто бы вечно путешествуют по вселенной и, попадая в тела живых существ, испытывают их ощущения. И эти "атомы-духи" бессмертны. Вот и Хлебников, по-видимому, полагал сохранение этих "граждан" после смерти конкретного человека. В одном из своих стихотворений он так описывает свою гибель в огне:

Таким образом, вместо моего однозначного "Я" после смерти остаются "Мы" — множество моих Я. Циолковский считал, что разум во вселенной должен заботиться о благополучии "атомов‑духов" и гарантии их попадания в тела совершенных счастливых существ. О такой же заботе о своих "Я", пребывающих в теле, говорил и Хлебников: "Мы не должны забывать про нравственный долг человека перед гражданами, населяющими его тело, эту сложную звезду из костей. Правительство этих граждан, человеческое сознание, не должно забывать, что счастье человека есть мешок песчинок счастья его подданных. Будем помнить, что каждый волосок человека — небоскреб, откуда из окон смотрят на солнце тысячи Саш и Маш" (4, с. 566).
Но какова дальнейшая судьба этих Ольг и Игорей, Саш и Маш, которых в какой-то мере можно рассматривать в качестве хранителей "Я" ушедшего человека и даже его двойников? По логике Хлебникова их судьбы разделяются, и они связаны с существованием онтологически разных миров. А в том, что эти миры есть, Хлебников не сомневался. Их реальность он усматривал не только в неевклидовых геометриях, теории относительности и квантовой механике, но и в наличии мнимых чисел в математике. По его мнению, они выражают собой инопространные и иновременные реалии, находящиеся за пределами земного мира, а значит, смерть может выступать как онтологический скачок, осуществляющий переход в такие реалии.
В прозаическом отрывке "Скуфья скифа" Хлебников, приписывая людям свои числа, наделяет их отрицательными знаками и извлекает из них квадратные корни. Получаются мнимые числа, которые выражают собой призраков‑двойников. "Где есть один человек и другой естественный ряд чисел других людей, там, конечно, есть и √ –1 человека, √ –2 человека и √ –3 людей и n — людей = √ -m. Я сейчас, окруженный призраками, был 1 = √ — человека" (4, с. 540–541).
Если развивать эти экстравагантные представления Хлебникова о многочисленных двойниках человека, то можно получить такую сложную картину смерти, когда многие "Я" умершего рассыпаются по онтологически разным мирам. А если еще учесть предположения поэта о дискретности времени, то можно узреть в смерти онтологический разрыв прошлого, настоящего и будущего, которые образуют разные миры. Тогда одна часть из множества "Я", живущих в человеке, сохраняется в его двойнике, остающемся после смерти в прошлом, переходящем в иные измерения. Этот двойник продолжает существовать в онтологически другом мире, и при путешествии в прошлом с ним можно встретиться.
Вторая часть из множества "Я" скончавшегося человека остается в мире продолжающегося настоящего и рассеивается в пространстве, попадая куда угодно в почву, камни, траву, деревья, животных и других людей. Окружающий мир, привычный для него, несет следы, память, информацию об ушедших поколениях и их бесчисленных перевоплощениях. Об этом написано немало прекрасных проникновенных стихотворений русскими поэтами, например, Н. Заболоцким.
Наконец, третья часть множества "Я" как бы перескакивает через текущее время и оказывается в онтологических измерениях будущего, определяя возникновение двойника-потомка того же самого человека, о котором ведется речь.
Такая дробная трехмирная реконструкция жизни человека после смерти, исходящая из соображений Хлебникова, носит "мультибытийный" характер и выглядит фантастической. Она перекликается с представлениями о квантовом бессмертии, исходящими из концепции Х. Эверетта о существовании многих подобных вселенных, параллельных нашей. Суть таких представлений заключается в том, что, если даже человек погибнет, умрет, исчезнет в нашей вселенной, то все равно его двойники сохранятся, останутся жить в других вселенных (7).

Но какими бы не были интересными и многообразными возможные перспективы посмертного существования, считал Хлебников, нельзя забывать о главном деле — деле борьбы со смертью, поскольку в любом случае она означает расставание, потерю близких и боль разрыва со своим телом. Но главное — при реинкарнации и "мультибытийном" посмертном бытии личность в своей единственности и однозначности не сохраняется. Поэт надеялся на серьезный прогресс в деле достижения бессмертия и верил в возможность второго рождения в онтологическом статусе той же самой личности: "…мы стоим у порога мира, когда будем знать день и час, когда мы родимся вновь, смотреть на смерть как на временное купание в волнах небытия" (6, с. 227). Этот прогресс Хлебников связывал не только с управлением временем, но и с будущим более углубленным постижением энерго-волновой стороны человеческой жизни и возможностью целенаправленного воздействия на нее.
Вселенная — это не только пространство жизни, но и безбрежный океан энергии, пронизанный бесчисленными пульсациями, которые производят ее разнообразные элементы и структуры. Часть этих пульсаций, влияющих на ход жизни, воспринимает человек, будучи сам генератором определенных энергетических волн. Каждая волна Вселенной имеет свою длину и частоту и может быть выражена однозначно в числовой форме. А для Хлебникова, называвшего себя "художником числа головы вселенной", число всегда имеет сущностное универсальное значение. Поэт считал, что судьба любого человека имеет свою волну и может быть вычислена. И когда люди научатся вычислять свою судьбу по волновым параметрам, то тогда они смогут воздействовать на нее научно-техническими средствами и даже ею управлять. Рассматривая небо как раскрытую огромную книгу судеб, которые зашифрованы в движении и расположении Солнца, Луны, звезд и созвездий, Хлебников призывал учитывать и древний опыт астрологии.
Но что есть жизнь отдельного человека в масштабах миллионов и миллиардов лет, характеризующих сроки существования звезд и галактик? Это — вспышка молнии, луч света, который практически мгновенно гаснет. В поэтическом воображении Хлебникова возникли образы человеческих судеб в виде лучей, которые в будущем станут управлять при помощи особых линз. И тогда появится возможность неограниченно удлинять жизни людей. Как полагал Хлебников: "Стекла и чечевицы, изменяющие лучи судьбы — грядущий удел человечества. Мы должны раздвоиться: быть ученым, руководящим лучами, и племенем, населяющим волны луча, подвластного воле ученого. По мере того, как обнажаются лучи судьбы, исчезает понятие народов и государств и остается единое человечество, все точки которого закономерно связаны" (6, с. 228). Кроме того, Хлебников говорил о неких "спичках судьбы", будущее изобретение которых позволит положительно влиять на ход человеческих жизней, в том числе их удлинять.
В творчестве Хлебникова присутствуют и воскресительные мотивы, а также протест против представлений об ушедших поколениях в качестве лишь почвы для достижения гармонии и счастья будущих поколений. В его "Иранской песне" есть такие строки:

Нет, ушедшие и уходящие поколения не должны оставаться дровами для печки будущего и имеют право на возврат к земной жизни с помощью потомков, когда те обретут богоподобное могущество. Верой в достижение такого могущества наполнено стихотворение Хлебникова "О свободе", в последних строках которого звучит восторг всесилия:

В заключении надо сказать, что соображения и догадки Хлебникова о смерти и бессмертии, о пространстве и времени не имеют завершенного целостного характера, что свойственно всему творчеству этого удивительного поэта и мыслителя. Но, на мой взгляд, они представляют не только литературно-исторический, но и теоретический интерес для всех, кто занимается разработкой философии космизма (8), исследованием соотношения смерти и бессмертия, взятого в его пространственно-временном аспекте.