Алёна Романова
Всегда мечтала проснуться на утро знаменитой. Долго-долго ждала. А стала знаменитой вечером.
Когда я выиграла в рулетку, об этом написали все трувильские газеты. Все – это Жасминия. Она носит жилетку, пропахнувшую табачным дымом с ароматом жасмина. Потому я ее так и назвала. Она – не газета, она – подруга Аврил, той самой Аврил, торгующей парусиновой одеждой в «Белом Вилли». Жасминия курит свою трубку и, поднимая бокал, невзначай нашептывает о моей победе плешивому корсиканцу с сигарой. Я стою с Баскетом, местным рыбаком, знающем все амплитудные дыры Ла-Манша, в руках мешок, и нам пора бежать. Баскет держит меня за рукав, мы синхронно должны сорваться с места (а я не люблю эти синхроны, никогда не попадаю в такт – страх подвести коллектив с детства). И вот мгновение, скрип колес за окном, и наши ноги мчатся по паркету, деревянному настилу набережной, чайки, огни и лодки.
Это случилось в мой первый приезд в Трувиль. Новичкам везет. Так, в тот вечер, я стала знаменита. А трувильский рыбак, проживший всю жизнь в этом поселке, сбыл мечту тридцатилетия — сбежать из Нормандии, к Лазурному побережью. Теперь он в Провансе, варит кофе на набережной Круазет (в Европе всё почти как в Лос-Анджелесе – будущие звезды подают кофе голливудским дивам, во Франции так само), раз в год ходит на Каннский фестиваль и выпрашивает приглашение в кино, апеллируя шпагатом (как у Ван Дамма) и плечами (как у Шварценеггера). Но я за него рада. Ему больше не придется уху и рыбный суп закатывать в банки и продавать на рынке Трувиля (Баскет это ненавидел). Он по-прежнему пьет кальвадос и пишет мне письма (благодарит за вознаграждение). Играла и выигрывала я тот миллион, Баскет лишь помогал мне сбежать, с мешком, из которого несло азартом.
А я думала прославит меня спектакль. Ан нет, миллион в корзине, и пуляй сколько хочешь и куда хочешь. И я издала свой роман. Первый самый. С размахом вывернув полкорзины, на пиарщиков, переводы (даже на монгольский), и презентации всюду (кроме Трувиля). Новые брови делают свое дело. Чудо косметологии переписало меня до неузнаваемости. В зеркале не я, но то, что звучит в прессе, мне нравится.
Так, в тот вечер, в французской рыболовецкой деревушке, я стала знаменита. И богата. Трувильцы помнят тот исторический день, слагают легенды, и, встречаясь в парусиновом бутике Аврил, спрашивают, не слышал ли кто, где сейчас та заезжая белокурая незнакомка. Жасминия сидит в углу, покряхтывает, курит трубку и начинает рассказывать последние новости, об очередной горячей ночи, проведенной в казино – в жажде словить Синюю Птицу. Трувильцы хохочут и не верят восьмидесятипятилетней старухе, потерявшей в Северном море мужа-моряка. А она, выпуская клубок жасминового дыма, закрывает глаза и улетает в сновидения прошлого. И помнятся ей далекие тридцатые, когда она, маленькая девочка, с белокурыми кудряшками-завитушками, прибегает в бутик легендарной Коко Шанель, в соседнем Довиле. Молодая Коко тогда еще не легенда, она только начинает сбывать мечту, не подозревая, что одевая весь мир в открытые купальники, она становится звездой мировой моды.
Белые парусиновые одежды развеваются на ветру, отгоняя запах морских креветок, с рынка, что напротив. Я сползаю по стеклу (ночные фонари за окном бьют по глазам), ударяюсь о спинку сидения (в этом автобусе она из черного пластика) боль пробуждает, а голос нашей неугомонной сопровождающей отрезвляет окончательно: «Дамы и господа, мы въехали на территорию Германии! Адью, Франция! Адью!»
С ужасом разжимаю плечи, будто на спине разошелся на две половины платья шов, пытаюсь сдвинуть лопатки, скрыть оголенную спину. И в этот момент понимаю, не я знаменита, она. Неугомонная сопровождающая моего первого путешествия в Париж и обратно. А я всего лишь беззвучный сороколетний пассажир, только что сбывший свою мечту. И на то, что в тот вечер я стала знаменита, намекает лишь парусиновая блузка, купленная в «Белом Вилли», да пару коробочек сардин из трувильского магазина по соседству. Подарочный сверток подпрыгивает в рюкзачном мешке, свисающем со спинки сидения соседа спереди, и эти подпрыжки мешочка шепчут «С днем рождения!»
На вечер наползает ночь. Немецкая мгла цепляет едва заметные звезды на небо. Под французские мелодии Мирей Матье я дописываю в мечтаниях роман, и в какой-то момент оборачиваюсь, все вокруг спят, только водитель катит бус по ровной автостраде. Я таки знаменита, точнее, именита. И часы пробили новый год для моего перерождения. А мне бы, как в довильской ленте Лелуша, своего мужчину у моря, взмывающие ввысь чайки и наши дети-друзья, звонко зовя «папа», «мама», выбегают, как из оживающей виньетки линии времени — блестящего Будущего.
