В первой половиневосьмидесятых годов прошлого века я былподростком. Я был читающим подростком, читал всё подряд, в том числе массуфантастики, отечественной и зарубежной. Фантастика тогда была почти полностьюнаучной, и в ней часто говорилось о будущем. В то время в СССР началапропагандироваться футурология. Наосновании прочитанного – советского изарубежного, утопий и антиутопий, фантазийфантастов и футурологических публикаций – у меня тогдашнего сложился образ будущеговека, в котором мне предстояло жить.

Я живу в XXI веке. И этот век не совпадает с представлявшимся мне "XXI веком предсказателей – фантастов и футурологов восьмидесятых годов ХХ века" – пусть даже плохим, катастрофическим (антиутопий тогда было немало).
Я сейчас говорю не о достижениях прогресса, не о мобильной связи и не об интернете. Ни один фантаст или футуролог прошлого века не написал об исламизме и исламистском терроре, под знаком которых идёт наш век. И о слогане "кто не скачет, тот москаль" тогдашние утописты-антиутописты тоже ничего не думали. Такое им не приходило на ум.
Я обманут! Я живу не в том XXI веке, в котором намеревался жить!
И я испытываю то же чувство, которое пронзило сэра Чарльза Баскервиля, когда он вместо Лоры Лайонс увидел собаку Баскервилей. Ведь помимо естественного некультурного страха за свою жизнь он испытал ещё одно чувство – культурное и печальное, острое, как укол иглы в сердце.
Сложилось неверное представление о сэре Чарльзе Баскервиле. Он видится нам дрожащим аристократом, запуганным родовым проклятьем. Между тем этот человек – делец, его "мильон" – не родовой, а приобретённый на финансовых операциях в Южной Африке. В проклятие Баскервилей сэр Чарльз верит, но не больше, чем бизнес-леди верит в фэншуй. Мало того, он ведь политик, он баллотируется в парламент от либералов. То есть на земле мужчина стоит крепко. И с Лорой Лайонс у него было не любовное, а благотворительное свидание. В первоисточнике у Конан Дойла Лора Лайонс – не слишком догадливая жертва викторианской морали; в советском сериале Алла Демидова изобразила её "Леди Современностью" (это не случайно). Сэр Чарльз шёл на свидание, гордясь собственной добродетельностью, он чаял пособить Леди Современности.
…И вдруг сэр Чарльз увидел, что больше нет ни финансовых операций, ни либеральной партии, ни газеты "Таймс", ни прогресса, ни викторианской морали, ни похвалы добродетельности, – тут-то он понял, что вокруг вообще нет реальности конца XIX века. А есть сюжет то ли 1742 года (когда была создана рукопись о "проклятии Баскервилей"), то ли середины XVII века (когда, согласно рукописи, погиб Гуго Баскервиль), то ли вообще нечто вне времён. Как писал гениальный поэт Юрий Кузнецов, "но беда эта старше земли и не ведает смысла и цели".
Сэр Чарльз Баскервиль шёл на свидание с Леди Современностью, а встретил Тварь Древность. Так и мы, современные люди, попадаем в древние сюжеты, вмиг превращаясь в "гяуров-кафиров", в "москалей", в "иудеомасонов" или в кого-то ещё из глуби веков.
Теперь обратимся к следующему из рода Баскервилей, к Генри Баскервилю. Представим, что он никогда не пересёкся бы с собакой Стэплтона. По теории вероятности – это маловероятно, но не невероятно. Что бы с ним случилось? Ответ очевиден: он бы умер или сошёл с ума, или спился бы от ожидания (это показано и в книге, и в сериале); планы Стэплтона осуществились бы при этом раскладе, и даже вернее, чем при ином.
Дело в том, что Холмсу и его друзьям пришлось воевать не с двумя врагами – с корыстным негодяем и с его четвероногим орудием, – а с тремя. Их третьим (невидимым) врагом был миф о "проклятии рода Баскервилей", спавший в рукописи сэра Чарльза, пробуждённый и инсценированный Стэплтоном. В отличие от двух зримых врагов, третий враг не был уничтожен. Убить миф нельзя, невозможно; его можно либо усыпить, довести до забвения, либо, если он незабываем, перепрограммировать. Что, собственно, и сделал Холмс с мифом о "проклятии рода Баскервилей": он одомашнил миф его правильной интерпретацией, показав, что проклятие распространяется не на всех представителей рода Баскервилей, а исключительно на инкарнации злодея Гуго Баскервиля в роду ("собака Баскервилей" – символ "карающей злодеев природы", в том числе Гримпенской трясины).
