То, что они похожи на упырей, я понял только потом, когда разглядывал фотографии.
Мужик лысый, с каким-то одуванчиковым пушком на голове. Выпученные глаза, слюнявые губы. Я удивился, что он в молодости жил по всему миру, включая Бразилию, где, по его словам, преуспевал. Бабка — в годах, по виду – бывшая спортсменка. Волевой подбородок, мускулистые руки и ноги. Она купалась каждое утро на рассвете в озере, а потом шла готовить завтрак. Хутором владела она. Мужик помогал по хозяйству. Внешность у старухи тоже была неуловимо зловещей. Она должна была варить зелье и травить постояльцев. Меня потчевала яичницей с беконом, помидорами и обязательной утренней стопкой самогона.
— Ты все-равно сегодня съезжаешь, — сказала за завтраком строгим голосом. — Отвези мою племяшку в роддом. Ей рожать не скоро, дней через десять, но лучше бы ее положить на сохранение.
Она была из таких женщин, которым отказать невозможно.
Старик вывел из пристройки здоровую девку с черными спутанными волосами и огромным животом. Из-за нависающей прически черты лица разглядеть было невозможно.
— Дорогу она знает, — сказал упырь. — Если что, спросите у кого-нибудь. — Он протянул мне поллитровку своего пойла. —Возьми на память.
Мы разложили полуистлевший матрас на заднем сидении, несколько маленьких вышитых подушек-думок, старое бежевое пальто, которым женщина могла укрываться в дороге. Бабка кинула в багажник целлофановый пакет с набором постельного белья и полотенец.
— На всякий случай, — сказала она.
— В смысле? — спросил я ее, но она лишь отмахнулась.
Поначалу девка молчала, развалившись на задних креслах, потом высунула из открытого окна ноги в стоптанных босоножках, предварительно спросив у меня разрешения. Я заметил, что ногти у нее раскрашены на манер фортепьянных клавиш: белый-черный по очереди.
— Любите музыку? – попытался пошутить я.
— Нет, — отрезала она и вновь погрузилась в молчание.
В ответ я поставил радиоприемник на классическую волну, решив, что это успокоит мою спутницу.
Мы вышли на трассу в окружении вековых елей и таких же доисторических скал. Все напоминало здесь о незыблемости пейзажа: и природа, и редкие каменные часовенки, и деревеньки, срисованные с картин средневековых мастеров.
— В Германии рожать я не буду, — неожиданно сообщила женщина.
Я удивился категоричности суждения и повернулся к ней с вопросительным взглядом.
— Это нация убийц. Нация наследственных убийц и садистов.
— Почему вы так решили? Германия дала миру высокую культуру.
— Не придуривайтесь. Они убили полтора миллиона цыган. Они кастрировали наших мужчин. Кололи женщин в матку раскаленной спицей. Ломали кости, пришивали людям чужие руки и ноги. Они из нашей кожи перчатки шили. И вы хотите, чтоб я рожала у немцев? Они меня тут же зарежут. А ребенка пустят на эксперименты. Они и евреев убивали. И славян. Кто вы по национальности?
— Немец, — сказал я.
Она испуганно замолкла, но, судя по задумчивому сопению, не поверила.
— Вы отдадите меня нацистам? — спросила, она, наконец с трогательной дрожью в голосе.
— Отвезу в Освенцим.
— А где это?
— Узнаете.
— Там хорошая медицина? — спросила она после некоторых раздумий. — Я что-то слышала об этом месте. Хорошо, что оно не в Германии.
—Как вас зовут?
Женщина представилась Луизой. В моей жизни было две знакомых Луизы и обе кончили в дурдоме. Я попытался успокоить ее простыми детскими объяснениями:
— Война давно закончена, — сказал я. — Немцы потерпели поражение. Преступников посадили в тюрьму или повесили. Германию перевоспитали, и она превратилась в социальное государство, в котором найдется место и вам. К тому же у них очень хорошая медицина.
— Война кончилась, говоришь, — ухмыльнулась Луиза. —А что они устроили в Хорватии? Ты телевизор смотришь? Нет, — повторила она с ожесточением, — в Германии рожать я не буду.
— Я могу принять у тебя роды, — сказал я. — Что тут сложного?
— Ты умеешь? – воодушевилась она, но тут же сообразила: —Тебе нельзя. Ты – немец.
Луиза ушла в злобные бормотания по поводу арийской расы. Она считала, что люди, работающие с утра до вечера, не умеющие радоваться жизни и предсказывать будущее, настоящими людьми считаться не могут.
Мы вертелись в районе какого-то автобана, в пятидесяти километрах от австрийской границы. Что меня дернуло туда сунуться, не знаю.
— Хочешь, я рожу тебе сына? — неожиданно спросила она.
— Этого? – кивнул я на ее живот.
— Зачем этого, — засмеялась она. — Другого. Твоего. Тебе. Я тебе нравлюсь? — И она похабно расхохоталась.
Я сообразил, что ни разу еще не видел ее лица и обернулся. Она была хороша собой, такой средиземноморской диковатой внешности, идеальная женщина.
— Прическу бы тебе надо сделать.
— В больнице сделают, — со странной уверенностью сказала она. — И тогда я тебе вообще понравлюсь. — Она опять захохотала и мне стало не по себе от нечеловеческих звуков ее голоса.
