Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

ЮРИЙ КАБАНКОВ


Юрий Николаевич Кабанков родился в 1954 году во Владивостоке. Служил на флоте. Выпускник Литературного института имени А.М. Горького. Доцент кафедры теологии и религиоведения Института истории и философии ДВГУ.
Автор нескольких книг и множества публикаций в центральной, региональной и зарубежной периодике. Стихи переводились на английский, арабский, испанский, венгерский, белорусский, латышский языки.
Лауреат премии имени Горького издательства "Молодая гвардия" (Москва) "За лучшую первую книгу" (1986), премии критиков Союза писателей РСФСР "Лучшие стихи года" (1990), премии губернатора Приморья "За достижения в области литературы и искусства" (2001).
Член Союза писателей России, член Русского PEN-центра Всемирной ассоциации писателей.
Живет во Владивостоке.


Ангелы мои...


* * *

...лиловым зевом зияет твоя тоска.
Станислав Минаков

Приходится, что поделаешь, говорить о тоске,
о том, что жизнь без Тебя повисла на волоске,
как в лампочке, которой давно уж пора в утиль:
дунешь-плюнешь — и нет ее, прислюни фитиль.

И меня ведь — "по ветряному свею, по тому ль песку"...
Я ведь, Господи, как умею, люблю ее, эту мою тоску.
Мне без Тебя — никак, а со мною — ох, мудрено:
как цветная жизнь Твоя в черно-белом моем кино —

неизрекаемом и потому стрекочущем невпопад,
с этим рвущимся ритмом вскидываясь во сне,
с этим небесным обмороком — как виноград,
пресыщенный знойным полднем, — в сердечном моем письме.


* * *

...по человечью хотенью, по щучью веленью
сотвори, Господи, чего не бывает!
На земле мир, в человеках благоволение,
а эти — воду в ступе толкут, огнь с небеси добывают.

И увидел я в небесах эту огненную ступу,
свинцово скользящую: плывет себе над морями-лесами;
копошенье земной коры — сквозь самолетную лупу,
вспыхнувшую, на гиперзвуке над нами, спящими, нависая,
словно тусклый зрак гиперборейского грифона,
вперившийся обморочным взором из-под надвинутого скальпа
в эту кромешную тьму, как в трубку телефона,
когда — допустим, еще вчера — никто не выдумал
                                               какого-нибудь там скайпа, —
дабы осязать очами, озирая, выпуклое пространство, в котором
                                                                          ночуем —
вповалку, скопом — на жестком, как треснувший панцирь,
                                                              небесном шарике,
который сполна земной,
и ни с кем из ближних, из горько любимых, Господи,
коих в упор не видим, не чуем,
не поладить уже, по всему.
                                                 И даже Тебе — со мной:
грешным окрест и всюду, бычью волю свою творящим,
в горе пляшущим, глупости, по-петушьи вскинувшись, говорящим...

...яко тает воск от лица огня —
помилуй мя!


Потому что

Потихонечку, полегонечку
день проклюнется и покатится —
потому что под белым куполом
паутинка блестит, как стеклышко.

Потому что пред светлым образом
огонечек лампадный теплится,
потому что пред ликом Господа
плоть прозрачнее паутины...

И приидем к Нему, соромники,
тяжкой плотью обремененные,
загустевшие, бессловесные,
грешной памятью отягченные,
не труждавшиеся во Господе.

И воскликнут тогда честнейшие,
возглаголят Ему бесплотные:
"Ты почто их, Боже, приемлеши —
в аммиачном и прочем смороде?!"

И безмолвно ответит праведным,
бессловесно скорбя и сетуя:
ни один, мол, из этих грешников
не почел бы себя достойным...

Потому что пред светлым образом...
Потому что пред ликом Господа...

Потому что, восстав из глины,
плоть прозрачнее паутины.


