воскресаю из сна и забвения
восстаю из праха безнадежности
старики глядят с высоты
теплых лежанок
голуби подлетают с легким тремоло, воздух
нависает над головой
как в колодце, из которого я пил воду
утоляя свое беспокойство
я знаю их имена: чванство
ненависть, невоздержанность

воскресаю из сна, из отчаяния
и знаю
пришло время ответа
мое место ждет знака
слова, отражающего звездный свет
мое распростертое тело —
треснувший камень
и я простираю руки
теряя все
о чем мог попросить

восстаю из греха и мучений
выбираюсь из небытия, и ничто
ничто не заменит радости рождения
моя ночь еще длится, еще
пламенеют во мне сады
знаки стынут в мерцающем свете
словно ничего не случилось
о чем раньше
я помнить не мог

не поэт и не человек
ты жизнь прожигал
играя словами
такая игра с абсолютной истиной
которая никогда
не станет твоим уделом
ставкой в игре всегда была смерть
и теперь не гони мысль о разлуке
может, ты не должен дольше ждать
если этот мир тебе не нужен
ты не вытерпишь себя ни минуты
а когда не захочешь видеть меня
то не откроешь дверь
и темнота наступит

настал смертный час, баховский хорал
облегчает муки непокорной совести
ты выглядываешь на улицу
по которой не ездит никто
из ценящих жизнь
глотаешь все таблетки
петлей завязываешь галстук
и он тихо колышется над столом
приставляешь к виску холодное дуло
сейчас начнет звонить телефон
засвистит чайник
так непредусмотрительно поставленный на плиту
кто-то постучит в дверь
может быть, этот кто-то идет с какой-то надеждой
рвется тугая веревка решений
словно ничего не может произойти до конца
словно ни для чего уже нет места

и ты живешь еще две-три минуты
календарь перелистывает страницы
и ты не человек и не поэт
неподражаемый, парадоксальный, вечный
ты задолжал смерти то, что называется жизнью
а также случайным встречам, неоконченным
телефонным разговорам, не нужный, увы
не-поэт, оригинальный
горе-покойник
тонущий в словах
измеряющий небеса неуверенным взглядом
картежник, теряющий веру в смысл игры
бесконечно опровергаемый, ты все еще, тем не менее
есть, ты утверждаешь это с отвращением
но уже не участвуешь в этом
разве трудно понять, почему ты выбрал покой

и сейчас, и всегда, словно ни один голос
не может нас вызволить
а привычки и принципы
беспринципно называемые любовью
уже никогда не оставить
мы смотрим на свои желания, на
детство и робкие мысли
о счастье, правде, ты ведь знаешь
как часто мы похожи
во всем, что нас отличает
как часто мы расходимся без боли
чтобы потом страдать, и никто не заметит
как прекрасно это страдание
а когда желания закончатся
и не останется больше ничего
уходи со своими воспоминаниями
если можешь оборвать эту песнь
и не вернуться в прошлое
где мы всегда ходим в обнимку
а свет луны указывает путь

это утро не отличалось
ничем особенным

меня разбудило позднее одиночество
первым движением я разогнал пустоту
вслушивался в утро
еще звучащее
тайными голосами
в доме, полном техники и книг
полном сказанных ночью слов
приглушенного смеха, внезапных взглядов
и жестов, оставшихся в памяти

но я запомнил это ясное утро
в тот день я так боялся правды
разгоревшейся между словами
и звучала эта прелюдия, такая простая
такая предельно ясная
что уже не слышно звуков инструмента
только кристальная тишина
и простор, который нас охватывает
в гениальных творениях Баха
и уже ничто не очевидно
ничто не окончательно
даже время

а если бы ты была моей Жорж Санд
погруженной в послеполуденное молчание
в солнечные брызги
и поднебесные легенды, когда
тишина так прекрасна
в своей мимолетности, а если что и случится
то лишь мягкие сумерки
и бесконечный усыпляющий простор

и еще роса, стекающая с ивовых прутьев
когда ты вдруг наклоняешься
над моим лицом и торопливо
но подчеркивая каждое слово
отвечаешь
с поднятых весел стекают капли
ты такая невыносимо
решительная и естественная
как эта прогулка на пруду
уже время вечери
эти капли принимают форму нашей души
когда, проснувшись, ты, мечтательница
и я, беженец из северных земель
оказываемся в тени
раскинувшейся над зеленой водой
из твоей руки выскользнула книга
когда я нашел тебя, ты читала
может, тот модный поэтический сборник
укрывшись в прохладном полумраке
такой я тебя увидел
ты слушала далекие звуки
точно пыталась разгадать их тайну
даже оторвала взгляд
и была уже такая
как всегда
может, немного грустная, может, отсутствующая
а может, себе на уме
и ты так демонстративно зависишь
от своих слов
что это было невыносимо, как бесконечная рябь на воде

в тот день все казалось возможным
словно ничто не могло встать между нами
я улыбался тебе
а плеск весла капля за каплей
отмерял стремительную жизнь

вера наша наивна
не требует мученичества
состоит из нескольких предложений
неточно записанных
недорезанными мытарями
зеленоглазого наместника
или принявшими веру разбойниками
окропленными черной кровью и слезами
невинных прохожих
заезжими торговцами на телегах
с коваными ободьями колес
лысыми торгашами, спешащими
с товарами на предрассветную площадь
фланерами и бродягами
слепыми певцами
заседающими в чайной
над пустой чашкой

наша вера темна и
не требует доказательств
существования бога, который уничтожает
свои творения в морозной тишине
качает в темной колыбели ночи
свое крикливое потомство и поет
наивные песни
от сотворения мира

наша вера просвещенная
история безумного цезаря
молча плачет правитель со впалыми щеками
вера принесена в жертву, как два обола
закрыта, как двери дворца, как лицо
полицейского, следящего за мертвыми часами
как треснувшее зеркало, в котором
множатся комнаты
и наше небытие

я не искал это место
постоянно теряя дорогу
проходил мимо креста
выкованного из красной стали
сработанного из ржавчины
заточенного в эту форму, как
в окровавленное железо

в березовом небе
на окраине серого города
на светлой полянке
где только погасший костер
свидетельствует о недавнем прошлом
несколько тропок для заблудившихся
сходятся посреди пустыря

сегодня еще есть птицы
как будто традиция
может продлиться в их пении

черно-белые бабочки уже сложили крылья
мы выходим, вопрос и ответ
никаких планов на вечер
не забудь о цветах
и покорми собаку, она так плохо переносит одиночество
дверь, замок
светлый занавес

и такая тишина над нами, что слышно, как капля
течет по стеклу, и ничего уже не будет
больше, чем было
и простор здесь шире, чем могут объять птицы
трепет их крыльев тонет в лазури
и даже у сомнений
захватывает дух

разве такого утра ты ждал
когда кровь становится вином
а серые полотнища газет летят по улицам

в незнакомом городе, в чужое время
разве таким воскрешением была наша жизнь
она промелькнула в тени великих свершений
оставив дым воспоминаний, кучку мусора
горстку сомнений, заключенных в квадратные скобки
образов, слов, непростых отношений

есть где-то на дне памяти пейзаж
детского сна, свободное падение в небытие
первые имена, данные с убийственной серьезностью
мгновения, рассыпающиеся от избытка надежды
жесты запрета, отказа и страха

под накипью исключительно важной информации
взгляд этих глаз
сладострастно тонувших в прошлом
как отходящий ночной поезд
как лишняя деталь

я пишу на снегу свою историю
а завтра оттепель и теплый ветер с юга
развеет наконец мое терпение
и хорошо, ведь великим делам
не нужны никакие слова