Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»



Александра Шалина




Иван Иванович

Иван Иванович скучал. Вот уже вторую неделю он сидел в чистилище и занимал себя тем, что перекатывался с одного затёкшего локтя на другой. Проклятая ложка супа. Угораздило же подавиться перед Новым годом.
Оказалось, что за свою жизнь Иван Иванович не совершил поступков, прямо характеризующих его как грешника или праведника, и случай его требовал подробного рассмотрения. Загробная канцелярия в этом отношении ничем не отличалась от любой земной — в предновогодней суматохе дело отчаянно затянулось. Иван Иванович почесал одной ногой другую, подтянул съехавший носок и мазнул взглядом по столу. На нём лежал белый листок.
С неожиданной для себя прытью Иван Иванович схватил бумагу.
"ПРИГЛАШЕНИЕ
Уважаемый ожидающий распределения, будем рады видеть вас на нашем скромном празднике! В качестве гостя и для ближайшего ознакомления с местными традициями.
Будьте готовы. Большой зал, Орг.."
Дальше прочитать текст не было никакой возможности, так как буквы расплылись красным, и если верить чувствительному обонянию Иван Ивановича, винным пятном.
"Шарк-шарк", — раздалось слева. Иван Иванович вздрогнул и нерешительно покосился в сторону звука. Неподалеку от стола, пошатываясь и неловко потирая лысину, стоял чёрт.
— Ппрриглашение пполучали? — запинаясь, спросил чёрт.
— Поллучал, — тоже запинаясь, ответил Иван Иванович.
— Ннна оргию? — уточнил чёрт.
Тут Иван Иванович не знал, что ответить, поэтому сначала помотал головой, а затем кивнул.
— В ттаком случае, имею честь соппроводить ввас на Новогоднюю оргию в Пппрреисподнюю, — дежурно оттарабанил чёрт, — Мы очень ценим наших потенциальных мммм… клиентов и будем рады видеть вас на нашем празднике. Познакомиться, ттак сказать, поближе. Пппройдемте, — чёрт крутанулся на месте и, едва не упав, схватился за внезапно образовавшуюся в стене дверную ручку.
Иван Ивановича прошиб пот.
— Всё-таки ад, — холодея, подумал он.
В следующую минуту Иван Иванович осознал себя перед огромными резными дверями. Чёрт вытянулся на цыпочках и трижды постучал по выделяющейся на общем узоре, узловатой собачьей голове. Двери начали открываться.
Иван Иванович запнулся на 9 строчке "Отче наш" и крепко зажмурился.
— Подозрительно приятный климат в этом аду, — подумал Иван Иванович и нерешительно отжмурил левый, дальнозоркий, глаз.
Оргия была в самом разгаре. Со всех сторон лилась музыка, столы ломились от дичи и фруктов, фонтаны вина и шампанского били под самый потолок, а изящные пышнотелые нимфы обвивали разомлевших от удовольствия грешников. Одна из них как раз заприметила Иван Ивановича и, игриво покачивая ножкой, нырнула в фонтан, набрать бокал красного полусладкого.
Иван Иванович расплылся в улыбке. Он определенно начинал ощущать в себе греховное начало. Руки его сами потянулись расстегнуть ворот рубашки, очки съехали на бок, а ноги, хоть и немного заплетаясь от возбуждения, но точно следуя траектории, понесли его прямиком к очаровательной нимфе. Через минуту Иван Иванович уже достиг фонтана и, приняв бокал из рук обольстительницы, совершенно потерял трепетно взращиваемый на протяжении 55 лет скептицизм.
"Шарк-Шарк" — раздалось откуда-то сбоку. Но Иван Ивановичу было не до того.
— Ииизвините, уважаемый. Пппрроизошла ошибка, — чёрт выудил из недр костюма платок и промокнул лысину, — Оччень не хотттелось бы вас отвлекать, но, понимаете, пппутаница… произошла путаница! Вам не на оргию, вам в органный зал.
Не дожидаясь сопротивления, черт подхватил обалдевшего Иван Иваныча под локоть и размашисто крутанулся.
— Ппонабирали оттпуска перед Новым годом, я тут знай — отдувайся, — бормотал он, стоя перед огромными дверьми, сплошь покрытыми фигурами ангелов, — Ну вот и органный зал.
Чёрт окинул Иван Ивановича мутным взглядом и, неловко одернув ему ворот рубашки, махнул рукой, — Пппрошу!
Двери начали открываться.
Величественные звуки органа хлынули и потопили Иван Иваныча под собой, как бумажный кораблик. С бесконечных деревянных скамей на него глядели тысячи незамутненных и совершенно трезвых в своей праведности глаз.
Иван Иванович возвел очи к небу, глубоко вздохнул и впервые в жизни пожалел, что не согрешил с мужниной женой — востроносой соседкой Людкой. Хотя изящества ей, конечно, не доставало…
Да кто ж знал!