В этом зеркальном шаре
(Новый световой год)

...опять серебряные змеи
через сугробы поползли.
Афанасий Фет

Боль отдаляет ветхую плоть от света.
Бог отделяет пляшущий свет от плоти.
Смерть удивляется каждый раз по-детски,
свет обнаружив под цитрусовой кожурою,
в этих янтарных, остекленевших дольках, —

свет невечерний, вырвавшийся наружу
из леденящей тьмы, из черной дыры квадрата, —
в солнце оранжевом, в иглах слепящей вьюги,
в этих случайных тренькающих сосульках,

в этом цыплячьем шелковом абажуре,
в шаре зеркальном, вспыхнувшем среди хвои,
в женщине, отраженной в этом зеркальном шаре,
так и застывшей — в легком полунаклоне
схвачена мертвой хваткой дагерротипа...

...и удивляется — смерти не обнаружив,
и улыбается — как-то совсем по-детски,
запечатленная этим нетварным светом,
магниевой мгновенной небесной вспышкой.


Из жизни камня

Воды затвердевают, как камень,
и поверхность бездны цепенеет.
Иов. 38, 30

В жизни камня есть сердцебиенье,
но оно не слышится живому;
все живое дышит с упоеньем
воздухом прозрачным и лиловым.

Нивы сжаты до предела, рощи голы,
над водою, как всегда, туман и морось;
смерть спрягает свои зыбкие глаголы
и пространство сердца пробует на скорость.

Твердый воздух сковывает веки,
кровь крикливая беспомощно немеет,
подо льдом текут заплаканные реки,
и поверхность бездны цепенеет.


* * *

Из Божественного мрака,
из космической утробы,
из молчания вселенной,
из шахтерской преисподней —

о Макарии Великом,
о Евагрии Понтийском —
мы выкатывали слово,
как сплошную вагонетку.

И она сама катилась
по распахнутым барханам,
по ухабам марсианским —
по расплавленной пустыне, —

где не сыщешь человека,
где молитва камениста,
где оплакивает сердце
неудавшуюся радость,

где козлята отпущенья
бьют копытцами, как в бубен,
где брюхатые барханы
искушеньями брюхаты.

Там, в Евагриевой келье,
плачут ангелы, незримы,
там скрывается от зноя
демон скуки полудённой.

А Евагрий мелких бесов
посылает за водою
и творит угрюмым сердцем
Иисусову молитву.

И они не прекословят —
выю гнут под коромыслом
и, лопатками сутулясь,
чтут неведомые крылья.

Потому что Свет Нетварный
проницает злое сердце —
вкупе с умною молитвой,
к Божьей радости великой, —

из шахтерской преисподней,
из космической утробы,
из молчания вселенной,
из Божественного мрака...


Ангелы мои...

...отныне будете видеть небо отверстым и Ангелов Божиих, восходящих и нисходящих к Сыну человеческому.
Ин. 1, 51

Ангелы мои дневные — зоркие и бойкие,
не доведшие до дому с дружеской попойки!

Не доведшие до ручки (спи, дитя мое, усни),
не доведшие до неба в пору нашей юности!

Вот сидит, строгает планки мне на домовину,
звездным пологом завесив неба половину.

Рыбы раздувают жабры над моим оконцем,
самолетным дирижаблем уплывает солнце.

По оврагам рыщут волки, дети спать боятся —
лишь на кончике иголки ангелы томятся.

Кто-то их наверх свистает, воздух — необъятней!
До сих пор, как сон, витает пух над голубятней.

И меня ль по ветряному свею, по песочку
выведут по метроному — яму рыть в лесочке.

Ангел скорби и печали выронит из длани
все, что черти накачали в генеральном плане.

А не то — Господь избави! — будет до отрыжки
гвозди выгрызать зубами из дубовой крышки,

дабы нам восстать из гроба — целиком и сразу,
чтоб твердили, глядя в оба, трепетную фразу:

"Божье око в небе тает — над тобой, уставшим,
птицы-ангелы летают, крылья распластавши..."

Чтоб хватало до получки нам дневного хлеба,
чтобы, доведя до ручки, отверзалось небо...