…Считается, что человек добр, поскольку сотворён по образу Божию. Человек-то добр (когда он осознаёт в себе человека, личность, когда живёт и действует как человек), но миф – беспощаден. Если в мифо-сценарии прописано: "…от проклятия погибнут все Баскервили" или "ради народного благосостояния надо убить всех велосипедистов", киношка реала по мифо-сценарию так и будет молотить, пока не смолотит всех Баскервилей и велосипедистов. Реальность полна спящих сюжетов; когда они просыпаются, люди превращаются в персонажей, в героев и жертв; людям всегда стоит огромного труда вырваться из зубьев этой машины, выйти из чужого сюжета.
В повести Конан Дойла мифо-сюжет был пробуждён искусственно. В нашей жизни мифы тоже иногда будятся специально и корыстно. Но чаще они просыпаются сами собой. Почему это происходит?
Сознание всякого человека подобно луковице. Верхние слои "луковицы" – формы миропонимания современного цивилизованного человека. Под ними скрыты формы мышления его отца, деда, прадеда, прапрадеда и далее вглубь веков – "луковица" хранит память всего прошлого. Центр "луковицы" – "я" пещерного дикаря, спящее в "я" каждого из нас. "Пробудить в себе дикаря" – не значит начать крушить всё (так не ведут себя не только дикари, но даже животные, если они здоровые). Это значит начать объяснять мир как дикарь, замыслить-замозговать как дикарь.
Горожанин может жить, используя лишь верхние слои "луковицы" своего "я". Если он окажется один в лесу, ему придётся актуализировать более глубокие (может быть, самые глубокие) пласты себя. А если современность превращается в лес? Если она оказывается такой, что заставляет человека выживать (как в диком лесу)? Если современные-рациональные методы миропонимания несостоятельны перед угрозой? Тогда-то в цивилизованном человеке просыпается его прадед (настоящий или придуманный). Или прапрадед (у кого-то он был мирным крестьянином, а у кого-то – разбойником). Или предок VII в. н.э. Или чувак X в. до н.э. Или пришлец из палеолита. Новые стратегии не действуют – что делать? Восстановить старые стратегии, которые когда-то, многие века, действовали и побеждали. Они ломают современность? Но современность – гнилая, неясная и гибельная. Монотеизм ислама VII века справился с языческими культами Аравии (кстати, жуткими). Нынешний исламист глядит на безобид¬ных Будд Бамиана, на изваяния Пальмиры и видит в них не "памятники древней культуры", а лики кумиров, глаза Астарты, рога Ваала и статуэтки Хубала.
Вот ещё одно стихотворение Юрия Кузнецова:

Наш мир небезопасен. Мы живём среди стихий – среди топкой воды, сжигающего огня, зубастой фауны, подводящей техники, ненадёжной культуры. Надо ли бояться мифов? Нет, не надо. Мифы – это стихия. Всякая стихия губит тех, кто её боится. Имея дело с мифом, нужно соблюдать "нормы безопасности" – в первую очередь по отношению к собственному "я". Надо отдавать отчёт в том, что "я" – это личность, а не безличный объект посторонних сценариев. Как сказал другой русский поэт, Леонид Мартынов, "я – человек, и ни одной тайге вовек не сделать из меня шишигу". Мы окружены незримыми "собаками Баскервиля". Мы должны быть готовы к встрече с ними.
Но мифы гибельны лишь в больном социуме, в нормальном обществе они прелестны и склонны к забавным проказам. Вот как, например, миф "собаки Баскервилей" – авторский миф – поправил своего автора. В советском сериале "седовласый, румяный мистер Френкленд" (Сергей Мартинсон) является в сопровождении маленькой собачки. Её не было в первоисточнике, она не нужна сюжету. Откуда она взялась? Дело в том, что Стэплтон, Мортимер и Френкленд составляют мифо-триаду персонажей (скрытый враг – друг – индифферентный); кстати, их места проживания (Меррипит-хаус, Гримпен и Лефтер-холл) образуют треугольник, в центре которого расположена Гримпенская трясина. Стэплтон и Мортимер завели собак (играющих важную роль в сюжете текста). По логике мифа у третьего звена триады – у Френкленда – тоже должна быть собака. Вот миф её и материализовал нам – вопреки собственному автору.
Потому что миф – это реальность.