Начался горный серпантин, и легкий снежок, выпорхнувший в мановение ока из-за поворота, только подтвердил мои опасения. Вскоре мы ползли в кромешном снегопаде, и я мечтал добраться до ближайшей заправки или харчевни, чтобы сориентироваться на местности.
—На каком языке они тут говорят? — вдруг спросила Луиза.
Я на свою беду ответил правду.
— Что? И здесь? Нет, в Австрии рожать я не буду. Они еще хуже немцев. Тут родился Гитлер. Он заставлял цыган пить соленую воду, заражал тифом. Вези меня в приличное место. Мне у этих людоедов делать нечего.
Я уже не обращал внимания на ее болтовню. В ее словах было немало правды полувековой давности, но мне нужно было выйти из снежной бури, найти госпиталь и, наконец, отвязаться от этой начитанной ведьмы.
На спуске в долину у Луизы начались схватки. Она вытянулась и начала подергиваться телом, схватившись обеими руками за живот. При этом о фашистской сущности Европы не смолкала ни на миг.
— Вы изобрели свиной и птичий грипп, по всему миру люди гибнут от спида.
— Луиза, ты должна дышать глубоко и ровно, вдыхая носом и выдыхая ртом.
— Ерунда, — сказала она. — У меня такое было уже несколько раз. Дай попить. А еще лучше дай водки.
Я протянул ей бутылку воды и заметил мотоцикл полицейского в зеркале дальнего вида. Тот уже включил мигалку и неуклонно приближался. После сообщения Луизы о схватках, скоростной режим я нарушал чудовищно.
Пришлось остановиться: с документами у меня было все в порядке.
— Жена? — спросил полицейский сочувственно.
Я кивнул. Луиза вытащила из чулок какой-то конверт и начала тараторить:
— Доктор Кордич. Доктор Мате Кордич.
Полицейский с недоумением посмотрел на ее медицинское направление.
— Это невозможно, мадам. Это находится в районе боевых действий. Я обязан доставить вас в ближайшее родильное отделение.
— Со мной все нормально, — заорала она. — У меня роды только через неделю.
— Это хорошо, — согласился он. – Но мы должны оказать вам экстренную помощь. Следуйте за мной, господа.
Он включил сирену и помчался по то ли австрийским, то ли венгерским деревушкам, проскакивая под знаки светофоров, которые почему-то в раз загорелись зеленым светом. Я в какой-то момент подумал, что моя Луиза может быть не беременна, а прячет под сарафаном пояс шахида.
Я повернулся к ней и почувствовал, как кухонный тесак из нержавеющей стали прижался к моему горлу.
— Вези меня в Сербскую Краину, — прошипела она. — Я буду рожать только на родине.
— Мне плевать, где ты собираешься рожать, — ответил я. — Лишь бы тебя тут не было. Видишь этого козла на мотоцикле? Он от нас не отстанет, пока не довезет до больницы.
Она убрала нож, и я свернул в первый переулок, где тут же сбил цыганского мальчика на велосипеде. Я вышел из машины, понимая, что ничего страшного не произошло. Мальчишка лежал на земле, привлекая внимание друзей криками. Я поднял велик, извинился.
—Я ищу госпиталь для цыган.
К нам подошла пожилая женщина и поговорила с Луизой.
Моя девка не время успокоилась, но приняла сидячее положение, взяла нож двумя руками и зачем-то приложила его к подбородку. К нам приблизилась еще одна машина с мигалкой. Скорая помощь. Полицейский джип.
— Они меня здесь повяжут, — сказала она с обреченностью в голосе. —Вези меня туда, где нет ментов.
В сопровождении экспорта мы подкатили к какому-то пригородному медицинскому учреждению, где нас уже ждали. Четверо санитаров умело вытащили роженицу из машины и транспортировали в приемный покой. Когда я вылез из своей "Тойоты", увидел кухонный нож, валяющийся на асфальте, поднял его и зашвырнул в бардачок.
На ресепшн рассказал все, что знал. Документов при Луизе не оказалось и меня попросили остаться до выяснения обстоятельств. Родила она той же ночью. Проходя мимо ее палаты, приветливо махнул рукой.
На утро в полицейском отделении картина немного прояснилась. Луиза находилась в розыске по плохой статье — убийство. Конкретно ей шили убийство мужа, но следствие могло привести к самым неожиданным результатам. Я сказал, что подобрал ее в мотеле на границе с Австрией, чтоб не мешать упырям доживать свою хуторскую старость. Разговор получился короткий и деловой. Я был вне подозрений.
Я вернулся к авто, намереваясь ехать в Польшу к матери. При выходе на автобан, услышал за спиной какой-то шорох. Обернулся и увидел Луизу. Она выглядела очень довольной.
— Я еду с тобой, — заявила она. —На восток.
Дама стала неузнаваема. Новое красное пальто, шляпка, шелковый шарфик. Она где-то успела сделать макияж и самое главное – короткую стрижку.
— А ребенка куда дела? – спросил я равнодушно. — Продала?
— Зачем так грубо, пан Якубовский. —Я отдала его в хорошие руки на воспитание. Я же говорила вам, что никогда не буду рожать в стране, где с цыган и евреев живьем сдирали кожу.



FacebookTwitterGoogle+PinterestVkEmail