29.01.2017
Когда я выиграла в рулетку, об этом написали все трувильские газеты. Все – это Жасминия. Она носит жилетку, пропахнувшую табачным дымом с ароматом жасмина. Потому я ее так и назвала. Она – не газета, она – подруга Аврил, той самой Аврил, торгующей парусиновой одеждой в «Белом Вилли». Жасминия курит свою трубку и, поднимая бокал, невзначай нашептывает о моей победе плешивому корсиканцу с сигарой. Я стою с Баскетом, местным рыбаком, знающем все амплитудные дыры Ла-Манша, в руках мешок, и нам пора бежать. Баскет держит меня за рукав, мы синхронно должны сорваться с места (а я не люблю эти синхроны, никогда не попадаю в такт – страх подвести коллектив с детства). И вот мгновение, скрип колес за окном, и наши ноги мчатся по паркету, деревянному настилу набережной, чайки, огни и лодки.
Это случилось в мой первый приезд в Трувиль. Новичкам везет. Так, в тот вечер, я стала знаменита. А трувильский рыбак, проживший всю жизнь в этом поселке, сбыл мечту тридцатилетия — сбежать из Нормандии, к Лазурному побережью. Теперь он в Провансе, варит кофе на набережной Круазет (в Европе всё почти как в Лос-Анджелесе – будущие звезды подают кофе голливудским дивам, во Франции так само), раз в год ходит на Каннский фестиваль и выпрашивает приглашение в кино, апеллируя шпагатом (как у Ван Дамма) и плечами (как у Шварценеггера). Но я за него рада. Ему больше не придется уху и рыбный суп закатывать в банки и продавать на рынке Трувиля (Баскет это ненавидел). Он по-прежнему пьет кальвадос и пишет мне письма (благодарит за вознаграждение). Играла и выигрывала я тот миллион, Баскет лишь помогал мне сбежать, с мешком, из которого несло азартом.
А я думала прославит меня спектакль. Ан нет, миллион в корзине, и пуляй сколько хочешь и куда хочешь. И я издала свой роман. Первый самый. С размахом вывернув полкорзины, на пиарщиков, переводы (даже на монгольский), и презентации всюду (кроме Трувиля). Новые брови делают свое дело. Чудо косметологии переписало меня до неузнаваемости. В зеркале не я, но то, что звучит в прессе, мне нравится.
Так, в тот вечер, в французской рыболовецкой деревушке, я стала знаменита. И богата. Трувильцы помнят тот исторический день, слагают легенды, и, встречаясь в парусиновом бутике Аврил, спрашивают, не слышал ли кто, где сейчас та заезжая белокурая незнакомка. Жасминия сидит в углу, покряхтывает, курит трубку и начинает рассказывать последние новости, об очередной горячей ночи, проведенной в казино – в жажде словить Синюю Птицу. Трувильцы хохочут и не верят восьмидесятипятилетней старухе, потерявшей в Северном море мужа-моряка. А она, выпуская клубок жасминового дыма, закрывает глаза и улетает в сновидения прошлого. И помнятся ей далекие тридцатые, когда она, маленькая девочка, с белокурыми кудряшками-завитушками, прибегает в бутик легендарной Коко Шанель, в соседнем Довиле. Молодая Коко тогда еще не легенда, она только начинает сбывать мечту, не подозревая, что одевая весь мир в открытые купальники, она становится звездой мировой моды.
Белые парусиновые одежды развеваются на ветру, отгоняя запах морских креветок, с рынка, что напротив. Я сползаю по стеклу (ночные фонари за окном бьют по глазам), ударяюсь о спинку сидения (в этом автобусе она из черного пластика) боль пробуждает, а голос нашей неугомонной сопровождающей отрезвляет окончательно: «Дамы и господа, мы въехали на территорию Германии! Адью, Франция! Адью!»
С ужасом разжимаю плечи, будто на спине разошелся на две половины платья шов, пытаюсь сдвинуть лопатки, скрыть оголенную спину. И в этот момент понимаю, не я знаменита, она. Неугомонная сопровождающая моего первого путешествия в Париж и обратно. А я всего лишь беззвучный сороколетний пассажир, только что сбывший свою мечту. И на то, что в тот вечер я стала знаменита, намекает лишь парусиновая блузка, купленная в «Белом Вилли», да пару коробочек сардин из трувильского магазина по соседству. Подарочный сверток подпрыгивает в рюкзачном мешке, свисающем со спинки сидения соседа спереди, и эти подпрыжки мешочка шепчут «С днем рождения!»
На вечер наползает ночь. Немецкая мгла цепляет едва заметные звезды на небо. Под французские мелодии Мирей Матье я дописываю в мечтаниях роман, и в какой-то момент оборачиваюсь, все вокруг спят, только водитель катит бус по ровной автостраде. Я таки знаменита, точнее, именита. И часы пробили новый год для моего перерождения. А мне бы, как в довильской ленте Лелуша, своего мужчину у моря, взмывающие ввысь чайки и наши дети-друзья, звонко зовя «папа», «мама», выбегают, как из оживающей виньетки линии времени — блестящего Будущего.
29.01.2017