Ёся

Начнём с того, что наши окна не выходили во двор. Поэтому, когда я выбегал на улицу, отскакивая пятками от асфальта, словно от шипящей маслом сковороды, тётя Рая безмятежно наблюдала разросшийся с восточной стороны дома парк.
То же самое происходило, пока я красил пятнами соседского пса и выменивал томик Достоевского на сломанный компас. В чём, конечно, не признался, так как я был воспитанный еврейский мальчик. А уж воспитанный еврейский мальчик смог бы отличить сломанный компас от исправного. Так тётя Рая и сказала нашим соседям. "Правда, Ёся?"
Ёся… Многие дети выдумывают себе имена, примеряются, как бы им жилось, будь они Петями или Катями. Я понимал, что "Ёся" — это мой крест. Лучше принять его сразу и нести с гордостью. Пока смерть не разлучит нас. Признаться, мужчины в нашей семье всегда отличались некоторым фатализмом…
Однажды я неудачно зашел домой. Тётя Рая как раз закончила читать письма Чехова: "Если в начале пьесы на стене висит ружье, оно должно выстрелить". Ружья у нас не было, зато было древнее расстроенное временем пианино. Трём поколениям счастливо удалось увернуться от встречи с ним. Три поколения отделались соседством и сохранили мир от музыкальной бездарности нашей семьи. И вот кому пришлось за это расплачиваться.
Тётя Рая отложила Чехова и взглянула на меня поверх очков. Я знал этот взгляд — всё было решено. А через 5 минут с плиты убежало молоко…5 минут, понимаете? И возможно, дядя Айзек не оглох бы, как он любил выражаться, по собственному желанию, столь скороспешно.
С тех пор проклятые 5 минут не раз играли со мной злую шутку. Даже теперь, когда тётя Рая откомандировалась воспитывать следующего на очереди отпрыска. Собственно, прямо сейчас. Прошу, не спрашивайте, как всё получилось.
Итак, дорогой сосед слева, как вы понимаете, под вашей дверью стою я, Иосиф Виссарионович Кац, воспитанный мальчик из интеллигентной еврейской семьи. Обладатель двух красных дипломов, одной докторской степени и грамоты "за старание" на концерте 9 мая 1991 года. В чём мать родила.

Приключения маленького Кельвина в Германии

Женщина, давшая ему имя, так никогда его и не произнесла. 10 лет они жили бок о бок, не называя друг друга. В этом не было нужды. Потому что истина не руководствуется словами, а слова истиной — первое, что он усвоил, перешагнув порог их тихого царства.
Мать Кельвина была немой. И это было совсем неплохо. Потому что было правильно для них обоих.
Кельвин ощущал слова очень точно. Как профессиональные инструменты, которые используют только целенаправленно и стерилизуют после каждого применения. Их не должно быть много, потому что второпях можно схватить не тот. И они должны содержаться в порядке, чтобы в случае необходимости не глядя взять нужный.
Когда Кельвину исполнилось 10, он был вывезен в Берлин на лето. Там ему должно было стать лучше. Как будто до этого было плохо.
Кельвина поместили в семью тетушки Луизы и её сорванцов, которые были слишком живыми и слишком говорящими. "Кельвин! Келли! Кел!", — то и дело выкрикивали они. Словно им было мало его имени, тогда как самому Кельвину его было чересчур много. Конечно, он не отзывался. Но, оказалось, это довольно сложно — притворяться глухим среди слышащих.
После обвинений в невежестве, заносчивости и применения последнего средства — знаменитой выволочки тётушки Луизы, Кельвину пришлось сдаться. Он был вынужден признать за ними право к нему обращаться.
С того момента все пошло наперекосяк. Стройный тихий мир Кельвина брали штурмом. Беспардонно, без разрешения слова проникали в его сознание. Грабили, разоряли, строили корабли и колонизировали целые материки. Портили его идеальные безмолвные земли.
От них было не спастись. Хотя со временем Кельвин все же нашел один способ…
"Ну наконец-то, мальчик хоть немного заговорил", — удовлетворенно сказала тётушка Луиза осенью. Она потрепала Кельвина по загривку и подсадила на подножку поезда — назад, к матери.
Сердобольная тётушка Луиза, если бы она только знала, что с тех пор Кельвин всю жизнь будет пытаться избавиться от этого нашествия, сгоняя, ссаживая, депортируя слова на бумагу.
О, это будет поистине великая битва! Удивительная и парадоксальная тем, как много Кельвин напишет для других, чтобы оставаться немым для себя.